Профессор Жупанский

— Время у меня всегда есть. Даже сейчас.

Фекла недовольно дернула его за рукав пальто. Владимир не обратил на это внимания, пошел рядом с Лобановой.

— Так я буду ждать, Володя! — задиристо кинула вдогонку его случайная подруга.

Ее слова так и передернули Владимира.

— Ты видишь, что я занят, — сказал он подчеркнуто.

— Все равно буду ждать!

— Назойливая девка, — заметила Лобанова, когда они немного отошли. — Но ты лучше с нею не связывайся, Володя. Говорят, она во время оккупации нехорошо себя вела, да и сейчас... Одним словом, не советую, Володя.

Молодой Пилипчук шел, склонив голову. Лучше бы ему сквозь землю провалиться, чем такое слышать. А Лобанова шла медленно и так же неторопливо говорила. В валенках, в дубленом гуцульском кожушке, она сейчас была похожа на простую крестьянку, собравшуюся к родичам в гости.

— Ты бы нам, Володя, лекцию прочитал о происхождении религиозных праздников. Как ты на это смотришь?

В ответ он иронично улыбнулся.

— Я бы тебя не беспокоила, — продолжала тем же ровным голосом секретарь, будто и не заметив улыбки. — Сама знаю, что такое студенческие каникулы. Только лекция очень нужна, а лектор заболел. Вот и выручай из беды.

— Очень хорошо понимаю, тетя Лиза. Только нет у меня желания, — искренне признался Владимир. — Хочется отдохнуть.

Глаза Лобановой словно пеленой подернулись. Вся она чуточку сгорбилась, затихла. Некоторое время шли молча. Вдруг Лобанова выпрямилась, пристально посмотрела на студента.

— Ты думаешь, мне легко? Думаешь, тетка Лиза железная? Мне тоже иной раз хочется вечером дома посидеть, с детьми поговорить. Или взяться за вышивку, стежить какой-нибудь рушник. А я, вишь...

Голос ее надломился. Или, может, это лишь показалось Владимиру. Украдкой взглянул на Лобанову. Она шла выпрямившись, даже подчеркнуто выпрямившись, непроницаемая, и трудно было угадать ее настроение. Однако Владимиру стало стыдно.

«Она не жалеет ни сил, ни здоровья для нашего села, а я ленюсь», — подумал он, вспоминая, как прошлым летом встретил Лобанову возле могилы ее мужа. Она стояла, склонив голову, слезы текли по щекам. Парню было жаль эту седеющую женщину, но он не знал, что говорят в таких случаях и нужны ли вообще какие-нибудь слова. Поразмыслив немного, он решил тогда незаметно скрыться в зарослях кладбища.

«Что же это получается? Ее муж, родившийся или выросший на Дальнем Востоке, погиб в боях за наше село. Она тоже искренне помогает сбоковцам. Почему же я не такой, как эта женщина?»

— Не сердитесь, тетя Лиза, — виновато заговорил Владимир. — Бывает же такое: человек не подумает, скажет глупость.

— Бывает. У некоторых часто, у других реже, но бывает. — Ее глаза улыбались. — Какое же твое окончательное решение теперь, когда ты подумал?

— На время каникул я полностью в распоряжении вашей парторганизации, — пообещал он.

— Это хорошо, — промолвила Лобанова и вздохнула. — Пойми, Володя, не от легкой жизни обращаюсь за помощью. Сам знаешь, коммунистов у нас — раз-два и обчелся. У отца твоего по хозяйству хлопот хоть отбавляй, Иван болеет, новый директор школы старается от всего открещиваться, видно, боится участи своего предшественника. Потому приходится больше на свои плечи взваливать; а они ведь у меня не такие уж широкие, Володя.

— Я понимаю, тетя Лиза, — тихо ответил студент. — Я очень хорошо понимаю, как вам трудно.

Возле конторы стояли женщины и девчата, о чем-то спорили. Увидев Лобанову, бросились к ней.

— Что же это у вас творится, Лиза! — кричала плотная Мотря Бондарчук, жена колхозного механика Ярослава. — Очень хорошие у нас порядки, черт бы их побрал!

— В чем дело, Мотя? — Лобанова видела: колхозницы чем-то взволнованы, потому и хотела спокойным голосом и видом повлиять на них, успокоить. — Расскажи, Мотя, подробнее.

Мотя и в самом деле заговорила немного тише, сдержаннее. Но стоило ей дойти до сути, как не выдержала, снова закричала:

— Бригадир назначил веять семена, а кладовщик в район помчался. А теперь ни бригадира, ни председателя, никого... Вот и стоим. Пропади она пропадом, такая работа!

