Мать ветров (СИ)

— Не спится? — хрипловатый спросонья голос вырвал травника из раздумий. Кажется, он не заметил, как дотронулся до любовника сильнее, чем хотел.

— Прости, я разбудил тебя, — прошелестел чародей и повинно прижался губами к теплому плечу менестреля.

— Я не сержусь, но ты продолжай, — усмехнулся Эрвин и довольно потянулся.

Шалом заскользил губами по коже любовника, повторяя тот же путь, что прежде прочертили его пальцы и прорисовала плеть. Пожалуй, это тоже знаки. Самые таинственные и трудные знаки из тех, которые он когда-либо разгадывал. Но он справится. Тем более что читать знаки под аккомпанемент тихих вздохов и едва сдерживаемых стонов так приятно.

====== Глава 15. Али. Обратная сторона медали ======

Али закончил очередной набросок и положил его на стол рядом с четырьмя предыдущими. Уже лучше, живее, ближе к тому, что он задумал, но все-таки беспощадное время стирало из памяти дорогие черты. Оставалось ориентироваться на интуицию, на эфемерные ощущения, на неповторимое чувство тепла и покоя, которое не позабылось за столько лет. Юноша задул свечу, подошел к распахнутому окну и вгляделся в крохотный клочок звездного неба, что виднелся между тесно придвинутыми друг к другу крышами. Беспечно заулыбался и расправил плечи. У него получится однажды. Непременно.

Однако время уж за полночь, а ему вставать на рассвете, идти отмывать трактир. После — два часа уроков с девочкой-калекой, а потом — на лекции Алессандро и на занятия по истории портрета. Как раз то, что ему очень пригодится для воплощения в жизнь его замысла.

Ярко-голубая звездочка заговорщически подмигнула художнику, и тот послал воздушный поцелуй небу. Прекрасно понимая, что он не долетит ни до мамы, Саида и дедушки Богдана, ни до Милоша. Так что с того?

Но через каких-то пару-тройку часов крепкий молодой сон прервал шум внизу. Али моментально, по выработанной за годы подполья привычке, проснулся, натянул одежду и бесшумно подошел к двери. Прислушался.

— Чтоб ты сдох, окаянный! Чтоб ты в реку свалился, пьянь подзаборная! Чтоб ты...

— Да не ори ты, ду-у-урная баба!

— Ах, не ори! Опять, сука, все пропил?! Ну-ка, отвечай, паршивец, сколько?!

А ведь целых две недели не скандалили. Соседка, еще вполне молодая, но уже увядающая женщина, ходила брюхатая и была то ли на шестом, то ли на седьмом месяце, и, по словам местных сплетников, ейный муж по такому случаю взялся за ум и надирался всерьез не чаще двух-трех раз в месяц. Ну, видать, сегодня по расписанию.

Только очень уж они шумели. Что-то громыхнуло, что-то разбилось. Али слегка забеспокоился за здоровье беременной, обулся и выскользнул за дверь. Спустился вниз по деревянной лестнице, которая вела из его каморки под самой крышей на площадку между более приличными жилищами, и столкнулся у входа в комнаты супругов со старичком из комнат напротив.

— Не спится? — ухмыльнулся дед в реденькую смешную бородку и подмигнул юноше.

— Такая лиричная ночь! — весело откликнулся художник, и они вдвоем бесцеремонно нарушили покой семейного очага.

— Чего вы-вылупились? — законно поинтересовался будущий отец, пошатнулся и свалил бы очередной кувшин со стола, если бы Али не подхватил его и не усадил на лавку.

— Да помочь пришли твоей Николь, — доброжелательно улыбнулся юноша и присел на корточки рядом с мужиком, преданно заглядывая ему в глаза. — Тяжеловато ей уж с ее-то животом тебя укладывать.

— Тяжело-о-о! — протянул пьяный и громко икнул. — Вон, сука, сковоро-о-одку на меня... того... Убить хотела! А я что? Я заработал — я и выпил!

— Ах ты еще словами какими, ах ты козлина, чтоб тебя!..

— Тише, милая, ребеночка не тревожь, — старик ласково приобнял трясущуюся от гнева женщину и громким шепотом, будто страшную тайну, поведал соседу: — Моя старая, ангельских ей песен, как с первым дитем в пузе ходила, так чуть меня со свету не сжила! Не серчай, Гаспар, вот родит — и присмиреет.

— Тьфу! — плюнула в сердцах Николь, сверкнула карими глазами, которые казались совсем черными в обрамлении жутковатой синевы, швырнула сковородку на стол и ушла в спальню.

