Мать ветров (СИ)

Кумушки и мечтать не смели о том, что спустя сто с лишним лет, в 90-е годы XX столетия, все сплетни и слухи, распускавшиеся ими, вдруг выплеснут на телеэкраны, на страницы пухлых монографий, популярных брошюр, журналов и газет...

В. Логинов. Владимир Ленин. Выбор пути

В их залах прокуренных — волки

Пинают людей, как собак.

А после те самые волки

Усядутся в черные «Волги»,

Закурят вирджинский табак.

И дач государственных охра

Укроет посадских светил,

И будет мордастая ВОХРа

Следить, чтоб никто не следил.

Александр Галич

Старики уходили.

Тихо, незаметно угасали те, кто еще помнил жизнь в королевском Блюменштадте: важных купцов, расшитые золотом жреческие одеяния, костры, виселицы, попрошаек на базаре. Те, кто помнил прежнюю деревню, и как барин отдавал в уплату карточного долга несколько крепостных, разбивая семью, и как прохаживались по горбатым от работы спинам тяжелые плети. Умирали мелкие чиновники, которые, как Михель, застали обе эпохи.

Уходили старые революционеры. Одни естественно, в силу прожитых лет. Другие, подорвав здоровье в подполье или во время восстания, сдавались нахлынувшим не по возрасту болезням. Третьи, как Анджей и Марта, устав от напряженной, неприкаянной даже в мирное время жизни, выбирали себе тихий уголок, рожали детей и наглухо запирали все ставни в доме.

Трое, не выдержав то ли сладковатого, гнилого запаха перемен, то ли повседневных невзгод, покончили с собой. Повесилась подруга Ядвиги, одна из первых «Красных платков». Говорили, что из-за несчастной любви. Застрелился бывший подчиненный Мариуша, который уехал в Озерный край и там разругался и со старыми товарищами, и с молодыми чиновниками. Повесился бывший соратник Хорька, от чего, конечно, все просто пришли в ужас. Вольный брат и самоубийство не вязались между собой никак, но коллеги подтвердили: ходил в последние недели, как в воду опущенный. Если бы знали, что все настолько серьезно...

Старики теряли своих ближайших соратников, как физически, так и морально. Не все хотели сражаться десятки лет. Кроме того, одно дело — единожды вывести на площадь перед зданием Совета несколько сотен человек, и совсем другое — постоянно держать их в боевой готовности.

Зато сами они постоянно были готовы. Продумывали пути отступления для тех «врагов народа», которым точно не позволят жить в Республике, устраивали тайные склады оружия, базы для временных лагерей в лесах. Работали с теми, кто останется, решали, как же растить пшеницу при бешеных волках. И прикидывали: уже пора, или еще потрепыхаемся?

В один из таких вечеров, когда Зося и Арджуна готовили ужин, а заодно обсуждали, как незаметно проникнуть в арсенал и умыкнуть побольше ружей, сверху донесся условный сигнал. Не сразу сообразили, откуда идет звук, но постучали второй раз, и Зося с опаской полезла отпирать чердак.

— Окна закрой, — хрипло попросил Отто.

Зося жестами передала Арджуне просьбу, а сама зашла в комнату к внукам, где сейчас была одна Мира. Девочка увлеченно читала какую-то книгу про оружие.

— Змеюш, беги в сад, очень тихо. Следи, чтобы за нашими окнами никто не подсматривал.

— Да, бабушка.

Отто спустился с чердака и первым делом зачерпнул кружкой воды. Он пил торопливо, судорожно сглатывал, а Зося и Арджуна смотрели на его шею. На светлой коже рыжего отчетливо проступали следы удавки.

— Это были не самоубийства, — сказал, наконец, Отто и плюхнулся за стол. — Я еле удрал. Халтурщики! Оглушили меня, но не заметили, как я успел прочухаться. Простите, ребята, мордами ихними полюбоваться не успел.

— Как думаете, они успеют найти повод для обыска? — спросил Арджуна.

— Успеют, не успеют... Мне у вас оставаться нельзя, слишком опасно. Не бойтесь, до лагеря доберусь, вы мне только пистолет дайте. А ты, Арджуна, следующий. И ты от них убежать не сумеешь. Устроят несчастный случай.

— Наверняка, следующий, — согласилась Зося. — И Мариуш. Вы самые опытные и авторитетные в армии, вы уже как кость в горле.

