Мать ветров (СИ)

— Опаньки. Кто отдал приказ? В чем меня обвиняют?

— Дома есть кто? — спросил один из чекистов, недавно повышенный в звании. Двое других, впрочем, уже обшаривали кухню, заглядывали в погреб.

— Нет, — пожал плечами Саид. — Но они оставили мне хороший завтрак! Как удачно.

— Дети где?

Ого. Это уже совсем дерьмово. Зачем им дети?

— Ну, Лейла-то точно с мамой, Радко на работе, Мира, думаю, с кем-то из них, — Саид сообщал, собственно, очевидное, не желая пререкаться без толку. Гораздо важнее для Миры знать: — В чем меня обвиняют?

— Никого? — крикнул новоиспеченный мелкий начальник своим подчиненным. Почесал затылок, окинул Саида задумчивым взглядом, мол, сказать или обойдется. Дождался, пока двое других вернутся. Ухмыльнулся гадко и ответил: — Тебя обвиняют в совращении сына. Радко совершеннолетний, но для репутации главы ЧК такие развлечения оч-ч-чень плохи. И тебя подозревают в растлении дочери. Ну, раз уж с сыном...

Саид молчал. Он просто потерял дар речи. Сначала вообще подумал: не поблазнилось ли ему? Ночь на дежурстве, мало ли... Но, судя по сальным улыбочкам бывших товарищей, он не ослышался.

С подробностями решил разбираться уже в предварилке. Для виду поорал, поскандалил, впрочем, не особо нарываясь. Главное, что сумел дотронуться до стула, на котором обычно сидела Герда. Значит, Мира поймет, к кому надо бежать. Герда с утра собиралась к пациенту на дом, а уж потом в больницу. Есть вероятность, что ее поджидали именно в больнице, и, если Мира поторопится, она перехватит маму. Змеюш, солнышко, ты только успей!

Через полчаса после того, как Отто покинул Ясень, нагрянули с обыском. Притянули за уши какую-то чушь. Мол, не так давно вышел на свободу один из подопечных Али, будто бы в одном ограблении заметили его почерк, а раз уж Али пылинки сдувает со своих воришек, то не спрятал ли он преступника по доброте душевной? Увы, этот горячечный бред подтверждал оформленный по всем правилам ордер. Ничего интересного, естественно, не нашли — но как-то странно покосились на незаконченную картину Вивьен.

Эти взгляды можно было бы принять за банальное удивление. В конце концов, стиль Вивьен разительно отличался от всего того, что обычно выставляли в Блюменштадтском дворце культуры. Но Али и Марчелло болезненно остро воспринимали любые, даже самые безобидные, на первый взгляд, странности. Смерть Хельги будто содрала кожу со всех членов семьи, и они ощущали мир сразу голым мясом.

Поэтому они не ограничились тем, что спровадили Вивьен вместе с Арджуной. Артур, который собирался отвечать на выставке за двоих, за себя и юную коллегу, придумал веревочный механизм, позволявший в считанные мгновения собрать все восемь картин в одну стопку. Мало ли, какой контрреволюционный смысл увидят в них чиновники? А так проще будет вырвать искусство из липких бюрократических лап.

На выставке было празднично и людно. Вдоль не занятых картинами стен тянулись длинные столы, на которых стояли нарядные букеты, резные подносы с булочками и кувшины, наполненные ароматными напитками. Марлен, как всегда, приветствовала зрителей журчанием арфы, только мелодия сегодня выходила сдержанной и печальной.

Гости рассматривали на почтительном расстоянии «Мельничный триптих» Артура. Догадывались, что центральное полотно художник написал под впечатлением от полета на воздушном шаре, который закончился трагедией. Ослепительно яркие, сочные краски, нанесенные свободными мазками, звали за собой в это вечное сочетание зелени, золота и синевы, а кокетливые маленькие мельницы, разбросанные посреди летнего простора, делали пейзаж родным и уютным. На левой картине, нарисованной в таинственных сине-лиловых тонах, прелестная белокурая русалка сидела на неподвижной нории и била хвостом по воде, поднимая в воздух брызги-звездочки. На правой картине изображался будничный труд мельника, и теплая охра, спокойный свет, мягкие линии звали подойти поближе, вглядеться — и увидеть, как жернова перемалывают фрагменты человеческих тел.

