Привычка выживать (СИ)

Пит бросает короткий взгляд в сторону едва различимого силуэта мертвого Президента. В разговоре тот больше и не пытается участвовать. Держится в тени, выглядит мертвенно-бледным даже для призрака или галлюцинации. Пит думает о том, что дни его существования, пусть и в бесполезном облике, приближаются к завершению. Пит не обращает внимания на то, что считает теперь мертвого Сноу не галлюцинацией, а самым настоящим призраком, призраком, еще обладающим воспоминаниями своего похороненного тела.

- Зачем же вам Каролина? – спрашивает Пит, когда ему надоедает тишина.

- Каролина? – переспрашивает Плутарх. – Странно, что ты не догадался в том, какую роль я заранее отвел для нее. Я даже немного разочарован в тебе, - министр, говоря это, вовсе не выглядит разочарованным. – Может, таблетки, сделавшие из тебя бездушную машину, лишили тебя разума? Нужно будет посмотреть в рецепте, - Плутарх будто говорит это самому себе, и с трудом возвращается к первоначальной теме. – Идея Сноу о демократии меня с самого начала покорила. Для демократии открываются огромные перспективы в мире, в котором с экрана телевизора на тебя смотрит тот, кто может казаться героем, а на деле быть последним мерзавцем. Массы выбирают своего героя и своего предводителя, но предводителя им показываю я. О, это идеальная площадка для всех моих талантов, не правда ли? Пробным камнем стал, разумеется, Гейл. Дистрикты были настроены воинственно, как звери, еще чувствующие запах пролитой крови. И с его кандидатурой мне пришлось смириться. В дальнейшем я бы сделал все, чтобы Гейл утратил свою власть с помощью того же телевидения. Но об этом позже. В тот момент он был идеальной фигурой для поднятия боевого духа страны. Родственник покойной Сойки, сыгравший не последнюю роль в ключевых событиях революции. Рядом с ним, признаться, я видел Джоанну Мейсон, и ей предназначалась печальная роль коварной искусительницы. Она должна была затащить его на самое дно жизни, уверен, у нее бы это получилось лучше всего, - министр фыркает. – Но она каким-то загадочным образом сумела избежать всех моих ловушек, а затем попасть именно в твою постель! О, это был единственный факт, потрясший меня до глубины души. А затем рядом с вами появился еще и Хеймитч… Эффи, как ты уже понял, была подослана мной. Через нее ты должен был узнать о том, что Китнисс жива. В конце концов, охмор Китнисс подразумевал возвращение. Сенсации, срок годности которых истек, уже не являются сенсациями. Чего я ждал от тебя в тот момент? Того, что внутри твоего равнодушного тела проснется капитолийский переродок, что ты вцепишься в беззащитное горло Огненной девочки, и ее искусственная кома завершится самым трагичным образом, но не для нее, разумеется, она была мне нужна. Из вас двоих погибнуть всегда должен был ты. И, кстати, так ты решил сам еще перед 74 Голодными Играми, если помнишь. Я всего лишь продолжал придерживаться твоей линии поведения. Но эта часть плана не удалась. Из-за таблеток Бряк ты не почувствовал ничего. Поэтому пришлось использовать Джоанну. Уверен, она до сих пор не понимает, что ее желание покончить с Китнисс Эвердин, отключив ее от приборов жизнеобеспечения, было вызвано краткосрочным охмором. Она без всяких подсказок с моей стороны подготовила почву для охмора; нестабильное состояние ее психики усугублялось алкоголем. В результате она вернула к жизни Китнисс Эвердин. Правда, сама Мейсон должна была сдохнуть от передозировки. Ты должен был возненавидеть ее. Все сложилось бы еще лучше, если бы Хеймитч, к примеру, отомстил ей за попытку убийства Китнисс, но такие гадкие натуры, как Джоанна Мейсон, способны выживать в любом аду.

Гадкие натуры, способные выживать в любом аду, не кажутся Питу похожими на Джоанну Мейсон. Гадкие натуры, взращивающие гадкие планы, рушащие жизни огромного количества людей, представляются Питу в виде полного человека, вальяжно расхаживающего по заставленной картинами комнате.

