Преодоление (СИ)

- Люблю… люблю тебя… возьми меня, пожалуйста…

Тогда он, конечно, не понял, о чем просил его Ваня. Все его внимание занимал этот юноша, искусавший свои губы, раздвинувший ноги, просунувший руку ему в штаны. Его пальцы уже смело изучали член Алексея, гладили по всей длине, сгребали в горсть поджимающиеся яйца. Алексея стонал, запустив руки под Ивана и сильно сжимая его ягодицы, целовал отданное ему тело во всех доступных местах и двигался навстречу руке любовника.

Продлилось это безумие недолго. Алексей кончил, и последнее, что запомнил из этой сумбурной ночи, как упал на тяжело вздымающуюся грудь Ивана.

Зато пробуждение оказалось слишком резким. Алексей едва открыл глаза, как вспомнил все – до мельчайших подробностей. Рядом, теплый и беззащитный, спал Ваня. Он выглядел таким нежным, подложив ладони под щеку. Он спал лицом к нему. Алеша сглотнул, поняв, что Ваня, скорее всего, смотрел на него перед тем, как уснуть.

Выбраться с сеновала, не разбудив парня, оказалось несложно – тот всегда спал крепко. Алексей вернулся в свою комнату, ощущая себя преступником, предателем. Отец слишком старался, воспитывая сына в строгих моральных рамках, не позволяя сделать ни шага в сторону греха. Конечно, Алексей не был праведником, но то, что случилось этой ночью, перевернуло весь его мир. Дело было не только в ласках – будь это так, он бы не переживал так сильно.

Дело было в открывшихся чувствах к другому человеку, мужчине. Эти чувства, нахлынувшие вчера так сразу, так внезапно, оглушили, опустошили, напугали. Он и раньше замечал за собой особое отношение к Ване – желание защитить, приблизить к себе, разделить с ним все – и радость, и проблемы, - но не осознавал, насколько глубоко тот успел проникнуть в его душу. Он всегда скучал по Ване, уезжая в Петербург, но списывал это на общую тоску по дому и близким людям. А Ваня? Неужели он всегда испытывал эту невыносимую тягу к нему? Вчера он так горячо шептал о своей любви, а еще… Алексей вспомнил его слова: «Возьми меня». Что Иван предлагал? Взять его, словно женщину? Разве такое возможно? Разве это правильно? Нет! Это противно всем человеческим законам, противно самой природе! Тогда почему так болит сердце? Почему хочется разорвать руками это тонкое покрывало на постели, хочется разбить что-нибудь, сломать?

Алексей уткнулся лицом в подушку, беззвучно застонав. Почему все эти мысли не пришли к нему вчера, когда еще можно было остановить хоть что-то? О нет, вчера все казалось таким правильным, естественным: сминать мягкие губы, гладить горячее, жадное тело, чувствовать руки Вани на себе!

В тот день он впервые воспользовался своим положением – попросил Василия забрать Ваню на сенокос. Работы только начинались, поэтому крестьян еще несколько дней не ждали обратно. Наверное, юноша понял, чья это была идея, потому что не сопротивлялся. Хотел дать время на раздумья.

Алексей чувствовал себя неспособным ни думать, ни решать что-либо. Он выбрал самый легкий путь – сбежать. Сначала в Петербург, а потом – в Лондон, к старому другу отца, князю Воронцову. Только все оказалось не так просто. Забыть было невозможно. Надлом, образовавшийся после той ночи, расширялся и грозил снести все, на чем основывалась жизнь Алексея до сих пор.

Он пытался отвлечься учебой, с головой погрузившись в науки. Потом настал период всевозможных увеселений, череда женщин, публичных домов, даже продажных мальчиков. Потом – работа в посольстве. Ничто не могло заполнить ту пустоту, что образовалась внутри. Только со временем сгладилось ощущение остроты и непреодолимости. Алексей начал задумываться о том, что все может быть и по-другому.

В его окружении были мужчины, интересовавшиеся другими мужчинами. И молодой князь, раньше считавший подобное верхом безнравственности, понял, что это не самое страшное. Гораздо страшнее пустота, заполнявшая его нутро. Безразличие, с которым он относился к окружающим. Холодность, проснувшаяся в нем после отъезда.

