Семья Рин

— Постойте… подождите минуточку, мэм!..

— Не хочу.

— Прошу вас!..

Он пытался меня удержать, но я как бы случайно заехала книгами ему в лицо.

Он отстал, но упрямо крикнул мне вслед:

— Все равно достану материал!..

Мой статус в семье Абэ определился сам собой — я считаюсь здесь чем-то вроде родственницы с физическими недостатками, к которой, что бы она ни делала, надо проявлять снисхождение. Они, как умеют, стараются заботиться обо мне, и я не виню их за то, что эта забота всегда выглядит неуклюжей и поверхностной. Я знаю, что, когда они говорят обо мне между собой, они называют меня обузой, с которой приходится мириться. Только воля Акито и душевная теплота Кёко создают для меня небольшое жизненное пространство среди этих чужих людей чужого народа.

Каждое утро в одно и то же время я спускаюсь в маленькую оранжерею на первом этаже дома Абэ, чтобы полить растения, которые я там выращиваю. Для меня это вопрос принципа — поливка растений входит в ежедневный ритуал упорядоченной и размеренной рутины, призванной поддерживать иллюзорную самодостаточность моего существования.

Каждое утро я встречаю на веранде по пути в оранжерею отца Акито, патриарха клана Абэ, возвращающегося на свою половину после гимнастических упражнений. Он выполняет их строго в одно и то же время; возможно, эти упражнения для него тоже являются не меньшим вопросом принципа, чем для меня мои растения. Его всегда сопровождает старый прислужник, трясущийся от дряхлости.

Мы встречаемся с ним на повороте веранды. Я вежливо кланяюсь ему и его слуге. Он чинно и безмолвно отвечает на поклон кивком. Его трясущийся слуга кланяется чуть-чуть ниже своего хозяина. Мы расходимся. Эта сцена повторяется из года в год.

Ни один человек из клана Абэ, случайно оказавшись со мной наедине, ни разу не посчитал нужным перекинуться со мной парой слов о погоде или о чем-нибудь таком же необязательном, но необходимом для обычного человеческого общения. Не то чтобы они не любят меня — они просто не знают, как со мной обращаться. Они не готовы взять на себя труд придумывать способы общения со мной. Им проще избегнуть меня, чем перекинуться парой слов о погоде. Я привыкла довольствоваться их вежливыми поклонами в мою сторону, когда я попадаюсь им на пути. Первые годы моей жизни в Японии меня расстраивало такое отношение. Потом я привыкла к своей незначительности.

Семейный праздник. Собрание семьи вокруг патриарха. Присутствуют все члены семьи — и даже я. Я, как обычно, держусь несколько в стороне.

В определенный момент на фоне общего восхваления членов клана Абэ доходит очередь и до моих достижений.

— Рин-сан, как проходят ваши занятия со студентами? Я слышал, вас хвалят как хорошего специалиста, — благосклонно обращается ко мне патриарх.

Я жду этого вопроса и отвечаю на него, как всегда, как я обычно отвечаю на него из года в год.

— Работа мне очень нравится. Ученики очень старательные. Я очень ими довольна. В будущем году я постараюсь достичь большего, — вежливо отчитываюсь я по-японски.

Японцы слушают с одобрительным видом.

— Рин-сан очень умная. Когда я что-то не понимаю по-английски, я всегда прошу ее объяснить непонятное. Дети отлично говорят по-английски. Это заслуга Рин-сан, — с одобрительной улыбкой говорит Кёко. Кёко, как обычно, на моей стороне.

— Рин-сан всегда оправдывает возложенные на нее ожидания. Я рад, что у Рин-сан получается. Очень ценно иметь в семье собственного лингвиста, — речет патриарх Абэ.

Это его единственный любезный жест в мою сторону. Весь следующий год, до следующего семейного сбора он будет игнорировать мое присутствие, как бы часто мы ни сталкивались с ним по утрам на повороте веранды.

