Гера

– Я люблю тебя, моя девочка, – говорит Игорь, глядя ей в глаза.

– И я тебя люблю очень...

         Он остается ночевать в ее квартире, но утром будит звонок его мобильного.

– Да, Виктор Яковлевич! – как можно бодрее говорит Шубин в трубку. – Нет, не сплю. Я не в городе. Да, завтра буду на месте. А что... что? Когда это стало известно? Да, я понял, да...

         И он опирается спиной о стену. Лицо становится таким же зеленоватым... Аня тоже садится, натягивая одеяло до подбородка.

– Плохие новости?

– Не знаю, посчитаешь ли ты плохой новостью международный скандал, даже если он касается Украины.

         На минуту Шубин задумывается, а потом набирает чей-то номер. И Аня слышит из трубки сонное, небодрое, хмурое «ну?»

– Это Шубин. Ты вернулся?

– Откуда?

– Оттуда, куда уезжал.

– Никуда я не уезжал. Я тут с женой развожусь – мне не до этого.

– В пятницу я тебя жду, короче. Расскажешь в подробностях.

– Про развод?

– Про какой развод, твою мать?! – срывается Шубин. – Твое имя вчера назвали в Брюсселе. Международная амнистия опубликовала результаты расследования.

– Какая еще амнистия нах? Я тут при чем? Пошли они в жопу!  

         Шубин отшвыривает трубку и некоторое время сидит молча.

– Иногда приличные слова заканчиваются, Аня. Какую свинью он мне подложил! А я ручался за него... Перед всеми святыми ручался – своей головой. Но в хохлах – ни на грош честности. И самое сраное в этом деле то, что он никогда не расскажет, что именно произошло. 

         Аня молча наблюдает, как Шубин начинает одеваться.

– Прости, мне лететь надо.

– Я поняла.

         Целует ее у двери.

– Прости меня...

         Она опускает глаза.

– Удачи...

16. ГОЛОС

         Беспокойству нет предела... Нет выхода. Она не может работать, не может видеть свое отражение в зеркале. Впервые, случайно, она оказалась так близко к той опасности, которая угрожала Герасимову постоянно, и уже не в силах притвориться даже перед самой собой, будто ничего об этом не знает.

         Ее и без того хриплый голос дрожит от постоянного беспокойства – за Сашку. Она боится говорить с Шубиным по телефону, чтобы не выдать этой непроходящей дрожи. Но он звонит, он хочет ее слышать, он скучает.

– Может быть, ты подумаешь о переезде в Москву? – спрашивает прямо.

– Подумаю, – обещает она.

– А о приезде?

         Сейчас ей совсем не хочется его видеть. Но, пожалуй, это единственный способ узнать, что произошло с Герасимовым. И она едет. И Шубин замечает ей, что она снова бледна и прозрачна.

– Я плохо сплю, – говорит Аня тихо, целуя его небритую щеку. – Мне одиноко без тебя.  

         И спешит отвести взгляд в сторону.

– А как тут у вас? Рассосалось?

         Шубин теперь глядит в чашку кофе.

– Да, ничего. Все улаживается. Просто наш человек влез туда, куда не должен был – ни при каких обстоятельствах, тем более – по собственному хотению. И отрицает вдобавок. Очень убедительно отрицает. Играет с нами.

         Игорь усмехается.

– На некоторое время я позволил ему считать себя умнее нас. Но этот период не бесконечен. И истекает он сегодня. А завтра наш герой будет задержан по подозрению в международном терроризме и торговле оружием. И ответит по всей строгости закона. Вот тогда я посмотрю на его убедительную находчивость. 

– Какого закона? – спрашивает зачем-то Аня.

– Закона Российской Федерации и еще ряда стран, в том числе и Украины.

         Шубин произносит это даже с некоторой грустью в голосе, но очень спокойно.

         И Аня, закрывшись в туалете ресторана, прямо со своего мобильного набирает номер Герасимова, когда-то в отчаянии переписанный в записную книжку с больничного рецепта. Вот и пригодился...

– Саша?

         Она слышит его. Но его голос... теряется в пространстве. Рассеивается в космосе. Затихает от удивления.

– Ты в Киеве? – спрашивает Аня.

– Да...

– Почему же не уезжаешь? Шубин сказал, что завтра тебя задержат…

– Шубин тебе это сказал?