— Мариуш должен быть в лагере, я его оттуда не выпущу. А вы присылайте к нам Петру с Адель, — предложил Отто. Поскреб в затылке: — Или рано?

— Да мы хотели вскрыть арсенал, а Петра хороша, и сильная, и кузнец, — нервно выстукивая пальцами по столу, проговорил Арджуна. — Нас с тобой не будет, Мариуша тоже, Милоша в городе нет...

— Дня два-три у Петры есть, — Зося протянула Отто наскоро сделанный бутерброд и стала собирать ему еду в дорогу. — Арджуна, как там Вивьен, успевает? Хорошо бы и ей с тобой исчезнуть.

— Посмотрю, спрошу.

С самого детства Вивьен помнила, как ее сторонилась Хельга. Да и она, малышка, чуяла в милой девушке нечто чуждое, пугающее. Позже она поняла, что угадала в Хельге нежить.

С годами между ними установились весьма своеобразные отношения. Они крепко любили друг друга, с удовольствием находили общие дела и увлечения, но держались на небольшом расстоянии.

После несчастья Вивьен кое-как нашла в себе силы, вцепившись в кресло Арджуны, приблизиться к гробу своей тетушки, но так и не прикоснулась к ее морозному свету. Они вообще хоть раз касались друг друга?

И последняя из серии картин, которые Вивьен собиралась представить на завтрашнюю выставку, с трудом поддавалась кисти. Вернее, кисть едва не выпадала из ее руки. Как можно дотронуться до холста, если не помнишь тепла живой кожи?

За дверью раздался мягкий голос Арджуны.

— Малыш, к тебе можно?

— Входи, — сквозь зубы выцедила Вивьен. Каждый мазок стоил неимоверных усилий, вторжение внешнего мира причиняло почти физическую боль, но если любимый просит — значит, что-то очень срочное.

— Как ты?

— Плохо. Но выставка после полудня, я успею. Что случилось?

— Тоже плохое. Чуть не задушили Отто. Я следующий, и на рассвете нужно уехать из города. Нам обоим.

До рассвета. Закончить картину, утыканную острыми иголками первой осознанной потери.

— Я успею, — Вивьен потянулась к палитре и начала лихорадочно смешивать краски. — Уходи.

— Да, малыш. Скажи, тебе ничего не...

— Уходи!!!

Как только за Арджуной закрылась дверь, об нее с грохотом разбилась глиняная кружка.

Мир, цветочный, золотой, мельничный мир давно пошел трещинами, но сегодня он раскололся окончательно. Вокруг Вивьен валялись черепки, с которых капала густая, плачущая кровь доброго мира, и так хотелось превратиться в крошечного зверька, юркнуть в темную норку и не вылезать оттуда. Ласковый огонек масляной лампы когтями впился в глаза, от родного запаха красок закружилась голова. Это не краски, это кровь, кишки и моча разодранного трупа!

Вивьен стукнула кулаком в стену позади мольберта. Соберись. Ты обязана успеть до рассвета.

По Ясеню расползалась могильная тишина. Арджуна вместе с Вивьен бежали из Блюменштадта с первыми лучами зари. Марчелло вызвался проводить обоих, но совсем немного, с тем, чтобы вернуться к выставке. Остальные разошлись по работам, и Саид, явившийся после ночного дежурства, застал дома только Миру.

Девочка разогрела отцу завтрак, передала последние новости. Они разговаривали на пределе слышимости, потому что громкие голоса в гулком пустом доме звучали убийственно.

Вдруг скрипнула калитка. Саид осторожно подкрался к окну — и увидел своих же, чекистов. Только пришли они не с теми лицами, с которыми заглядывают к начальнику на чай.

— Прячься. Следи за моими руками, — шепнул он дочери. Торопливо поцеловал Миру в щеку, подмигнул ей, мол, хвост трубой, все в порядке, и подтолкнул к предусмотрительно сооруженному укрытию.

— Товарищ Саид, открой, пожалуйста! — вполне миролюбиво позвали со двора.

Да. Теперь они запирали все двери.

— Отоспаться не даете, изверги, — зевая, в привычном шутливом тоне поприветствовал подчиненных Саид.

— Ты уж прости... У нас приказ о твоем аресте.

В Саида ткнулись три товарищеских пистолета.