- Затем я собрал всех вас для того, чтобы возродить традицию ежегодного Шоу. Конечно, речь больше не шла о Голодных Играх, но стране нужно было смотреть на то, что доказывало бы им, год за годом, - все потери оправданы приобретениями. Лучший способ показать, что настоящее не так ужасно, - сравнить его с прошлым. Вы, победители Голодных Игр, должны были олицетворять для них прошлое, все заляпанное кровью. Когда я селил всех вас в одном здании, я надеялся, что вы перегрызете друг другу глотки, и, как обычно, сыграете на камеру что-нибудь слезливое и убедительное. Но вы опять удивили меня. Вы будто бы стали той семьей, от которой так долго открещивались. Я долго терпел это, а затем просто сократил ваше личное пространство, и началось уже настоящее Шоу. В глубине души никто из вас не верит ни в какое единство. Капитолий для вас останется Капитолием, а родные дистрикты, как ни крути, вы навсегда будете считать предавшей вас родиной. Дистрикты позволили произойти всему, что с вами случилось, - Плутарх замолкает, но ненадолго. – Неужели ты действительно думал, что у вас есть шанс вернуться к нормальной жизни? Завести нормальную семью, детей, веру в светлое будущее? Никакая вера не спасет Китнисс от ночных кошмаров. Никакое предвкушение светлого будущего не сотрет из ее памяти ужас прошлого. Она будет любить Луговину, но Луговина для нее навсегда останется местом захоронения тысяч людей. Никто из вас не станет прежним. Все вы – уже отработанный материал, который можно использовать только для поддержания чувства патриотизма.

Пит вздыхает. Чужая философия кажется кожей, которая не подходит по размеру. Высокие слова, перемежаемые оскорблениями, скорее забавляют его. Он не принимает скучающий вид, но то и дело начинает всматриваться в собственные картины, думая о том, что можно было бы в них исправить. Конечно, это не укрывается от взгляда Плутарха. Но это и не огорчает его. Плутарх получает удовольствие от собственных слов, он упивается своей импровизацией и своим четким сценарием. Он красуется, в первый и последний раз, красуется перед кем-то, полностью раскрывая свои чудовищные и одновременно грандиозные планы. К тому же, он знает, Пит ловит каждое его слово; стремление впитывать информацию заложено в него самой природой.

Не просто так из Пита всегда получался отличный слушатель.

- Но все относительно. Вас могут слушать и вам могут верить, но слова и надежда, словами вызываемая, не та точка опоры, с которой можно начинать строить светлое будущее. У меня была точка опоры. С момента, когда я познакомился с доктором Винтером и его исследованиями, я получил то оружие, которое всю свою жизнь мечтал получить.

Пит замирает на секунду, затем вновь принимается рассматривать потолок или образовавшиеся тени на стенах.

- Конечно, я с самого начала подозревал, что лекарством от всех человеческих бед будет охмор, - Плутарх ждал эмоций, забывая, что разговаривает сейчас скорее с машиной, чем с человеком, поэтому хмурится, не получая должной реакции. – Общество, в котором все доверяют друг другу. Общество, объединенное не только территорией, но и верой. Люди, думающие одинаково, не начинают войн…

- И перестают быть людьми, - вмешивается Пит.

Плутарх оскаливается.

- Пусть это будет общество капитолийских переродков, но оно будет вполне довольно своей жизнью. Ты говоришь им, что все хорошо, и они уверены в том, что все хорошо. Ты убеждаешь их, что белое – это черное, и они слепо верят тебе, - Плутарх разводит руками. – Вполне достойная цена, разве нет?

Пит не отвечает.

- Техническая сторона дела оказалась трудной, но осуществимой. Охмор, которому подвергались люди в лабораториях Винтера и охмор Китнисс показал, каков процент сбоя. Одно из условий охмора – в человеке, чьим словам безоговорочно верят. Китнисс всегда верили, а охморенная Китнисс, сама ничего не подозревая, прекрасно должна была справляться с этой задачей, убеждая всех в верности любого принимаемого решения. Другое условие охмора заставило нас на некоторое время притормозить. И здесь, разумеется, пригодился Бити, с одной из своих разработок прошлых лет. Конечно, никто не собирался опрыскивать засеянные поля картофеля. Шоу было только предлогом для того, чтобы собрать на одной более-менее ограниченной территории как можно большее количество людей. Дворцы правосудия пришлось реконструировать в кратчайшие сроки. Еще пришлось попотеть над газообразным наркотиком, который был эффективен в замкнутом пространстве, но оказался бесполезным на открытом воздухе. Но, - Плутарх вновь делает паузу, - мы справились.