Привычка выживать (СИ)

Короткий смешок. За ним – не менее короткая пауза.

- Не думаю, что предательство удивило Сноу. В каком-то смысле, предательство даже подбодрило его. Адреналин нешуточной войны придал ему сил. Ему было за что сражаться. За свою милую внучку, единственного человека, не бывшего ему врагом. К тому же Сноу знал, что девочку я не брошу. Каролина всегда нравилась мне, - министр запинается, - она всегда напоминала свою мать, - Плутарх сбивается с мысли, затем пытается стряхнуть ненужные воспоминания. – Даже в старом-добром Панеме после смерти деда у девочки не было ни единого шанса выжить. Ее убили бы в открытую или тайно, ее смерть была бы страшной и мучительной одновременно. Теперь же Сноу сражался за нее, и сражался методами, которые получались у него лучше всего.

Плутарх смотрит на Пита пристально, будто пытается увидеть насквозь.

- То, что тебя охморили, стало для меня полной неожиданностью, - признается чуть позже. – Но еще большей неожиданностью стало для меня то, что твой охмор вовсе не подразумевал убийство Китнисс Эвердин. Я знал тех, кого охморили. Я видел, что они делали с собою, когда у них не получалось уничтожить свою цель. Но ты… ты не собирался убивать себя. И при всем при этом ты был убедителен в своих попытках убить Эвердин! Признаться, я сглупил, оставив тебя в живых. У меня было много возможностей подстроить твою смерть. Никто не удивился бы, если бы тебя пристрелили, как животное, при попытке к бегству. Ты был опасен. Ты угрожал жизни Китнисс Эвердин. Но ты не пытался бежать. Ты пытался вылечиться. Уже тогда мне следовало бы догадаться, что твой охмор – всего лишь алиби, всего лишь наглядное, хотя и показное, доказательство, что ты не перешел на сторону Капитолия за время, проведенное там. Даже Койн поверила в то, что ты – жертва. Поверила и попыталась тебя использовать. Попытка убить Эвердин твоими руками была очередной непростительной глупостью с ее стороны. Таких глупостей было немало, но тогда мне было выгодно прикрываться ею, использовать для своих целей. Уверен, она до последнего мгновения своей жизни не догадывалась, что все это время была лишь пешкой в моей Игре. И она отыграла свою роль блестяще. На самом деле, все задействованные в сценарии восстания ключевые фигуры были убедительны. Все, кроме тебя. Ты всего лишь должен был умереть, но ты не желал умирать.

Плутарх говорит это с доброй улыбкой, чуть укоряющей. Выглядит он при этом как добрый дядюшка, бранящий внука за какую-то шалость. Пит не выглядит провинившимся внуком. Пит выдерживает взгляд своего собеседника, думая лишь о том, что сейчас не лучшее время для того, чтобы проявить хоть долю эмоций.

- Зато милая Прим умерла достойно. Вся эта затея с двойной ловушкой была придумана даже не мной, но я использовал ее. Не для того, чтобы вырвать победу, нет. Победа и без лишних жертв была у нас в кармане. Но мне нужен был этот финал – кровавый и красивый, перекрывающий разом все кровопролитные стычки Темных Времен. Все это показывали в прямом эфире. О, это был замечательный ход. Решение послать туда Прим было больше спонтанным, - министр качает головой. – Все-таки Прим показала себя слишком взрослой, даже по сравнению с Китнисс. Эта взрослость, даже зрелость, говорила против нее. Она могла стать помехой, и она была устранена. Китнисс, разумеется, с момента смерти Прим полностью попала в мои руки. Ты, правда, опять вмешался, вытащив девчонку из огня. Ее должен был вытащить Гейл, но у меня получаются импровизации. К тому же, Китнисс нужна была мне более-менее живой, а из-за твоего вмешательства на ее восстановление ушло меньше времени, чем планировалось изначально.

Пит стискивает кулаки, полностью сосредотачиваясь на физической боли, частично блокируя гнев, охватывающий его с каждой минутой все сильнее. Он помнит Прим – светлую, жизнерадостную Прим. Он помнит ее как сестру Китнисс, но он уверен, что Прим с течением времени превзошла бы Китнисс. Прим была сильной. Прим была зрелой. А сидящий напротив Пита человек убил ее.

Плутарх не меняет своего жизнерадостного тона.

- После устранения Прим на моем пути вновь появилось препятствие в лице Альмы Койн. Она, почувствовав себя президентом, задумала провести новые Голодные Игры. Я не против Шоу, как ты можешь уже догадаться, но возвращение к началу не казалось мне такой уж хорошей идеей. К тому же, Койн стала раздражать меня. И, конечно, я не стал марать об нее свои собственные руки. К тому времени я уже успел подружиться с Пэйлор. Та, конечно, сперва избегала меня, считая врагом и предателем, но мне не впервой убеждать людей в том, что они на мой счет заблуждались. В том, чтобы Китнисс случайно оказалась на половине Сноу, не было никакого волшебства. Пэйлор, следуя моим ненавязчивым просьбам и будучи полностью уверенной в своей силе воли, позволила Китнисс пообщаться со Сноу. А уж Сноу не нужны были подробные инструкции. В тот момент лишь Койн угрожала его драгоценной внучке. К тому же, он почти не врал Китнисс, обвиняя во всех смертных грехах своего давнего врага, единственного, до которого не смог дотянуться самостоятельно. Ты не удивишься, если я скажу тебе, что Койн была виновна в смерти матери Каролины? Да, ты не выглядишь удивленным. Удивишься ли ты тому, что я еще расскажу тебе? Не думаю.

