Гера

         Она улыбается этой относительности бытия. Шубин смотрит на нее и тоже улыбается. И теперь Аня ясно видит, что он выжидает. Только чего? Окончания дождя? Окончания осени? Или просто пока она допьет кофе?

17. МАТА ХАРИ

         Или – еще проще – телефонного звонка.

– Да, я слушаю. Да... Как нет? А вещи? Вещи есть? Вы все проверили? И что?

         Шубин не удивлен и не в бешенстве. Но Аня понимает, что ожидание закончилось. Истекло. Исчерпало себя.

         Он смотрит прямо Ане в глаза и пожимает плечами.

– Этот Герасимов улизнул. Но он еще не знает, чем ему это грозит. Европа, куда, скорее всего, он подался, уже не спасет его. Международная амнистия внесла его имя в списки торговцев оружием и разыскивает больше, чем мы. Его европейские связи начнут неминуемо рассыпаться, а его друзья – отказываться от него, выгораживая себя и спасая собственную шкуру. В то время, как здесь, со временем, он откупился бы от всех судов – как мне ни стыдно за мою Родину.    

         Аня молчит.

– Знаешь, зачем я говорю тебе об этом?

– Зачем?

– Хватает совести спрашивать? Затем, чтобы ты понимала, что оказала Герасимову медвежью услугу. Не вышло из тебя Маты Хари, моя прелесть. Только поначалу я хотел, чтобы ты оставалась для меня женщиной-загадкой. Но когда ты увидела Герасимова в «Али Бабе», все загадки для меня сразу закончились... Может быть, тебе кажется, что ты любишь его и должна чем-то жертвовать ради него, рисковать собой, чтобы спасти его дрянную жизнь. Женские фантазии вообще необъяснимы и абсолютно беспочвенны, – Шубин усмехается. – Но пока ты в них веришь, они существуют. Я знаю, что это ты предупредила его вчера...

         Его тон становится ледяным.

– Зачем же тогда ты... ты рассказывал мне все это? О нем... О его работе...

         Аня выглядит растерянной. Ее по обыкновению наивное выражение лица становится еще наивнее. Глаза влажнеют.

– Ты не спасла его, – продолжает Шубин вместо ответа. – Куда бы он ни уехал, его будут искать и найдут, достанут из любой щели.

         И вдруг ее наивное, растерянное лицо тоже становится жестким.

– По крайней мере, он не будет унижен тобой. Тобой лично.

         Шубин пожимает плечами.

– Может. У вас, хохлов, свои понятия – я не спорю. Пусть лучше он получит пожизненный срок в Брюсселе. Не знаю, на что ты обрекла своего «коханого», но для него эта история закончится нескоро, если вообще закончится. И скорее всего – больше ты его не увидишь.

         Он поднимается и идет к двери.

– Мы тоже прощаемся, как ты поняла.

         И выходит. Аня даже не успевает ничего ответить. Кажется, что-то осталось недосказанным, но уже не понять, что и о чем...

         Аня вдруг понимает, что Шубин умышленно вовлек ее в какую-то игру, правил которой она так и не узнала. По ее мнению – он проиграл. Но в таком случае он не был бы так спокоен.

Ей больше ничего не остается, как вернуться в Киев, работать и верить, что Сашка спасся.

И она возвращается... На звонки Герасимов не отвечает. Потом ее начинает преследовать мысль, что ее телефон может прослушиваться. Она выбрасывает его в мусорную урну прямо посреди улицы, а потом уже начинает соображать, что Шубин вряд ли распылялся бы на такие дешевые фокусы.

Покупает новый телефон с новой сим-картой. Никто не звонит. Тишина.

В Киеве тоже льет дождь, сбивает остатки листвы с деревьев и несет потоками по мостовой. Но в Киеве легче...

На домашний иногда звонит бабушка, интересуется, как Аня поживает, как себя чувствует и не собирается ли выходить замуж.

Однажды звонила Весна – из далекой-далекой Австралии.

– Я беременна! – кричит в трубку и задыхается от счастья. – Доктор сказал, что будет девочка. Я назову ее Анна.

– Не надо...

– Что?

– Как Дарко?

– Дарко работает. Много работает – в отделе продаж в одной фирме. Вместе с моим мужем. Мой муж программист.