Прием продолжается. На другом конце зала Кёко и Акито разговаривают с кем-то из гостей. Я держусь поодаль и смотрю на них со своего места. Они выглядят как типичные японские супруги. Я близка с ними обоими, они оба — моя теперешняя семья. Но они оба по-прежнему остаются для меня тайной. Я ничего не знаю о них, не знаю, что они думают обо мне или друг о друге. Это так странно: постоянно быть так близко, но все равно оставаться словно за стеклянной стеной.

Я понятия не имею, по какой причине Акито продолжает держать меня возле себя. Он никогда не проявлял открытости или теплых чувств ко мне, как и не требовал их от меня. Мы с ним даже не разговаривали все эти годы, если не считать обмена бытовыми фразами. Мы как будто заключили взаимный договор игнорировать друг друга.

Он уже давно мог бы прогнать меня и без всяких угрызений совести отказаться от обязательств по отношению ко мне. У меня есть образование и работа, я отлично говорю по-японски — я вполне могу жить самостоятельно.

Один раз он почти прогнал меня. Это случилось после поездки в Йокогаму. Он отправился туда по делам компании, а я его сопровождала.

В йокогамской гостинице что-то напутали с нашими номерами. Управляющий гостиницы, улучив момент, когда я немного отстала в коридоре от эскорта, бросился ко мне и стал вполголоса просить, чтобы я заступилась за него перед Акито.

— Госпожа, вышло небольшое недоразумение!.. прошу понять наше положение!.. заказ номеров был оформлен нашим новым сотрудником, он допустил ошибку… — лепетал он, нелепо кланяясь на ходу.

Я недоуменно смотрела на него.

— Наш новый сотрудник решил, что вы переводчица господина Абэ… вышло так, что вы получили раздельные номера… когда об этом стало известно, было уже поздно что-то предпринимать… прошу проявить понимание!.. Прошу вас объяснить господину Абэ ситуацию…

Он страшно трусил перед Акито, но меня не боялся. Мне было и жаль его, и досадно, что он пытается сделать меня орудием для улаживания своих проблем. В то же время было немного смешно. Надо же — он считал наши отношения с Акито настолько близкими, что воображал, будто я могу им манипулировать. На самом же деле я никогда не обращалась к нему ни с какими просьбами, за единственным исключением, когда попросила его позволить мне учиться в университете. Мое мнение для него ничего не значило. Это знали все. Никто из приближенных Акито никогда даже не пытался воздействовать на него через меня.

— Не беспокойтесь, я постараюсь все объяснить господину Абэ, — сказала я и ускорила шаг, чтобы поскорей отвязаться.

Акито заметил, что я отстала. Он и его группа ожидали меня у лифта. Пока мы поднимались на этаж, я не видела его лица. Я почему-то была уверена, что он слышал мой разговор с гостиничным управляющим. Он будто ждал, что я обращусь к нему.

— Сотрудник гостиницы по ошибке дал нам с вами отдельные номера. Надеюсь, вы не будете сердиться? Не хотелось бы, чтобы его наказали, — сказала я Акито, когда мы вышли из лифта.

Он кивнул с безразличным видом. Мне показалось, что он выглядел недовольным. Как будто хотел услышать что-то другое.

Мы разошлись по своим номерам.

После душа я пошла к Акито. Он сидел на постели в халате и расчесывал волосы. Он тоже принял душ и готовился к вечернему приему. Он сидел лицом к окну и не видел меня. Я остановилась в дверях, разглядывая его. Это был редкий шанс попытаться понять, что на уме у этого закрытого человека.

У меня никогда не было уверенности, что я довольна той ролью, которая мне отводилась в его жизни. Я никогда не могла точно знать, что думает Акито. В качестве защитной меры я старалась не давать ему понять, о чем думаю я.

Я решила, что он не видит меня. Но он заметил мой взгляд в зеркале и тоже незаметно наблюдал за мной.

— Помогите мне надеть рубашку.

Я подошла и принялась застегивать пуговицы на его рубашке. Но Акито остановил меня, взяв за руку.

— Ваш взгляд был виден в зеркале. Посмотрите на меня, как смотрели только что.

Я сразу же отвела взгляд.

— Прошу прощения. Я задумалась.

— О чем были ваши мысли?

Я молчала. Он стал стягивать с меня одежду. Я не сопротивлялась, но и не проявляла энтузиазма.