Семья Рин

— Вы приписываете мне качества, которых нет. Я всегда была такой. С самого детства. В нашей семье все всегда помыкали мной, как самым бесправным существом. Вы ошиблись во мне.

— Нет, я не ошибся. Это значит, что вы всегда, с самого рождения ощущали себя свободной и вам было абсолютно безразлично, помыкают вами или нет. Я успел узнать вас достаточно хорошо. Я наблюдал за вами — вы ни разу не проявили качеств по-настоящему униженного человека. Вы были зависимы от меня, но ни разу не показали, что страдаете от этой зависимости. Формально вы признавали свою зависимость, но в действительности вам просто было все равно. Если бы вы лишились моего покровительства, вас бы это ничуть не тронуло, вы бы очень быстро приспособились и стали существовать в каких-то других условиях. Меня всегда поражала ваша невероятная приспособляемость. Что бы с вами ни случилось, вы как-то умудряетесь на обломках любой катастрофы тут же создать свой собственный независимый мирок, в котором прячетесь от всех несчастий. У меня никогда не получалось вышибить из вас это проклятое раздражающее безразличие к вашему собственному положению. Скажите, как такие люди, как вы, умудряются существовать?

Я не нашлась что ответить.

— Если бы понадобилось, я бы вас запер. Но тут вы использовали другую технику сопротивления. Вы были так верны памяти о своей семье, что это не могло не вызывать уважения — и вместе с тем возмущения. Потому что это был ваш способ выразить протест. Это давало вам возможность отгородиться от мира. Но теперь вы нашли свою семью. И я хочу узнать — вы стали счастливей?

— Вы смеетесь надо мной? — возмущенно спросила я.

— Нет. Просто теперь наконец появился шанс, что наши

отношения нормализуются. Вы встретились со своей семьей. Но вы вряд ли стали счастливей. Теперь вам некуда прятаться от меня.

Мы смотрели друг другу в глаза. Это было почти такое же противостояние, о котором мы говорили при первой встрече в лагере.

— Уже довольно поздно, — сказал Акито мягко. — Пожалуй, нам пора возвращаться в Токио.

— Да, конечно, да, — поспешно сказала я.

Он встал. Я тоже поднялась.

— Расскажите, как прошла встреча с родными? — спросил он, когда мы были уже в автомобиле.

— Все очень изменились. Больше всего меня удивил племянник. Он так похож на моего брата — но он совсем другой. И он даже не догадывается, что напоминает мне совсем другую жизнь. Глядя на него, я не могла не думать, что мир опять сильно изменился.

— Да. Есть большое утешение в том, что мир все время меняется. Равновесие в мире так или иначе восстанавливается.

— Вы правы, — сказала я.

Автомобиль остановился на том перекрестке, где когда-то мы с Кёко наблюдали за белыми посетителями в кафе.

Я повернула голову и посмотрела в большое — на всю стену — стеклянное окно. На этот раз там не было белых туристов, но поведение сидящей за столиками японской молодежи очень напоминало западную раскованность.

Я подумала, что Япония очень изменилась после войны. Японцы никогда не будут такими, как прежде. Возможно, из-за того, что они стали больше потреблять. Возможно, это пойдет на пользу их цивилизации.

Ко мне постепенно возвращалось ощущение общего равновесия жизни.