Преодоление (СИ)

- Она решила, что мы должны проверить наши чувства, - ответил тот.

- Долго же она их проверяла.

Николай пожал плечами, но вдаваться в подробности не спешил.

Дальше разговор перешел на усадебные дела. Алексей с удовольствием слушал истории о старых знакомых, о том, как идет уборка урожаев, о новых постройках, ремонтных работах и прочем. Ужин пролетел быстро, наполненный уютным теплом.

После ужина Петр Алексеевич, сославшись на усталость, отправился отдыхать. Алексей с беспокойством смотрел ему вслед, порываясь проводить до спальни, но его опередил слуга.

- Пойдем,- тихо сказал Николай, положив руку на плечо брата. – Здесь ты ничем уже не поможешь. Там Василий баню истопил, пойдем, помоешься с дороги.

Алексей подчинился, все мысли из головы вытеснил образ отца, тяжело опирающегося на руку слуги.

Баня, давнее полузабытое удовольствие, оказалась растоплена на славу. Василий, старый наставник, развлекал их беседой и байками, пока они в предбаннике пили вино. Когда же братья остались наедине, Алексей решился задавать вопросы.

- Что говорит лекарь об отце?

Николай, только отсмеявшийся после шуток Василия, мигом посерьезнел.

- Говорит, что ему уже недолго осталось. Сегодня, как ты видел, он тебя встретить встал. А до этого несколько дней кряду не вставал с постели. И завтра, я думаю, не встанет. Он очень плох. Сердце…

Алексей молчал какое-то время, думая о том, что мог и не застать отца. Уж слишком он тянул с возвращением, а все из-за собственных страхов и нерешительности.

- Ольга правда три года провела в Петербурге? – отвлекся он спустя несколько минут.

Николай нахмурился. Эта тема, как чувствовал Алексей, была для него неприятна.

- Да. Ты ведь не знаешь, мы разрывали помолвку.

Брат уставился на него с недоверием.

- Не смотри на меня так, - усмехнулся Николай. – Она встретила там кавалера получше. Думала, что влюбилась. Но это прошло.

- И ты простил?

- Я люблю ее.

Алексей снова молчал, уставившись в стену бани. Он тоже любил. Странно, они оба полюбили в юности и сохранили свои чувства, только Николай, любя Ольгу, не чувствовал себя преступником и грешником. И не бежал от своих чувств. А Алексей бежал. Все эти годы пытался сбежать.

Он, наконец, снова посмотрел на брата, вольготно развалившегося на лавке, и решился на главный вопрос. Вопрос, который боялся задать весь этот насыщенный новостями вечер.

- А что Иван? – выдал он, радуясь, что хоть голос не дрожит.

- Иван? – лениво переспросил Николай. – Какой Иван?

- Ну, этот…приблудный.

- Ах, этот! Точно, ведь твой дружок был закадычный. Он теперь конюхом служит при доме. Бедняга!

Алексей напрягся.

- Почему бедняга?

Николай закинул руки за голову и бросил быстрый взгляд на брата.

- Отец тебе не писал? Когда ты уехал, Ванька трижды пытался бежать за тобой. В первый раз отец спустил ему, на второй велел запереть на неделю и посадить на хлеб и воду. А в третий раз…

Алексей слушал это, затаив дыхание и холодея.

- В третий раз Ваню домой привели и он отца оскорбил. Ты знаешь, для отца телесные наказания – не метод, он редко к такому прибегает. А тут уж Иван разозлил его сильно. И получил плетью… сейчас и не вспомню, сколько ударов. Да с тех пор тяжело ему ходить, не то, что бегать. Лекарь говорит, защемило что-то, сильно били парня. И к тому же… к тому же, он теперь пришибленный какой-то. Ни с кем с той поры не разговаривает, только с лошадьми. И ночует там же, в конюшне, на сене. Дикий совсем стал, озлобленный, как волчонок.

Ваню назвали приблудным, потому что он появился из ниоткуда. Ему было лет семь, когда его нашли на окраине деревни. Нашел Василий, возвращаясь пешком в барский дом со службы, пожалел грязного, оборванного мальчишку и повел за собой.

