Евгеника

Она в ответ скопировала их улыбки и не сразу предложила присесть. Когда тот самый красавец из её сна оказался напротив, она глазами распустила его шарф на лоскутки и подбросила их вверх. Они стали медленно опадать переплетающимся серпантином, на лету превращаясь в одуванчики. Он сдул со лба отросшую чёлку и заказал горячий шоколад с ромом. Его спутники попросили принести тоже самое, но с двойной порцией алкоголя. Тётушка недовольно покачала головой и бросила каменный взгляд осуждения на девушку. Та на полпути поймала и выкинула его прочь, надкусывая хрустящую печенюшку в виде плоской рыбки.

Разговор заворачивался в прозрачное оригами шуток и словесных игр, не равноценно соответствовавшим шуткам двух стран, и Виктория лишь спустя несколько лет поняла, насколько их слова были несмешны.

Они держали чашки своими по-юношески тонкими и длинными пальцами, которые казались обтянутыми кожей сухими ветками тополей, коротающих своей век среди могил Монпарнаса, и привыкали понимать чужую речь. Тот, что сидел напротив, представился Фернандо; имена друзей она не стала спрашивать, взяла его за руку и отвела к себе домой. У порога он разулся и надел её бежевые домашние тапочки, что стерегли дни у оранжевой стены прихожей. Он будто слепой прошёл по квартире, трогая рукой предметы и мебель, отпечатывая на ладони лица вещей. Она заварила мате и принялась разглядывать гостя, пока тот грел руки над кипящей водой и смотрел на улицу сквозь желтоватые занавески.

Его плечи соблазняли её, словно на них крепились невидимые крылья, и она еле сдерживала себя, чтобы не подойти и не потрогать выпуклые ключицы, а он ощущал в себе зарождавшегося демона и едва мог пошевелиться. Часы на стене пробили одиннадцать раз, и всё происходившее далее уже давным-давно тысячу раз было прокручено в её мыслях и стало лишь очередной вариацией, осязаемой и бесповоротной, и так же гулко стучали его каблуки вниз по лестнице, когда полчаса спустя она осталась как и прежде лежать на кованой кровати.

Часы в лавке показали пять минут седьмого, Виктория накинула плащ и отправилась домой. Замёрзший замок магазина не поддавался, и она, безрезультатно повертев ключ, наклонилась и стала дышать на стальную замочную скважину, густо покрывшуюся инеем. Сквозящий ветер игриво залетал под плащ и закручивал полы, заставляя приподниматься короткие волоски на ногах там, где заканчивались капроновые чулки. Она ёжилась от холода и тёрла пальцем оттаявший металл.

– Вам помочь? – обратился к ней невысокий мужчина с чёрным зонтом, – Мне кажется, тут дело в этом, – он, не дождавшись ответа, отстранил её от двери, приподнял ручку, зачем-то постучал по замку, и тот послушно закрылся.

Виктория стояла довольная и держалась одной рукой за воротник, а другой – за непослушные оборки плаща.

– О, как я Вам благодарна, – она забрала ключи и не знала, как будет уместно разминуться.

– А я благодарен этой чертовой погоде и старому замку, – мужчина ржаво засмеялся и предложил проводить её до дома или поймать такси.

Она отказалась, сославшись на то, что живёт неподалёку, а он не стал настаивать, раскланялся и пошёл в направлении её дома. Ей было неловко идти с ним рядом, неловко идти, немного отстав, и она стояла на пороге и мёрзла, дожидаясь, пока расстояние между ними не будет достаточно комфортным. Метров через двадцать он обернулся и помахал ей, а она сделала вид, что не заметила его руки и поспешила перейти дорогу, хотя ей этого делать не требовалось.

Добравшись наконец до дома, она села в прихожей на кушетку и сидела на ней ещё минут двадцать, не снимая сапог и плаща.

Это был мерзкий день. Обычный, как и тысячи остальных безликих мерзких дней. Как и тысячи оставшихся вечеров и ночей, в которые ей предстоит придумывать, что написать в следующем письме, а с приходом последнего четверга осознавать, что всё не то, что давным-давно пора бросить пачкать бумагу и отправиться навестить Мадрид. И после столь решительных порывов разгладить чистый лист и мокнуть перьевую ручку в иссиня-чёрные чернила.

