Мать ветров (СИ)

— Саид, хорош придуриваться. Ты знаешь, о чем я. Вас видели, как вы голяком на берегу реки тискались! Ну? Память обратно пришибло?

Первый по-настоящему жаркий летний день выжимает последние силы. Саид дня три мотался по делам ЧК между несколькими деревнями и с чистой совестью возвращается в город.

Совесть-то чиста, чего не скажешь о взмокшем, вонючем теле, и, едва завидев серебристую ленту реки, Саид пускает лошадь в галоп. Вожделенная вода дарит обоим прохладу и покой, а дорога преподносит замечательный сюрприз.

— Пап, ты, наконец, домой? — весело кричит Радко, спрыгивая со своего коня.

— Если ты меня не утопишь, — смеется Саид. Он отфыркивается от брызг, поднятых сиганувшим в реку сыном, и они лениво бесятся уже вдвоем, распугивая мошкару.

После, на берегу, Саид замечает, что Радко неловко поводит лопатками.

— Что со спиной?

— Да теленка больного пытался в одиночку приподнять.

— Ложись, чудовище лохматое, сейчас поправим.

Радко довольно вытягивается на горячем песке, а Саид мысленно матерится, разминая закаменевшие мышцы сына. Дурная молодость! Вот что стоило сразу позвать подмогу?

Но вскоре ворчание сменяется гордостью пополам с легкой тоской. Саид чувствует под ладонями еще юношеские, но уже очень крепкие мускулы, замечает щетину там, где влажные кудряшки касаются нежной смуглой щеки. А ведь совсем недавно он укачивал на руках шкодливый чернявый комочек.

— Ау, щекотно! — протестует Радко, явно позабыв от усталости, кому это говорит.

— Да неужто?

Массаж как-то сам собой превращается в потасовку, и Саид, скручивая своего ребенка, соображает, что ради победы пришлось изрядно попыхтеть.

— Все равно мое, — упрямо шепчет Саид и стряхивает с кудрей сына налипший во время возни песок.

Радко недоуменно смотрит на отца, а потом заливается смущенным румянцем и отвечает снисходительно:

— Да твое, твое.

На допросе Саид вдоволь поизмывался над бывшим подчиненным, разумеется, ни в чем не признался, чуть не спровоцировал мордобой, но в конце концов целым и невредимым попал в камеру.

Нет, его не собирались бить. Если его приволокут на суд помятого и синего, это слегка подпортит всю мелочную, мерзкую затею.

С ними не собирались биться в честном бою. Ни теоретически, ни практически. Их собирались опустить. Представить на суд человеческий не как революционеров, правых или заблуждавшихся, не важно, а как жалких порочных людишек в вывернутом наизнанку исподнем. Его отрекомендуют как развратного отца, который трахает собственных детей, не разбирая пола и возраста. Али и Марчелло, с их особенной девочкой, вообще обвинят во всех мыслимых и немыслимых грехах. Милоша оклеветать труднее, но вот поиздеваться над Камиллой, откопать что-нибудь о ее покойном брате — это запросто. Репутация Марлен стала притчей во языцех еще в дореволюционные времена. Поступки каждого или почти каждого позволяли придумать самые низкие, самые отвратительные интерпретации.

Саид, измотанный допросом и переживаниями за своих детей, за свою любимую, за всех родных и друзей, без сил вытянулся на койке в одиночной камере и уставился в каменный потолок.

Слюна бешеных оказалась не смертельным ядом и не холодной водой, которой при желании можно запытать и самого сильного человека. Она оказалась грязной мыльной пеной, что несла с собой сор и трупики насекомых.

====== Глава 19. Нити свободы ======

Ломая новые звезды,

молотя по упрямым металлам,

среди грядущих созвездий,

задубелые от страданий

и смертельно уставшие

от уходов и возвращений —

мы всё же найдем радость

на самой горькой планете.

Пабло Неруда

Телега свернула на тропинку среди полей, где колеса разве что чудом не сминали злаки. Милош и Камилла переглянулись. Вот как! Их везли в город той дорогой, которая вилась по открытой местности. Ни рощицы, ни овражка, ни пары кустарников, на худой конец, где можно было бы устроить засаду.