— Во. Во, ты, Жерар... ик!.. меня понимаешь, — мотнул головой Гаспар и зашарил по комнате мутным взглядом. По тому, как его язык облизал губы, Али догадался, что мужика мучит жажда, и споро подал ему воды. Тот хлопнул юношу по плечу, выпил залпом всю желанную жидкость и назидательно произнес: — А ты, зелень, на ус наматывай.

— Обязательно, дядя Гаспар, — еще шире заулыбался художник и спросил: — Тебя, поди, здесь уложить? До спальни-то идти неохота?

— Угу, — буркнул пьяный, вырубаясь на лету. Старик, не дожидаясь просьбы юноши, поддержал своего непутевого соседа, пока Али придвигал вторую лавку. Вдвоем они устроили мужика на импровизированном ложе, укрыли найденным в соседней комнате одеялом, убедились в том, что муж и жена забылись беспокойным сном и только тогда вышли за порог.

— Загляни ко мне, — предложил Жерар своему молодому соседу. — Наливку не предлагаю, ты вроде не пьешь... Так, за компанию посидеть.

— У меня щепотка чая оставалась, друг угостил. Сейчас прихвачу, а ты пока воду вскипяти, хорошо? — живо отозвался Али и после короткого кивка деда проворно вскарабкался по шаткой лестнице наверх. Конечно, вставать рано, да сон будто рукой сняло. И еще ему давно хотелось перемолвиться словечком с душевным стариком, но все как-то случая не было. А тут — сам позвал.

В небольшой бедной комнатке Жерара пахло чем-то кислым. Под потолком вольготно устроились пауки, за шкафом попискивала мышь, а скатерть на столе буквально-таки умоляла постирать ее или хотя бы вывесить под дождь. Но Али понравилось в жилище соседа, которое отличалось совсем особенным уютом, и он неторопливо смаковал чай, а радушный хозяин запивал душистым напитком какую-то плодовую наливку.

— У обоих, видишь ли, второй брак-то, — рассказывал дед. — Первый муж пару раз обласкивал Николь так, что ее насилу выходили. На третий раз она без сознания два дня провалялась, а супруга ейного по счастью в драке зарезали. Вот она и... пошумит-пошумит, а нынешнего благоверного ценит. Ну а Гаспар свою первую жену крепко любил. Ох, любил, до беспамятства! Про такую любовь на площадях да на набережной менестрели поют. Обрюхатил ее, милушку свою, а она раньше срока рожать начала до померла вместе с ребеночком. Он и запил. Как Николь понесла, так вроде остепенился малость, а все одно. Вспомнит первую — и пойдет куролесить.

— Моя бабушка по матери сразу после родов умерла, — тихо заметил Али.

— Знакомо, значит, — хмыкнул Жерар и выразительно поднял стакан с наливкой, мол, за упокой. — Только ты жалеть Гаспара не вздумай. Многие близких своих теряют да не все во хмелю свое горе топят.

— Я не жалею, — грустно покачал головой художник и ответил хозяину, приподняв свою кружку с остатками чая. — Просто понять хочу. Спасибо, что просветил меня.

— Эк ты... Просветил, — фыркнул старик. — В университете тебя завтра просвещать будут. Иди уж, спи, и без того я тебя заговорил-то.

— Спокойной ночи, дедушка Жерар, — Али сполоснул в рукомойнике посуду, пожал протянутую соседом руку и вернулся в свою одинокую каморку под самой крышей.

По просьбе бакалейщика, отца девочки-калеки, Али согласился перенести уроки на следующий день, а внезапно освободившееся время решил потратить на библиотеку. В последнее время он непростительно запустил самообразование, а ведь кто, как ни студенты, имели бесплатный доступ к сокровищнице знаний — при условии, конечно, что до того они оплатили занятия. И, кроме того, в столь ранний час юноша надеялся застать на рабочем месте Хельгу. Если с Яри и Марчелло художник виделся во время лекций да изредка выбирался с последним в чайхану, то со служанкой удавалось поговорить от силы пару раз в месяц. Ну куда это годится?

Правда, между карминовыми стенами библиотеки и рвущимся к просвещению студентом возникло неожиданное препятствие. Али с неделю, пожалуй, не обходил главное здание с этой стороны, и теперь застыл, пораженный восхитительным зрелищем. На совсем недавно невзрачных кустах с продолговатыми листьями распустились изумительные цветы. Белые, ярко-малиновые, лиловые, величаво-фиолетовые и легкомысленно-розовые лепестки ласкали глаз художника и будоражили воображение. Юноша замер, не смея шелохнуться, и лишь через несколько минут сумел робко шагнуть навстречу чуду, чтобы склониться над цветами... и беззвучно рассмеяться. Ведь, вопреки ожиданиям, они совсем не пахли.