Письмо брата, наконец, позволило ему осознать, что именно он теряет, держась вдали от родных и любимых. Его отец был болен, жизнь Николая кардинально менялась, а Иван… Иван, вполне возможно, уже забыл о нем, завел жену и детей…

При этой мысли, даже спустя много лет, сердце зашлось от боли.

Глава 2.

Утро следующего дня встретило Алексея давно забытыми, но такими родными звуками – в саду шумел ветер, ставни постукивали, а под окнами переговаривались дворовые слуги, занятые уборкой. Окна его спальни выходили в яблоневый сад: весной, когда все в цвету, вид открывался очень красивый. А сейчас, в сентябре, комнату наполняли запахи спелых яблок, маня поскорее попробовать на вкус свежие плоды. Алеша никогда не любил подолгу лежать в постели. Утренняя прохлада бодрила.

Решив не оттягивать неприятный момент, Алексей спустился вниз, здороваясь со слугами, и направился к конюшням. Нужно было проверить его любимого коня и, самое главное, увидеть Ивана. Вчерашний рассказ Николая встревожил его. Иван всегда был открытым и жизнерадостным, и Алексей не мог примерить образ, нарисованный братом, на того мальчика, которого он знал и любил.

Конюшни всегда были его любимым местом. Мальчишкой он проводил здесь много времени, помогал конюхам ухаживать за лошадьми и, конечно же, проводил в седле больше времени, чем ему разрешалось. Вместе с Иваном он объездил всю округу вдоль и поперек, устраивал скачки для них двоих. А теперь стоял у двери и не решался войти.

- Доброе утро, барин! – раздалось позади.

Алексей вздрогнул, отвлекаясь от воспоминаний, и обернулся.

- Мирон! – улыбнулся он, разглядывая их старого конюха. – Ну как ты?

Мирон, добродушный старик, только головой покачал. Выглядел он, как и прежде: шапка торчащих в разные стороны седых волос, тощая сутулая фигура, мозолистые руки.

- Да, вишь, все так же! Работаем потихоньку. А вы, барин, чего не входите? Лошадки вас заждались, поди, за пять лет-то!

- Я ищу Ивана. Он здесь?

Мирон прищурился.

- Где ж ему быть-то? Здеся! Лошадей, должно быть, поит, самое время.

Мирон прошел внутрь, Алексей – следом за ним, чувствуя, как все внутри сжимается.

Иван, действительно, поил лошадей. Алексей издали увидел его стройную фигуру, светлые волосы и узнал уверенные, четкие движения.

- Ванька! – крикнул Мирон на всю конюшню. – А ну, бегом сюды! Тут тебя барин ищет.

Алексей в ужасе смотрел, как Иван оборачивается, окидывает их обоих равнодушным взглядом, а потом направляется к ним, чуть заметно приволакивая левую ногу. Он изменился. Вечную беспечную улыбку на его лице сменила угрюмая гримаса, он морщился каждый раз, наступая на больную ногу. Глаз он от пола не поднимал, остановился, не доходя двух шагов, и вовсе опустил голову. Руки его беспокойно мяли шапку, выдавая напряжение. Выглядел Иван худым и истощенным, рубаха висела на нем, как на вешалке.

- Здравствуй, Иван, - тихо произнес Алексей, не веря тем разительным переменам, что произошли с его другом.

Тот, кажется, чуть вздрогнул от его слов. Помнится, раньше Алексей никогда не называл его полным именем, только Ваней или Ванькой. Да и сам Иван никогда не обращался к своему барину как положено, на «вы» и по имени-отчеству. Они были друзьями, никакие сословные различия этого отнять не могли.

- Вы его простите, барин! Он теперь совсем не разговаривает. А раньше-то рот не закроешь, такой был говорун! Да и вы не отставали. Что ж поделать, больно попало ему за вас-то!

Мирон никак не мог остановиться. Алексею больше всего хотелось, чтобы он ушел и оставил их с Ваней хотя бы на несколько минут одних. Но Мирон сам не догадался, а прогонять его было бы грубо, несмотря на то, что Алексей был в своем праве. Поэтому он бестолково смотрел на Ваню, хмурился и ничего не мог сказать.

Иван, кажется, ждал момента, когда ему разрешат пойти по своим делам. Алексей, поняв, что поговорить сейчас им не удастся, отпустил обоих конюхов, а сам отправился в столовую, где уже накрыт был завтрак и Николай в одиночестве поедал блинчики.