Элой (СИ)

- Милостивый государь! - стал напирать и заходиться харчевник. - Вы обронили что-то о словесах... а между тем тут не только словеса, но и несомненная чепуха! А она непереносима для нашего прочного и внушительного эрманского ума. Ведь мы в подчинении у разума как такового и просто его винтики. Прошу покорно простить меня за дерзость, но вы изволите нести вздор, и я готов не то чтобы ответить за свои слова, а просто спросить, да, просто спросить вас: в чем вы желаете убедить меня, эрмано? В том, что моя дочь та самая ваша сестра, которая якобы растворилась в воздухе, а плюс ко всему еще и в том, что она та самая красавица, из-за которой в пору седой старины разгорелся сыр-бор где-то в грефской стороне? Как это может быть? И кто же в таком случае я? Приап?.. Менелап?.. Вы сами видите, что это невозможно, то есть еще менее возможно, чем если бы кому-то пришло в голову, будто я и моя дочь - жители города Женебра. И вот я ставлю вопрос. Я человек грамотный, начитанный и знаю, что все эти обескураживающие метафоры, которыми вы пытаетесь сбить нас с толку, вы почерпнули отнюдь не в сокровищницах эрманского гения. И даже не в троянских книгах, а в тех жалких книжонках, которые почитывает вам сам князь тьмы или, в лучшем случае, подсовывает так называемый гуманист Сервет. Да-да, тот самый, которого скоро отправит на костер благородный и знающий свое дело Кальвин. Сервет - пес, Кальвин - душка. И возникает вопрос, что это за грефские будто бы манускрипты, не изученные еще нашими великими мыслителями и совершенно неизвестные нам, простым эрманцам, но известные луковому и вместе с ним вам?

- С этими книгами я бегло ознакомился недавно, путешествуя по грецкой земле, подневольной нынче турку, так что это книжки грецкого происхождения, известные всему просвещенному миру, и если вы...

- Просвещенным мир не бывает, пока мы не озарили его светом истины, - перебил хозяин харчевни, - а я, кстати, могу и вправе спросить одно: вам не по вкусу пришелся ужин, за который вы, осмелюсь заметить, еще не заплатили?

Болтовня харчевника наполнила слух нашего героя невыносимым жужжанием, он с поспешностью бросил на стол монету и хотел удалиться, однако Елена, дочь харчевника, вытянула ногу и загородила ему проход.

- Папаша, - вымолвила она устало и строго, - вы утомили, оставьте нас.

Харчевник ретировался, схватив заветный дублон.

- Он покорно исполняет вашу волю, - пролепетал наш герой в полном смущении от всего увиденного, услышанного и оттого, что остался наедине с красивой и пьяной женщиной. - Вы действительно его дочь?

- Еще чего, сдался мне такой родитель! Мне и весь здешний народ почти в полном составе чужд, и я живу словно на вражеской территории, а уж этот торговый прохвост...

- Но почему... а впрочем, Бог с ним, а вот скажите, в таком случае вы все же, значит, моя сестра Милагрос? Конечно, узнать нелегко, но мне кажется, что я все-таки узнал и теперь вполне уверен, что так оно и есть...

- Сестра, но не в том смысле...

- Не в том смысле? Но в каком тогда? Как же вас понимать, эрмана?

- Поймете со временем. Торопиться нечего. А пока... хотите, поднимемся в уютную комнатку? Здесь неподалеку, на втором этаже.

Наш герой, не веря собственным ушам - неужели эта удивительная женщина так просто, так по-человечески предлагает ему дружеские, а то и любовные, отношения и это не сон? - выпалил первое, что напросилось на язык:

- Хочу, согласен... Готов вам повиноваться! Но, - снова вдруг на мгновение призадумался Элой, - значит ли все это, все, что здесь происходит, значит ли оно, что вы вовсе не Милагрос?..

- Не Милагрос и не Елена. Шарлотта я.

Влюбленный улыбнулся:

- Это потому, что ваш родитель превосходно готовит шарлотки?

- Может быть. А еще монетка у тебя найдется, эрмано?

- Конечно, - сказал Элой.

- Стало быть, купим бутылочку доброго вина и разопьем ее в той уютной комнатке.

- Смотри, Ленка, не забалуй! - строго предостерег харчевник, подавая пузатую, покрытую толстым слоем пыли бутылку.

