Евгеника

К слову, баронесса была принципиальной особой, и, если завязывалась тяжба, она стояла на своём до конца, даже когда становилось очевидно её тонкошейное своенравие. Следует ли добавлять, что у торговцев с неё была тысячная прибыль: о старом разваливающемся кэбе, который не брали даже в металлолом, королевская семья никогда и не слышала, Алтарь мира ей слепили из гипса по цене бронзы, копии картин рисовали студенты на уроках по изобразительному искусству, а крестик, захваченный трофеем на далёкой Руси, был неизвестного происхождения и цены, в сущности, не имел никакой. А та молодая особа якобы царских кровей получила за безупречно разыгранный азарт пятнадцать процентов от сделки и преспокойно удалилась в Люберцы беспечно доживать свой век, ни в чём более не нуждаясь.

И теперь, покорив Европу, баронесса собиралась взять наскоком Азию, начав с Калькутты, а Елисею необходимо было во что бы то ни стало успеть до её отъезда в двухгодичное путешествие по тропикам и джунглям. Она уже разболтала всем, что нашла прекрасно сохранившийся подлинник фигурки шестирукого мальчика-бога за смехотворную для произведения восемнадцатого века цену. Конечно же, шестирукие мальчики восемнадцатого века штамповались в подвале лавки старьёвщика босоногими грязными бедняками, получавшими по доллару в неделю.

Он спешил в Мальмё. Там открывалась выставка художников-авангардистов, на которой намеревалась присутствовать вся богема городка и непременно должна была быть и она.

В зале играл струнный квартет, дамы в длинных чёрных платьях потягивали шампанское из узких бокалов, а кавалеры курили у входа и беседовали о депозитах, акциях и фондах. Баронесса как обычно была в центре внимания и с жаром обсуждала картину «Синий треугольник».

– В ней чего-то не хватает, – томно произносила она и прикладывала к щеке одноразовый бокал.

Окружающие поддакивали, при себя думая, что это ей самой не хватает мозгов.

– Она плоская, в ней нет объёма, необходимого для жизни, – значительно заявил Елисей, завязывая общение.

Баронесса смерила внимательным взглядом наглеца, говорящего не на шведском, придирчиво сжала губы и стала ждать продолжения его рассуждений. Он взял у проходящего официанта бокал с таким же напитком, что у неё, отпил и заговорил:

– Как и этому шампанскому не достаёт глубины вкуса, так же и с треугольника взгляд соскальзывает, не имея ничего, за что можно было бы зацепиться. У всего должны быть острые края, кромка, шероховатости, чтобы быть интересным, чтобы захотелось сгладить и притереться, – он допил бокал и с ответным вызовом посмотрел на неё.

Ей понравилась дерзость иностранца, и уже через час они мчали в её поместье знакомиться с её легендарной коллекцией, которой позавидовала бы любая галерея близлежащих городов. Он клал руку ей на колено и вещал про свой музыкальный опус, имевший столь широкий успех в Европе. Она ахала, то ли восторгаясь гениальностью спутника, то ли от того, что последний фаворит сбежал с её племянницей ещё полгода назад, и вот уже шесть месяцев никто не желал её коленок.

Елисей шёл на эту связь во имя светлой любви, буквально жертвуя собой в этом крестовом походе. Он отдавался баронессе на её огромной трёхспальной кровати с балдахином, ненавязчиво расспрашивая про её недавние покупки. Она хлопала в ладоши и бежала каждый раз показывать свои приобретения, то платье, то серьги, то шкатулку, то ещё что-то, на что у него бы рука не поднялась потратить хоть цент. Проходили дни, недели, а список её покупок не заканчивался, и Елисей уже терял терпение. Когда закончились трофеи, которые можно было принести, она взяла его за руку и вела показывать огромные безобразные скульптуры, ржавые автомобили и прочую рухлядь.

Пару раз они даже сумели завести кэб и покататься по Мальмё на радость местным репортёрам, в завтрашней газете написавшим что-то про лошадь в попоне. Однажды автомобиль застрял в сугробе, и пришлось раскошеливаться, вызывая эвакуатор. А пока ждали техпомощь, она забрасывала его круглыми плотными снежками и громко хохотала. За ними приехал её личный водитель Петер, отвёз на новом Саабе в поместье и отбыл по какому-то важному поручению.