Работы Вивьен вызывали в зрителях бурные чувства. Одни отшатывались в ужасе, другие вздыхали с восхищением, третьи сосредоточенно изучали творения юной художницы. По меткому выражению Арджуны, Вивьен действительно разбирала мир на кусочки и собирала обратно. Правда, порой в совершенно диких, немыслимых сочетаниях. Внешне ее техника была проще и примитивнее, чем отточенное за десятки лет мастерство Артура, но почему-то картины приковывали взгляд, врезались в мысли тонкими отравленными стилетами. Особенно последняя: прекрасный белый лебедь, которого сначала, кажется, разрезали на кусочки, а после сшили грубыми нитками, кое-где заменив куски живой плоти деревом и сталью. С пушистых перьев птицы слетали темные густые капли и крупные снежные хлопья.

— Высокое начальство пожаловало, — шепнул Али любовнику. Марчелло незаметно стиснул его локоть, мол, я готов.

Они уже знали об аресте Саида, знали, что Герда с детьми бежала из города. Зося пока что осталась. Во-первых, ее позвали принимать сложные роды, во-вторых, ночью планировали вскрыть арсенал.

— Ай-яй-яй, — сокрушенно покачал головой председатель малого Совета. Он в сопровождении свиты из шести человек направился прямиком к полотнам Вивьен. В кучке приближенных затесался член комитета по делам семьи, непосредственный подчиненный Марлен, который жарко дышал ей в затылок.

Переливчатые звуки арфы по-прежнему наполняли зал. Только Али и Марчелло заметили, что Марлен не касается одной струны. Артур пребывал в своем привычном отрешенном состоянии. Он стоял, сутуло облокотившись о стену, где как раз находился рычаг веревочного механизма.

— Ай-яй-яй, — повторил председатель и воззрился на лебедя. Обернулся к зрителям и, небрежно тыча пальцем в сторону картины, воскликнул: — Вот! Вот вам результат искалеченной души несчастного ребенка. Я не хотел, конечно, верить, но бдительные товарищи оказались правы. Мрак! Мрак, извращение и болезнь!

— Выбирай выражения, т-т-товарищ, — презрительно выделяя последнее слово, отозвался Марчелло. — Если художница отсутствует на выставке, это еще не повод поливать ее работы грязью.

— Так это ж не грязь, дорогой товарищ Марчелло! Это не грязь! Я просто глубоко сожалею, что мы вовремя не распознали опасность...

— Тебя пугают птицы? — ехидно полюбопытствовал Али.

— Брось ерничать, — председатель даже не посмотрел в сторону обоих собеседников. Он обращался к зрителям. — Товарищи! На заре нашей народной Республики мы неизбежно делали ошибки. Что-то упускали, чего-то не понимали... И мы не понимали, к чему может привести воспитание маленькой несчастной девочки двумя мужчинами, которые состоят в таком союзе.

— Прекрати представление.

— Представление?

По знаку председателя в зал вошел вооруженный отряд чекистов.

— Это не представление, — с самой скорбной миной ответил председатель. — Это арест. Али и Марчелло, вы арестованы за издевательское обращение со своей приемной дочерью, за то, что вы развратили беззащитную душу ребенка своим противным природе союзом! Мы поздно спохватились. Бедняжка Вивьен выглядела как благополучная, положительная девочка, но, увы, оказалась яркой, неординарной личностью с извращенным взглядом на мир...

Али и Марчелло молча слушали эту ахинею. Они ждали, когда же в соседнем зале заскрипит служебная тележка.

— Мы изымаем эти картины из фонда дворца культуры, поскольку на суде они будут вещественным доказательством. Выражаю искреннюю надежду на то, что, когда найдем Вивьен, мы отдадим ее в добрые руки, вылечим, и к бедняжке вернется душевный покой.

— Вас не смущает то, что Вивьен — совершеннолетняя? — спросил Марчелло, просто чтобы потянуть время.

— Решение о совершеннолетии принимала товарищ Марлен, которую мы собираемся снять с должности ввиду невыполнения ею своих обязанностей. В их числе — вопиющий недосмотр за ребенком, выросшим у нее на глазах!

— Какой кошмар, — трагически закатил глаза Али и сложил за спиной пальцы в условный знак.