В поместье Василия встретили тепло – он долгое время служил под началом Петра Алексеевича Вяземского, пока тот не вышел в отставку. Ваню тоже пригрели, отправили в помощь деду Савве на кухню. Мальчика посчитали крепостным, а чтобы было меньше хлопот с бумагами, записали его как сына Василия. Так и остался Ваня при барском доме. Сначала дичился всех, потом потихоньку оттаял, а затем и вовсе подружился со старшим сыном князя так, что разлучить их было невозможно. Они были примерно одного возраста, характеры и склонности их были схожи, поэтому и дружба мальчиков никому не казалась необычной.

Разительно отличались мальчишки только внешне. Алексей был высок ростом, темноволос и смугл. Его отличали довольно резкие черты лица, крупный нос, квадратный подбородок. У него были большие руки и ноги, и весь он был нескладен и угловат, что, впрочем, неудивительно для юноши. Иван же, напротив, росту был небольшого, строен и гибок, как тростинка, волосы его имели золотистый оттенок, глаза голубые, словно небо. Он был как будто соткан из солнечного света, веснушки придавали ему ангельский вид, как и открытая, радостная улыбка. Все в доме любили Ваню и прощали ему любые прегрешения, коих было немало у него и его закадычного друга. Они росли вместе. Когда Алексей уехал учиться в Петербург, Иван ждал его в Александровском, тоскуя и готовясь к новым проказам и новым знаниям, которые привозил из столицы его друг.

В год, когда Алексей уехал из поместья и из страны, между ними все изменилось. Алеша, превратившийся к двадцати годам в видного парня, начал замечать странности в поведении своего друга. Ваня и раньше не отходил от него ни на шаг, а тут даже взгляда не мог отвести. И часто, слишком часто начал прикасаться к нему. Алексей, никогда не помышлявший ни о чем подобном, стал ловить себя на мысли, что и сам любуется юношей. Любуется тем, как сверкают его волосы на солнце. Каким нежным и ласковым становится его взгляд, обращенный на него, Алексея. Какая гладкая и чистая у него кожа. Какие пухлые и манящие губы… Все чаще ему хотелось прикоснуться к этим губам, провести по ним пальцем, проверить, такие ли они мягкие, какими кажутся… прильнуть к ним своими губами и узнать, каковы они на вкус… обнять это стройное тело, прижаться к нему, зарыться руками в пушистые волосы…

Эти мысли пугали Алексея до жути. Его ночи наполнились запутанными снами, все чаще заканчивавшимися резким пробуждением, колотящимся сердцем и невыносимой твердостью в паху. Он в то время был совсем невинен, все-таки отец преуспел в строгом воспитании, и Алеша не до конца понимал, что с ним происходит.

Зато Иван понимал. Выросший среди слуг и крестьян, он прекрасно представлял, что за напряжение натянулось между ними. В отличие от Алексея, он думал только о том, как стать ближе к объекту своих желаний. И продолжал провоцировать его вполне невинно, только взглядами и прикосновениями, не решаясь зайти слишком далеко и оттолкнуть.

В один из жарких летних вечеров, когда юноши по заведенному у них обычаю стянули у Василия полторушку самогона и лежали на сеновале, разомлевшие и хмельные, Ваня решился на первый шаг.

Он протянул руку и погладил Алексея по бедру, обтянутому тканью брюк для верховой езды. И сразу почувствовал, как тот напрягся, но не оттолкнул. В тишине, воцарившейся между ними, было слышно их горячее дыхание и тихий шорох ткани под ладонью. Ване было страшно, но остановиться он уже не мог: сейчас должно было решиться его будущее. И он боялся думать, что будет с ним, если Алеша его отвергнет.

Алеша не отверг. Будь он трезвее или не так измучен странными, выматывающими душу желаниями, может быть, все сложилось бы иначе для них обоих. Но теперь он позволил Ваниной ладони подняться вверх по бедру, не отшатнулся, когда рука легла на его член, уже затвердевший и горячий. Только смотрел на Ваню жарким взглядом, как и сам Ваня, приподнявшийся на локте, чтобы удобнее было ласкать парня. Все вокруг исчезло в тот момент, когда Иван облизнул пересохшие губы.

Алексей со стоном подался к юноше и поцеловал его неумело, но со всем невысказанным желанием. Навалился сверху, пройдясь ладонями по бокам, добрался до пояса брюк, потом снова наверх, стягивая простую рубаху и обнажая желанное тело. Они не успели раздеться до конца, слишком торопились получить свое удовольствие, спешили узнать друг друга еще ближе и полнее. Алексей чувствовал себя словно в бреду, даже не сразу расслышал горячечный шепот раскинувшегося под ним парня: