Победителю достанется все

— Я слышал, — отвечал Кирхмайр, — он ввязался в какое-то сомнительное предприятие с танкерами и понес большие убытки. И вот теперь, чтобы их покрыть, забирает у нас свой капитал.

— Все равно не понимаю. Дойную корову какой прок резать?

— Я и сам об этом думал, — согласился Кирхмайр, — но, видно, у него нет другого выхода.

Снова повисла пауза, собеседник словно спрятался в укрытие и затаился. У Фогтмана вдруг возникло чувство, будто он тычется в темной комнате с завязанными глазами, а кто-то другой или другие наблюдают за ним, ждут, что он предпримет, куда повернет в поисках выхода, которого, быть может, и нет вовсе. Наконец он сказал:

— Что-то в этом роде я предчувствовал.

— Правда? — удивился голос, который Фогтману все труднее было связать с воспоминанием о недавнем разговоре. — Это обнадеживает. Наверное, у вас уже есть план?

— План? Какой план?

— Как вам спасти ваши деньги.

Страх сковал его по рукам и ногам, внутри все сжалось. Хорошо еще, Кирхмайр не видит, как он потрясен этой фразой.

— Что вы пытаетесь разнюхать? — спросил он резко.

— Я? Упаси бог! Я хотел только в сугубо личном порядке поделиться с вами своими тревогами и опасениями моих коллег, которые, как и я, не хотели бы потерять работу Вы ведь не против, если я тоже приду на ужин?

— Да нет. Почему я должен быть против?

— Видите ли, господин Фогтман, вполне возможно, что между нашими и вашими интересами не так уж мало общего. Мы видим единственный путь к спасению: фирма должна сменить владельца. Сколько я понимаю, господин Урбан склоняется к той же мысли.

Он что — сумасшедший? Во что его хотят втянуть? В нечестную игру, в заговор? Он не верил своим ушам, он отказывался понимать эти намеки, сколь бы откровенно они ни звучали. Ему купить фирму? Бред!

— От чьего имени вы звоните? — сухо осведомился он.

— Упаси бог! — вскричал Кирхмайр. — Я и двое коллег посоветовались и решили вам позвонить. До этого мы были у господина Урбана и изложили ему наши опасения. Мне кажется, он думает так же, как мы.

— Я понятия не имею, о чем думаете вы и о чем думает господин Урбан. Я хочу одного: получить обратно свои деньги, как и положено во всяком солидном деле.

— Это бы, конечно, лучше всего, — отозвался Кирхмайр. — Пожалуйста, извините меня за эту поспешность. Я просто хотел вас подготовить к тому, что сегодня вам будет сделано конкретное предложение. И обрисовать подоплеку. А еще, чтобы вы не отказывались с ходу, хочу вам сказать: и с моей стороны, и со стороны моих коллег вы можете рассчитывать на всяческую поддержку. Полагаю, руководители всех филиалов думают точно так же. Но еще раз прошу: никому ни слова о нашем разговоре.

— Хорошо. Спасибо, — бросил он.

Не дожидаясь ответа Кирхмайра, он положил трубку. Впрочем, тот, видимо, сделал то же самое.

Он встал, прошелся по комнате, остановился. Все услышанное казалось невероятным, словно сон, и подробности разговора уже начали расплываться в памяти. Остался неприятный осадок, будто кто-то пытался втереться к нему в доверие с явной целью обмануть или будто он говорил с болтливым сумасбродом. Хотя дело тут не в Кирхмайре, а в ситуации, которая толкнула его на этот шаг, вот ситуацию-то и нужно разгадать. Пусть побуждения Кирхмайра ему ясны, но ситуацию тот, видимо, обрисовал достоверно. Надо попытаться прокрутить все еще раз. Итак, бельгийский владелец где-то попал в переплет и забрал из фирмы свои деньги. Он считал, что может себе это позволить, ведь оборот неуклонно возрастал. Но тем временем от поставщиков набежали просроченные векселя, как вот его вексель, к примеру. И если сейчас опротестовать этот вексель, а за ним и остальные, банкротство неминуемо. Чтобы этого не допустить, Кирхмайр и Урбан — либо каждый на свой страх и риск, либо сговорившись — решили круто сменить курс и попросту выбросить бельгийца за борт. Ну что ж, это понятно. А его втягивают, потому что он основной поставщик и больше других увяз в этом деле. У него на руках самые сильные козыри, чтобы загнать бельгийца в угол и вынудить к продаже. Один вексель уже просрочен, а за ним через каждые две недели последуют новые, — по-видимому, это достаточно опасное оружие, особенно если к нему присоединятся другие поставщики и предъявят свои векселя. Такая угроза должна подействовать, тут любой спасует.

Пожалуй, Урбан верно все оценил. Главное — выждать. Улучить подходящий момент, тот кратчайший, едва уловимый миг, когда противник раскроется, — точным ударом любого уложить можно. Спокойно, думал он. Только не терять головы. Я и так слишком далеко зашел. Не надо торопить события. Первым делом я потребую самой тщательной проверки всей документации. Это надо Лотару поручить. Мы все вверх дном перевернем, каждый уголок обшарим. Любую мелочь, как рентгеном, просветим — нет ли где затемнений. Может, позвонить ему сейчас же, посоветоваться и предупредить, чтобы в случае чего сразу приезжал? Может... Нет, надо успокоиться, лучше пока ни о чем таком не думать. Но помечтать-то можно… Руководство фабрикой он передоверит заместителю, а сам по меньшей мере три недели из четырех будет жить в Мюнхене. Тиски, в которых он бьется все эти годы, ослабнут, он сможет наконец вздохнуть посвободнее. Отсюда, из Мюнхена, он будет управлять своей империей, всеми двенадцатью филиалами, и при этом будет сам себе поставщиком, это же оптимальная ситуация, прежде всего для финансового планирования! Даже Патберг должен это понять, но все равно он будет сопротивляться и может испортить все дело, если не припереть его к стене, пригрозив, что в противном случае они потеряют не только деньги, но и клиентуру.

Ну а потом? Что значит «потом»? До этого еще далеко. Нельзя уноситься в заоблачные выси, у него должна быть ясная голова, чтобы правильно все решить. Правильно? А что значит «правильно»? Правильно для меня, уточнил он. Для меня правильно.

Он купит себе здесь, в Мюнхене, шикарную квартиру в старом доме. Его будет навещать Дорис или Катрин, а может, и та и другая. У него будут деньги, и он наконец-то ощутит, что такое свобода. Деньги — это синоним слова «жизнь», вернее, это сама радость жизни, ведь почти все, к чему устремлены людские желания, помыслы и страсти, можно купить. Либо получить в качестве бесплатного приложения к вещам, которые покупаешь: например, свободу и праздность и все неисчислимые возможности, все необъятные перспективы, которые даруются человеку вместе со свободой и праздностью; а еще власть, и преклонение других, и, вполне вероятно, любовь, если, конечно, в ней вообще будет нужда при таком-то счастье. Ведь счастье — это пьянящее чувство восторга, когда кидаешься в пучину жизни, смело ныряешь в глубины, зная, что тебя вынесет наверх, на гребень новой волны, зная, что не утонешь, что непобедим. Да, и чем больше у тебя денег, тем больше простора под этим небом, тем больше у тебя места в этом мире. Хочешь — живи в вилле с огромным парком, хочешь — ютись в жалкой лачуге. Можно позволить себе и пожить бедняком, если ты богат. Да, только так, отбросив кисленькую мораль и сантименты, надо смотреть на вещи. Ибо победителю достается все, а побежденному — ничего, и только ради этого стоит жить, ловя миг удачи.

Что же он сделает в первую очередь, когда у него будут деньги? Какие желания исполнит? Сперва... ох, сколько всего! Просто голова кругом идет. Ведь вообразить можно только самую малость. Грезы так расплывчаты, словно там, в мечтах, ты почти слеп.

Видно, он и вправду грезил наяву. Иначе с чего бы вдруг ему показалось, что телефон, затрезвонивший на столе, — предмет совсем из другого мира, куда он, беря трубку, не сразу сумел вернуться.

— К вам господин Урбан и господин Кирхмайр, — доложил портье.

— Спасибо. Сейчас спущусь.

Он надел пиджак, ощупал карманы, проверяя, на месте ли сигареты и зажигалка, и мельком взглянул на себя в зеркало. Волосы слегка растрепались, он наспех причесался и сунул расческу в карман. Голова была ясная, он чувствовал себя спокойно и легко. Готов к любым злодеяниям, сказала бы Катрин. Ну что ж, думал он, что ж…