Вечером, продрогшие насквозь, они отогревались у электрического камина и пили приготовленный Елисеем глинтвейн, специальный рецепт которого он взял на вооружение в одном из баров Праги. Он пел ей про её прекрасные очи, что чисты и свежи, как девственные шведские озёра (которые он видел исключительно под толстым слоем снега), и вёл дальнейшие расспросы про покупки. Она по-детски смеялась и рассказывала, какие разъярённые выражения лиц были у всех, у кого перед носом она уводила вещь, особенно у той русской.

Он напряг внимание. Она было продолжила трескотню о своих победах, но он прервал её:

– А что ты отобрала у русской?

Она удивилась и замолчала. Баронесса уже и не помнила, что именно, столько всего валяется у неё в закромах.

– Понятия не имею, какая разница.

Он отодвинул стакан и серьёзно посмотрел на неё.

– Так нельзя, ты расточительна и безответственна, тебе нужно вести учёт своих покупок, или вовсе не тратиться на барахло.

Ей жизненно необходимо было покупать весь этот скарб, побрякушки, и так же важно было доказать, что она по-женски хозяйственна и способна отвечать за свои поступки. Губки снова сжались в тонкую завитушку, и она уставилась в окно, припоминая. Умственное напряжение высшей степени ни во что не вылилось, и промёрзшая тишина ненадолго оцепила усадьбу.

Конец января, снег в самом разгаре, валил и валил, заметая все дороги и сбивая с ног пьяных повес, идущих с вечеринок домой.

– Крест! Точно, крест! – «Страшный такой» – хотела добавить она, но сдержалась.

– О, интересно, покажи, – он с азартом посмотрел на неё, не оставив выбора, демонстрировать или нет.

Баронесса пошла за крестом, а Елисей сидел на ковре и уже видел, как распахивает дверь и мчится прочь из этого подсобного помещения Лувра.

Он поцарапал стакан, поцарапал деревянный дубовый пол, лодыжки, щёки, а она всё искала и не возвращалась.

– Неужели продала? – мелькнуло в голове с испугу, но тут же отпустило: свою добычу она всегда крепко держала в зубах и благотворительностью не занималась.

– Нету, – вошла она и беспечно развела руками.

Он побледнел.

– Как это нету???

Это был его новый голос, злобный и отчаянный одновременно. Она испугалась и попятилась.

– Я поищу ещё…

Женщина выбежала из комнаты, в суматохе снеся Алтарь мира со стены. Тот разбился вдребезги, окрасив пол коридора в белую известь.

Он вышел следом и отправился осматривать спальню, а за ним шла вереница его шагов из меловой субстанции. Она уже была в опочивальне и рылась в нескончаемых шкафчиках и полочках. Руки судорожно перебирали бижутерию, опрометчиво смешанную с драгоценностями, путали цепочки и браслеты.

– Нету, нету, нету, – она машинально повторяла, начиная вздрагивать от подступавших рыданий. Ещё никто не был так внимателен к её приобретениям и никто не проявлял заботу о её благосостоянии. Её тронул до глубины души вопрос о посредственном крестике, который она даже ни разу не надела.

Она искала, рыдала, а он бился головой о стену и молча проклинал её.

Они искали два дня, перерыли все комнаты, перевернули дом вверх тормашками и, замученные, вновь сидели на том же ковре, только теперь заляпанном разлитым глинтвейном и известковой пылью.

Он сжимал голову руками, сдерживая эмоции, чтобы не убить её ненароком, а она ковыряла дыру в штукатурке и молчала, тоже чтобы он не убил её.

У ворот посигналил автомобиль, и баронесса нехотя поднялась открывать водителю дверь.

– Мадам, Ваши вещи из России до сих пор лежат в багажнике. Может, стоит их перенести в дом? – Петер стоял на пороге в нерешительности и краснел от проявления собственной инициативы. Увидев реакцию обоих на предложение, он мигом занёс в комнату два огромных чемодана и скрылся с глаз, только и слышно было, как он громко хлопнул дверью и завёл мотор.