Её днём пустующая обитель наполнялась по вечерам лишь ею, от чего сиротливый кров облегчённо прислушивался к её тихим шагам в свете тусклых абажуров, к мерным вздохам и с тоской ожидал рассвета, когда хозяйка отправится в суетливый мир.

В конце недели в лавку, когда Виктория смахивала с витрины маковые крошки, вошёл тот джентльмен, что недавно помог с замком. Он снял котелок и вытер хлопковым платком макушку, покрытую редкими прядями, похожими на сухую пшеницу, неубранную с полей во время сенокоса.

«Давай, представься Петерсоном», – съязвила про себя она в предвкушении глупой беседы с занудным стариком и притворно радушно улыбнулась ему как возможному покупателю. Глазированные пончики в тот день были не нарасхват, и их срочно нужно было пристроить.

– Добрый день, – мужчина положил свою руку на прилавок и, небрежно пробежавшись глазами по сладостям, уставился на Викторию. – Будьте добры, вон тех конфет, тех и ещё грамм сто шоколадного драже.

Он показывал пальцем, каких именно конфет накладывать, и одобрительно кивал головой, замечая, как вырез на платье приоткрывает грудь, когда она наклонялась за новым пакетом.

Он расплатился и собрался уходить, но замешкался в последний момент и скомканно попросил взвесить ещё ванильных маффинов. Пока Виктория выкладывала выпечку из коробки, джентльмен беззвучно шевелил губами, проговаривая заготовленные фразы и прикидывая, как они будут сейчас звучать.

Виктория подняла глаза и, сломав все его планы, спросила, не угодно ли ему чего-то ещё. Он мгновенно собрался с мыслями и перешёл к решительному взятию безоружной крепости.

– На выходных я видел Вас в окне дома на углу. Вы сидели за столиком одна и пили, осмелюсь предположить, горячий кофе.

Она удивлённо приподняла бровь, делая вид, что не понимает, к чему он клонит.

– И я хотел бы украсть у Вас несколько часов и пригласить составить мне компанию в эту субботу, – он принялся объяснять, что намечается торжество, посвященное юбилею компании, основанной ещё его отцом и так успешно управляемой им в течение всей жизни. Ему казалось, что слов не достаточно, и он показывал руками масштабы успешности и крутил в воздухе спирали. На переходе к адресу предстоящего мероприятия, она прервала его, согласившись без раздумий и попросив подъехать за ней в условленный час.

Он, не ожидавший, что его предложение будет принято, от радости поспешил убраться, чтобы она не успела, не дай бог, опомниться и передумать.

«Конфеты забыл», – вздохнула Виктория, отложила их в сторону и принялась обдумывать наряд для вечеринки. У неё так давно не было иных маршрутов, кроме близлежащего квартала, выходов в свет и звона бокалов!

Когда-то с Фернандо она часто гостила у его однокурсников, в шумных компаниях мелькая юркой пёстрой юбкой и распущенными каштановыми кудрями. Он приобнимал её и подливал пунш в стеклянный стакан, который выдавался за хрустальный, а она садилась на подоконник и качала ногой, положенной на ногу. К ней всё время кто-то подсаживался, открывал форточку и закуривал, начиная порожние разговоры, заканчивавшиеся потухшим окурком, примятым в керамической пепельнице с заводским штампом на боку. И тогда она чувствовала себя королевой, восседавшей не на подоконнике с облупившейся краской и в табачном дыму, а на престоле с бархатным балдахином.

Фернандо говорили, как ему повезло, какая она чудесная, он кивал и выдыхал табачный дым.

После таких времяпрепровождений они бежали сломя голову к ней домой, и он доказывал ей свою любовь, засыпая с довольной улыбкой, обняв её левой рукой. А она ещё долго лежала в тишине и улыбалась, рассматривая звёзды в ночном окне и представляя себя на одной из них.