Один чекист ехал верхом на лошади впереди телеги и всматривался в каждый подозрительно шурхнувший колосок. Двое держали на прицеле арестованных, остальные крутили головами во все стороны, не выпуская, впрочем, оружия. Логично. Если бы не пистолеты, Милош давно бы справился с этой компанией голыми руками, и цепи ему не помешали бы. Наоборот.

Он уже давно и так, и эдак обдумал вариант побега. Но, даже если он извернется, оглушит железом двоих-троих, а Камилла не словит пулю, то по светлым полям, простиравшимся почти до самого Блюментштадта, далеко они не убегут. Вот если сделать ставку на пригород, скрыться дворами...

К боку Милоша с криком привалилось тело. Со стороны Камиллы что-то рухнуло на землю. В шее сидевшего впереди чекиста застряла стрела, и он, вопя, тоже брякнулся с телеги.

Милош ткнул Камиллу локтем, и они вдвоем накинули цепи на шеи еще двоих.

— Стой, стрелять буду! — крикнул Милош верховому и вознице. Он успел схватить один из пистолетов, но, судя по лицам обернувшихся чекистов, это было лишним.

Во ржи темным золотом сияли волосы Арджуны. Искалеченный эльф сидел так непринужденно и держал в руках лук настолько естественно, что верховой наверняка понял: прежде, чем он прицелится, в него попадут минимум две стрелы.

— Добывайте транспорт, моя подруга троих не унесет! — насмешливо посоветовал Арджуна.

— Снимай, живо, — велел Милош чекисту, у которого были ключи от оков. — Ну! Быстрее снимешь — быстрее доставите раненых в город.

Камилла, освободившись от цепей, собрала пистолеты и согнала верхового на землю. Милош наскоро перевязал тех, кого еще можно было спасти, закинул труп на телегу и подбежал к Арджуне, рядом с которым уже фыркала его гнедая.

— Вы из-под земли выросли? — восхищенно спросил у друга, усаживая его в седло.

— Почти, — равнодушно пожал плечами Арджуна. — Мне и здесь места хватило, а подруга моя схоронилась во-о-он за тем холмиком.

— Езжайте! — разрешила Камилла чекистам, как только они с Милошем вдвоем устроились в седле.

Уже в лесу, после бешеной скачки, они остановились, чтобы немного перевести дух.

— Мы разделились, — объяснял Арджуна друзьям, ошалевшим от воистину чудесного спасения. — На двух дорогах устроили полноценную засаду, а там поместился только я. Несомненное достоинство компактности, — и эльф похлопал себя по культе.

— Не переживай, наш сумасшедший спаситель. Мы непременно расскажем обо всем Вивьен. В красках, — пообещала Камилла и присела в глубоком реверансе.

На запястья холодно и грузно легло железо, оттягивая к полу и без того вымотанное в драке тело. Али покосился на Марчелло. Ну и видок! Впрочем, кровоподтеки и разбитые губы — это сущий пустяк. Синие глаза смотрели спокойно и внимательно: я-то держусь на ногах, а ты? Али улыбнулся любовнику.

— Вы оба все-таки совершенно больные, — брезгливо бросил председатель малого Совета. — Чему радуешься, Али? Неужели ради мазни этой девчонки стоило нарываться на трепку?

— Я же художник, — осторожно засмеялся Али. Его таки здорово приложили зубами об стол. — На что только ни соглашусь ради искусства! И на заплывший глаз, и на вывих конечностей...

— Не фы один разбираефся в искуффе, — шепелявя, огрызнулся Марчелло.

Понял!

Их провели мимо самых смелых — или же дурных — посетителей выставки, которых не выгнали из дворца культуры ни выстрелы, ни шум драки. Впереди был еще один зал, а за ним — относительно узкий коридор.

Люди вокруг переговаривались, в углу рыдала женщина, видно, из-за пальбы приключилась истерика, в просторном зале металось эхо шагов, голосов и цепей. Марчелло чуть зацепил Али локтем. Коротко переглянулись. Да, прямо сейчас.

Али обхватил правой рукой левую, будто бы растирал затекшую кисть. Ох, как же бывалые уголовники это делают? В суставе хрустнуло, перед глазами все поплыло от боли, а к горлу подкатила мерзкая тошнота. Большой палец свернулся внутрь, и железо скользнуло вниз по вывихнутой руке.