Пит уверен в этом, хотя бы потому что сейчас еще не может удивляться.

- Выиграть судебный процесс Китнисс Эвердин было легко. Она была символом сопротивления, она свергла одного диктатора и не позволила другому диктатору занять его место. Так же просто было устроить выборы Президента. Пэйлор мне подходила во всех смыслах, хотя я и изобразил удивление, когда она назначила меня министром связи. О, ты спросишь меня, почему я не рвался на пост самого Президента? Ты не спросишь, но я все же отвечу – по тем же самым причинам, по которым я так неохотно появился на сцене. Мне не нужно быть в центре событий. Мне всего лишь нужно этими событиями управлять, а управлять ими легче всего из тени. Впрочем, я переоцениваю покорность Пэйлор. В конце концов, она начала что-то подозревать, и пришлось использовать на ней один из замечательных препаратов, вызывающих головную боль и апатию вообще ко всему. Здесь, в Капитолии, есть огромное количество самых разных препаратов. Самое смешное в том, что они создаются для того, чтобы бороться против какого-нибудь человеческого недуга, но действуют они так, что недуг лишь усугубляется. Как, например, эти замечательные таблетки, которые так вовремя предложила тебе Эффи Бряк, - министр улыбается. – Капитолийская кукла порой удивляла меня своей верностью. И глупостью, впрочем, - Плутарх вздыхает. – О ней я не буду говорить сейчас. Сейчас я хочу говорить о Китнисс Эвердин. Ты ведь любишь говорить о Китнисс Эвердин, не так ли?

Питу не нужно отвечать. Ответ лежит на поверхности.

- Мне не хочется говорить о ней гадостей, правда. Но, знаешь ли, она оказалась слишком легкой добычей. Она сильно пострадала после того, что случилось на площади перед Дворцом. Она была раздавлена смертью своей младшей сестры, и рядом с ней не было никого, кто мог бы помочь ей справиться со всем происходящим. От меня требовалось лишь обострить ее нестабильное состояние. Это было так легко, что мне даже нечем гордиться. Несколько раз в сутки ей включали записи с голосами знакомых ей мертвых людей. Например, записи твоих пыток. Те, где ты выкрикиваешь или шепчешь ее имя. Предсмертные крики Прим, - в голосе министра таится что-то, поразительно похожее на возбуждение. – Она сломалась. Она думала, что решение прекратить эту непрекращающуюся пытку исходит только от нее одной, но она всегда была более-менее предсказуемой.

В могиле, которая была покрыта цветами в несколько слоев, не было никакого тела, разумеется. Китнисс, не умершая до конца, обзавелась своей собственной палатой. И своим собственным вариантом развития событий. Почему ты смотришь на меня так? – спрашивает Плутарх. – Неужели тебя действительно интересует техническая сторона дела? Что ж, - министр не дожидается согласия со стороны своего единственного зрителя, - я расскажу тебе и об охморе. Я уже упоминал, что мне доводилось встречаться с охморенными людьми. Но я не говорил тебе, как сильно я был заинтересован в продолжении исследований именно по охмору. Вскоре после начала своих исследований я вышел на доктора Винтера, с которым ты, разумеется, знаком. Именно он рассказал мне о двух уровнях охмора. И, разумеется, меня заинтересовал непримитивный уровень, по большому счету сводящий людей с ума и программирующий их на один-единственный поступок. Чаще всего, убийство, но мы ведь говорим о славных годах правления Сноу, и убийством-другим нас не удивить, - министр улыбается. – Второй уровень охмора показался мне интересным, и доктор Винтер, изголодавшийся по внимательным слушателям, которые могли спонсировать его исследования, предоставил мне все свои разработки. Втайне от многих он продолжал работать именно в этом направлении. Он научился выстраивать последовательность действий конкретных людей и не всегда работал со страхом, который считал самым сильным побудителем к действию. Китнисс Эвердин стала для него самым настоящим сокровищем, потому что Китнисс Эвердин не нужно было изменить кардинально. Ее нужно было немного исправить. Чуть больше лояльности к Капитолию. Чуть больше жизнерадостности. Меньше упрямства. Больше зрелости. И – впереди всех прочих чувств – желание спасти маленькую Каролину Сноу. Конечно, ты не удивлен и этим поворотом, - короткий смешок. – Конечно, всем вам бросилось в глаза то, что Китнисс не питает ненависти к маленькой Каролине. Но я постарался сделать все, чтобы Китнисс не видела в Каролине своей сестры. Я постарался сделать все, чтобы Китнисс в Каролине всегда видела только Каролину.