***

Какой-то бешено вращающийся диск подхватил их, понес, затем плоскость этого диска рассеялась в темном воздухе, и остались только внешние очертания, очертания круга, за который этим двоим не под силу было вырваться. Очнулся наш герой, чернокнижник, если верить молве, и чародей, утром, неизвестно лишь, какое это было по счету утро с тех пор, как они с эрманой - Еленой, как уверял харчевник, Шарлоттой, как она называла себя, вынеслись из харчевни на поиски удовольствий. В этом пути стихли беспорядочные волнения Элоя и утвердилась необходимость с легким сердцем повиноваться уверенным повелениям, капризам и колдовскому очарованию эрманы. Утро прозрачной сетью весеннего света легло на стены комнатки, где вершилось их безумство, а где-то за этими стенами, в близости, хотя и не видимой, бродил возмущенный несговорчивостью чернокнижника фамулус эрмано Куке. Скрежетом зубовным, оквадраченной кривизной ухмылки совершенствовал фамулус новую обвинительную речь, подготовленную, однако, не столько им, сколько самими фактами порока и разврата, которые в неслыханном изобилии стал преподносить его предполагаемый учитель. Голова Элоя раскалывалась от боли. Эрмана лежала рядом и смотрела в потолок, Элой смутно ощущал под рукой то ли тепло, то ли какое-то мягкое и едва уловимое движение ее голого тела. Он не знал, что сказать.

- Назовешься как-нибудь?.. Как звать-то?.. - рассеяно обронила женщина.

- А ты не знаешь? После всего... после этой ночи... после этих ночей... - Элой, все еще немного пьяный, вздохнул, поняв, что потерял представление о времени. Его мучили сомнения: вдруг эта эрмана все-таки его родная сестра Милагрос? - и он сказал с беспокойством: -Ты не Елена, но и Шарлотта ли... а как все же?.. и вообще, ты любишь меня?

- Как не любить? Полагается! Ты мой брат. Я и люблю, но именно как брата. А вот фамулуса Куке я люблю не только как брата, но ему на это плевать. Он даже не признает меня своей сестрой.

- Что? Что такое ты говоришь? Фамулус... Фамулус эрмано Куке - твой брат?

- Конечно. И твой тоже. Вы братья, а я ваша сестра.

- Ты смеешься надо мной?

- Вообще-то, - произнесла Шарлотта (хотя - Шарлотта ли?) в высшей степени серьезным тоном, - история, которую я сейчас тебе расскажу, не та совсем, чтобы ее рассказывать всем подряд, неподходящий у нее для этого характер. Но ты не лишний и не случайный, не абы кто, а из главных участников, и потому должен знать. Так что знай. Ты - Старший Сын, фамулус эрмано Куке - Младший Сын, я - Дочь. А наш родитель в свое время утратил звездную родину, спустился с неба на обширный остров в океане, и как только возникло научное и всякое прочее познание...

- Я слышал эту историю от своего приятеля Хрума, - перебил Элой.

- Интересные у тебя приятели! - воскликнула его новая возлюбленная, похоже, пораженная словами своего нового друга, эрмано Элоя.

- Ему рассказала ее какая-то девица, а кончилось из рук вон... Она затем еще и накормила его книжкой, в которой описано все это...

- Ну да, так бывает. Я очень даже допускаю, что Хрум не обманул тебя. Значит, тебе не надо объяснять, что предание о жизни первых людей в раю и их целомудрии, о запретном плоде, змее-искусителе и последовавшем в конце концов грехопадении - вовсе не выдумка, не басня. Впрочем, черт его разберет, змея-искусителя, и откуда он взялся в позднейших слухах и легендах - вопрос, который едва ли разрешим, как и проблема прообраза. Что в действительности послужило его прообразом? - вот проблема, от которой голова идет кругом, как и от всего прочего, начиная с невероятия того, чтобы там вообще были пресмыкающиеся. Но что касается грехопадения, на этот счет все твердо. Оно на острове и впрямь случилось, хотя далеко не так, как это описывается в некоторых источниках, принимаемых за истинные.

- Да, Хрум рассказывал, что Младший Сын и Дочь вступили в преступную связь. Но не хочешь же ты уверить меня, эрмана, что это имеет отношение к тебе и фамулусу Куке...