Мотрю поддержали все остальные. Было трудно понять, что выкрикивают женщины, лишь резкий голос Мотри выделялся из общего галдежа.

— Это, конечно, нераспорядительность, — согласилась Лобанова. — Только, я думаю, можно найти бригадира и попросить у него какую-нибудь другую работу...

— Бригадир в лесу, — заговорила молоденькая женщина с длинным птичьим носом.

— А мы, девчата, сделаем так: найдем председателя...

— Тоже на станцию поехал.

Лобанова задумалась. Знала: в крупном хозяйстве при неопытных кадрах еще и не такие безобразия могут случаться. Только разве это успокоит женщин? Им нужна работа, а не оправдание. Секретарь парторганизации видела, что Мотря не на шутку разгневалась. Ее полное лицо покрылось красными пятнами, черные глаза метали молнии. Такими же разъяренными были и остальные члены звена.

— А сколько вы золы собрали, девчата? — вдруг спросила Лобанова.

Женщины притихли, с надеждой посмотрели на Мотрю, а та в ответ только вздохнула.

— Вот видите. При желании работа всегда найдется... Я вас, Мотря, не упрекаю, бригадира и кладовщика не оправдываю, — поспешила предупредить. — Разве вы не знаете, что за центнер золы записывается трудодень? Знаете или нет, девчата?

— Недавно узнали.

— Тогда айда по дворам! — приказала Мотря. — А председателя я полдня искать не буду, — добавила она, искоса посматривая в ту сторону, где стоял Владимир.

Молодой Пилипчук знал порывистый характер звеньевой Мотри Бондарчук и крутой нрав своего отца. «Сойдутся — быть беде. Мотря такого не простит отцу», — подумал он, неловко посматривая на Лобанову.

А Мотря уже вела все звено на новую работу. Лишь одна женщина с тонко заостренным носом и куцым, будто приплюснутым подбородком все еще стояла возле Лобановой, смотрела на нее виноватыми глазами.

— Вы хотели что-то сказать, Ксеня?

— Хотела бы, чтобы вы сегодня пришли ко мне в хату, — несмело начала женщина и, словно испугавшись, что Лобанова откажет, добавила: — Пусть, может, вечером, после работы.

— Есть какое-нибудь дело?

Колхозница застеснялась еще больше, тихо объяснила:

— Письмо от своего парубка получила, прошу, чтобы вы прочли. Он и о вас вспоминает, привет передает. Зайдите, прошу вас, Лиза.

Лицо у нее прояснилось, стало даже симпатичным. Казалось, теперь и по-птичьи заостренный нос украшал ее.

— Приду, Ксеня. Обязательно приду, — пообещала Лобанова.

Ксения закивала ей, широко улыбнулась и побежала догонять звено.

— Работящая женщина. Забитая, но искренняя. Прошлой осенью мы отправили ее хлопца в ремесленное училище. Как она нас проклинала! А теперь, видно, стыдно, — объясняла Лобанова. — Значит, относительно лекции ты, Володя, согласен? Да?

— Постараюсь не подвести, тетя Лиза, — горячо ответил Владимир.

В это время с другого конца подворья показалась невысокая фигура Пилипчука-отца. Михаил Тихонович, как обычно, торопился. Завидев Лобанову и Владимира, председатель колхоза надвигался прямо на них.

— Вот и хорошо, что вы пришли, — кинул он еще издалека и, приблизившись, вытащил из кармана какую-то бумажечку. — Добрый день, Лиза, — торопливо сказал председатель, разворачивая листок. — Тебе тоже, сынок... А то мы сегодня и не виделись. Все дела да дела, без конца дела, прямо-таки замотался. Прочтите, Лиза, эту бумажку. Только, наверное, лучше в конторе, — очевидно, под впечатлением новой мысли промолвил Михаил Тихонович и быстро свернул бумажку. — Так будет лучше... А ты, Володя, походи тут... по хозяйству. А новости у нас есть. Видишь, какую мы теплицу возводим в долине?

— Хорошо, посмотрю, — ответил сын.

В конце колхозного двора возвышалась конюшня. Ее строили еще в первый год организации колхоза в расчете на сто лошадей, хотя в первую весну смогли поставить лишь тридцать. Просторная конюшня была поводом для насмешек: «Это — загородка для людей, чтобы не разбегались из колхоза. Там вместо лошадей, наверное, женщин будут держать». И много всяких других выдумок такого же содержания.