mediatores (СИ)

-- А где Вы сейчас трудитесь, если не секрет?

-- Я могу позволить себе не работать, -- небрежно обронил брат Арнольда.

Я поглядел на мужчину иными глазами, после этой реплики заметив то, на что раньше не обратил бы внимания: свитер хоть и невзрачный, но совершенно новый и не исключено что очень дорогой, да и оправа стильных очков наверняка недешёвая. Не "библиотекарь на отдыхе", а casual style. Вот так знание о доходах собеседника меняет наше восприятие.

-- Я, впрочем, сейчас выполняю служение определённого рода, -- добавил гость.

-- Служение? -- повторил я за ним это странное слово. -- Религиозное служение?

-- Совершенно верно! Но я позволю себе вернуться к Вашей диссертации. Вы многое изучили, но Вы не всё знаете, Владимир Николаевич! Знаете ли Вы, например, что Фёдор Григорьевич Волков, создатель первого русского театра и наш земляк, способствовал также основанию одного уникального монастыря?

-- Понятия не имел! И... это не историческая утка, сляпанная каким-нибудь охочим до сенсаций журналистом?

-- Обижаете меня, Владимир Николаевич! Неужели я приехал к почти незнакомому мне человеку только для того, чтобы кормить его жареными утками? Так я могу начать рассказывать?

-- Сделайте одолжение...

XIX

Чувствую, что передавать весь рассказ Аркадия Ивановича дословно, вместе со всеми его научными жаргонизмами, моими восклицаниями и тому подобным, не имеет смысла, а потому перескажу его здесь своими словами.

Раскол русской церкви, сотрясённой реформами патриарха Никона, дал начало не одному более-менее ортодоксальному старообрядчеству, но и великому множеству старообрядческих сект. Одним из беспоповских (не признающих официального священства) направлений оказались бегуны, иначе странники, скрытники или подпольники, иначе "Адамово согласие". Основателем бегунов считается некто Евфимий, благочестивый крестьянин родом из Переславля-Залесского. Проповедовал он в окрестностях нашего города, а его ученики в селе Сопелки на правом берегу Волги учредили центр странничества. Село это существует и поныне, от современной границы города оно буквально в нескольких километрах, добраться до него можно по дороге на Кострому (федеральная трасса М8). Все эти факты должны быть хорошо известны если не всякому отечественному историку, то уж всякому краеведу и знатоку истории области -- наверняка.

Менее известен тот факт, что Евфимий имел ученика и одновременно духовного соперника по имени Наум (Севостьянов), с которым сошёлся в конце пятидесятых годов XVIII века и окончательно порвал в 1762 году.

Сын бедного сельского батюшки, Наум не только "знал грамоте", но и отличался живостью ума. Между 1757 и 1759 годами Наум сподобился поступить в Ярославскую духовную семинарию, основанную в 1747 году по благословению архиепископа Арсения, и иное время в ней проучился, однако был исключён, и притом вовсе не по отсутствию прилежания, за что исключали большинство сельских поповичей, а за вольнодумство. В родное село Наум, однако, не вернулся, а подался в "дьячки": то ли служил дьяконом в одном из храмов, то ли мелким чиновником в одной из городских канцелярий. Достоверно этого сейчас не установить, ведь старорусское "дьячок" может быть уменьшительным и от "дьякона", и от "дьяка", как в старину называли чиновника.

Вероятно, именно в Ярославле и именно по долгу службы, государственной или церковной, Наум впервые спознался с будущим основателем "Адамова согласия" (будущим, ведь первые надёжные упоминания о бегунах относятся к 1772 году) и не только загорелся его идеями, но и воспринял Евфимия своим духовным учителем (как настаивают на этом бегуны) или "духовным братом" (как излагают это монахи обители Mediatores) в истинной, "древлей" вере. Версия о "духовном брате" кажется более правдоподобной, так как оба, Евфимий и Наум, были примерно одного возраста и оба достаточно молоды для "старчества".

Так или иначе, от Евфимия Наум в полной мере усвоил идею о том, что погружения в дела и заботы этого неблагого мира следует избегать, а аскеза, "нищенствование" -- единственно верный способ поведения, ведь лишь оно позволяет не оскверниться через соприкосновение с уже наступившим "Антихристовым царством". Пусть ко спасению, как писал сам Евфимий, "есть т?сный и прискорбный, еже не им?ти ни града, ни села, ни дома". Интересно, что сам основатель бегунов позже стал это "нищенствование" понимать не вполне аскетически и исключил из числа того, что следует отбросить, женщин. Даже завёл себе "духовную подругу", некую Ирину Фёдорову, мою однофамилицу, крестьянку Тверской губернии, которая после его смерти продолжила проповедь странничества. Впрочем, история самих бегунов для нас интересна лишь постольку, поскольку связана с нашей специфической историей.

Вокруг Евфимия и Наума в нашем городе образовалась некоторая группка последователей, которую сейчас условно называют "ревнителями древнего благочестия". Сколько было людей в этой самостийной общине, чем именно они занимались, проводились ли обряды -- всего этого сейчас установить не удаётся. Известно, впрочем, о входивших в общину нескольких "немцах" (с уверенностью сказать, были они именно немцами или нет, невозможно, так как немцами в то время частенько называли любых иностранных подданных). Есть сведения, что Наум "разумел немецкому и латыни", и если знания латыни он мог приобрести в семинарии, то немецкому, вероятно, выучился самостоятельно через общение с иноземными последователями. Сам пёстрый состав "ревнителей" заставляет думать, что все они были людьми уже вовсе иной психологии, не крестьянской, не сословной, а городской, разночинной, близкой психологии современного человека.

Евфимий оставался в Ярославле не больше полугода и в 1760 году вернулся в Москву, где жил почти непрерывно вплоть до встречи со старцем Иоанном: таинственной фигурой, про которую известно лишь то, что именно этот старец окончательно сформировал взгляды Евфимия, подтолкнув его к самокрещению и основанию странничества. Совершилась эта встреча Евфимия со старцем Иоанном не раньше 1766 года.

Но для нашей истории гораздо важней то, что происходило в Ярославле, где после отъезда Евфимия Наум становится и в течение двух лет пребывает естественным лидером "ревнителей благочестия". Как образованный, книжный человек, он в это время читает самую разную духовную литературу, и святоотеческую, и дореформенную, и "неортодоксальную", вроде только начавших проникать в Россию сочинений католических отцов и протестантских пасторов. Он задумывается о том, чтобы создать и письменно оформить некое новое учение, но сделать этого пока не решается, так как формальным руководителем и духовным пастырем общины всё ещё числится Евфимий, человек хоть и более простой, но более настойчивый, волевой и харизматичный.

Евфимий регулярно присылает в Ярославль некие "грамотки" и требует их оглашения. С огорчением Наум осознаёт, что изложенное в грамотках с каждым разом всё больше противоречит его собственным представлениям о благочестивой жизни. В 1762 году он решается, наконец, повидаться со старым другом лично, чтобы озвучить все недоразумения и прийти либо к душевному согласию, либо уж к окончательному разрыву.

Евфимий назначает встречу в Санкт-Петербурге, куда отправляется с несколько авантюрной целью завоевать внимание и обратить в истинную веру Фёдора Григорьевича Волкова, своего бывшего земляка, ныне "первого русского актёра", человека, вошедшего в государственную элиту. Вероятно, Евфимий мог знать Фёдора Волкова и раньше, иначе бы не предпринял такой дерзновенной попытки.