– Это очень хорошо.

– А ты нашла своего парня? Того, который звонил в госпиталь?

– Нашла. И снова потеряла.

– Ничего. Так всегда бывает, – говорит Весна. – Человек долго идет к своему счастью. Я долго шла.

         Аня не знает, дойдет ли. И в том ли направлении движется? И если придет, то когда это случится? И не будет ли слишком поздно? Говорят, никогда не поздно почувствовать себя счастливой, но горечь несвоевременности вполне может отравить долгожданное счастье.

         Она снова и снова пытается понять, что же заставляло ее столько раз самой отталкиваться от Герасимова. Стоило ей согласиться – все, о чем она мечтала, стало бы явью. Но этого казалось недостаточно. И чего именно не хватало ей в Герасимове, с которым она даже не была близка, сказать сложно...

         Если только Сашка спасется, если останется жив, если они встретятся, она не будет раздумывать ни секунды. Но теперь слишком много «если»... И в целом – это вряд ли возможно.

         С каждым днем все тягостнее становится ожидание. Сколько, как долго, до каких пор можно ждать? И как долго выдержит ее сердце? Аня смотрит с завистью на каждую беременную женщину, приходящую к ней на прием. Расспрашивает подолгу о самочувствии. И, может быть, потому, что в ее кабинет попадают только обеспеченные пациенты, все беременные кажутся ей счастливыми, самодостаточными, гордыми тем, что являются хранительницами новой жизни. У них счастливые семьи и любящие мужья. О тех, кто перебивается с хлеба на воду, рожает без мужей и надеется только на государственное пособие, Аня ничего не знает. Она видит ясно только одно: в ее годы уже пора иметь собственную семью, а не выспрашивать посторонних женщин об их радостях.

         Тем временем надвигается зима. Город цепенеет от предчувствия мороза, улицы пустеют. Прохожие движутся перебежками – от тепла к теплу. Декабрь выпадает снегом и немного скрашивает пустынность зимнего города. Со второй недели декабря обрушивается сезон гирлянд и елочных украшений – вскоре не остается и следа от холодной мрачности. Расцвеченный и разукрашенный Киев поглощен ожиданием новогодних праздников – таких привычных и таких необычных из года в год. Подарки, елки, свечи, игрушки, фотографии заснеженных деревьев, – все успешно работает на имидж Нового года.

         Каждый Новый год – новый праздник. Новые надежды на новое счастье.

         Аня тоже надеется вместе со всеми. Но ничего не происходит – она встречает праздник в одиночестве. В своей киевской квартире. Без слез. Без радости. Насухую.

         А на Рождество едет к бабушке. И та не знает, что ей делать с таким огромным счастьем – видеть Аню. Аня гостит долго, выслушивает рассказы обо всех соседях, а сама отмалчивается.

– А Герасимовы что? – спрашивает только между прочим.

– Внуков Валя нянчит.

– А Сашка?

– Говорят, убили его.

– Кто... говорит?

– Валентине передал кто-то, мол, за границей убили.

– Не может быть этого!

– Знакомый его какой-то приезжал. Денег привез. И говорит, мол, сына не ждите...

– Когда это было?

– Месяца два назад, – бабушка вздыхает. – Плакала Валентина. Сильно плакала...

18. СТРАХ

         Что-то окончилось навсегда. И нужно жить после этого. Жить заново.

         Вспоминается почему-то Шубин и то, как он привлек ее тогда. Привлек именно тем, что держался так уверенно, так свободно, изысканно и стильно. Вспоминается, как хорошо с ним бывало...

         К весне тело просыпается, пытаясь стряхнуть оковы затянувшейся скорби. Но знакомиться не хочется. Новое знакомство неминуемо повлечет новое разочарование... Шубин, по крайней мере, не оставил неприятного осадка. Даже на прощание он мог высказаться жестче и злее, мог вообще не выбирать выражений, но он остался интеллигентом до конца, не опустился до упреков и выяснения отношений.

         А теперь... она снова, в который раз, оказалась наедине с пришедшей весной. Одна. Совершенно. Абсолютно одна в холодном космосе. Космос всегда холоден к ней. Он с весной не теплеет.