– Почему ты не бежишь, Саша?

– Не хочу бежать.

– Ты еще можешь спастись!

– Я не хочу спасаться.

– Саша... ради меня, пожалуйста.

– Не надо! – обрывает он резко.

– Ради меня, Саша... пожалуйста, беги, – плачет Аня в трубку. – Уезжай из Киева, умоляю тебя. Пожалуйста... Ты должен выжить...

– И ты будешь со мной, если я выживу?

– Обещаю, я буду с тобой. Только уезжай сейчас... уезжай скорее... Уезжай, мой любимый...

– Ты будешь меня ждать?

– Буду! Только уезжай!

         Он молчит. И она не может больше говорить, рыдания не дают вдохнуть. Тишина длится, пока не заканчиваются деньги на телефонном счете.

– Саша.., – плачет она в трубку.

         Кажется, уже потеряла его... за всей этой тишиной. Опасность нахлынула и затопила все вокруг – до дурноты, до головокружения.

         Неотложные дела снова призывают Шубина на службу, но это и к лучшему. Аня сидит до самого утра у окна отеля, смотрит в ночь и думает о том, что ее жизнь окончательно утратила всякий смысл. Даже в Ираке в ней было больше смысла. А теперь – перелеты Киев-Москва, Москва-Киев, ночи в отелях с Шубиным, мысли о Сашке, о том, хочет она быть с ним или не хочет. Если хочет, то почему сомневается? Если не хочет, то почему не может его забыть?

         Ночь шуршит дождем за окнами. Московская осень из «сдержанной» становится откровенно безрадостной. Аня думает почему-то о мировом зле, к которому причастен и Сашка, и о своем одиночестве.

         Пытается представить, что Герасимов спасся и они встретились. Когда это может произойти? Через сколько лет? Аня не молодеет. И Герасимов к тому времени вполне сможет найти себе молодую полячку с длинными ногами и мелодичным голосом... Все считают, что свой голос Аня сорвала рыданиями, пропила или прокурила. Бабушка говорила, что у ее отца был такой же – глухой и с хрипотцой. Но не будет же Аня рассказывать эту историю каждому встречному?

         Может, потому что ее родители так рано погибли и у нее не было настоящей семьи, она не в силах представить свою семью с Герасимовым. Это кажется ей маловероятным. О чем же тогда мечтать, если он будет все время рядом?

         Дождь продолжает течь по стеклам. Но она уже не плачет. Пусть эта осень рыдает всеми дождями мира. Сашка спасется!

         Под утро появляется Шубин. 

– Ничего, несколько срочных распоряжений...

         Ложится в постель и впервые не притрагивается к ее телу. Она молчит. Кажется, с ним еще холоднее, чем было без него.

         Аня засыпает рядом, словно проваливается в холод. Снится Герасимов. Будто смотрит на нее издали, а потом уходит...

– Саша! Саша! – кричит она. – Саша!

         Ощущение утраты разрывает сердце.

– Саша! Не бросай меня!

         Просыпается в слезах. Облизывает пересохшие от его имени губы. Наяву – ни за что бы не сказала такого, не молила бы так униженно. Косится на Шубина, но он дышит ровно, и похоже, спит. 

         Аня встает с постели и подходит к окну. Небо уже сереет, но дождь продолжает царапаться снаружи. Она смотрит в серое, заплаканное небо – серыми, заплаканными глазами.

– Куда ночь, туда и сон...

         Снова ложится и прижимается к Шубину, пытаясь согреться. И он во сне обнимает ее и проводит рукой по волосам...

         Она так и не засыпает, боясь снова захлебнуться кошмарами. Проснувшись утром, Игорь целует ее нежно, но – не более того. Не хочет секса.

         Потом завтракают в номере. Шубин пьет свой черный кофе и почему-то молчит. У нее возникает ощущение, что он собирается сказать ей что-то очень важное и просто ждет подходящего момента. И ночью, возможно, тоже ждал. Может, даже слышал, как она рыдала и звала Герасимова... Она смотрит в его совершенно спокойное, бесстрастное лицо и почему-то думает о том, что по-прежнему очень плохо его знает. На миг Ане становится страшно рядом с Шубиным. Но... не страшнее, чем в очереди к русскому гинекологу в Турции, не страшнее, чем в иракском госпитале, не страшнее...