Страшен путь на Ошхамахо

Джабой бешено вращал выпученными глазами, хотел что-то ответить, но

подходящих слов не было. Еще немного — и благородные мужи схватились бы за

кинжалы, но тут неожиданно раздался сиплый, будто от простуды, голос крым-

ского сераскира:

— Эй! Вы тут чего грызетесь? Кость не поделили? Джабой и Алигоко быстро

обернулись на голос: ханский наместник выбрался из балагана и болезненно по-

тягивался — видно, у него ломило поясницу, хотя и без того чувствовалось, что его

высокое сиятельство пребывает в сквернейшем состоянии и духа и тела.

Шогенуков, человек отнюдь не глупый, отлично знал, что ту ночь, когда он

спас жизнь Алигота, и сегодняшнее утро разделяет целый горный хребет — и не

только между Баксаном и Чегемом.

— Да будет добрым твое пробуждение, сиятельный паша! — совсем как-то

некстати воскликнул Джабой.

Алигот лишь угрюмо покосился на незадачливого таубия, a затем перенес

все свое высокое внимание в сторону Шогенукова. Смотрел он вроде на князя, но

вроде и куда-то мимо, а может быть, и сквозь него.

Алигоко, в душе презиравший сераскира, напустил на себя виновато-

покорный вид. Он давал понять крымцу, что не высказанные им упреки дошли до

самых глубин его, шогенуковского, сердца. Да, да, напрасно пши Алигоко угово-

рил пашу Алигота совершить этот набег, тратить время, рисковать жизнями, когда

следовало торопиться к морю, в Сунджук-Кале или Тамань, а оттуда в Крым, где

пасть к ногам Каплан-Гирея и со слезами на глазах, с душераздирающими стена-

ниями поведать о кровавой жестокости этих упрямых кабардинцев. А здесь, во

вчерашнем жалком набеге, чего они достигли? Двоих убили, одного захватили, но

притом потеряли пятерых, в том числе юзбаши — знатного крымского воина! Да

еще лошадь...

А оружие, золото, камни, отнятые недавно у сераскира этими абреками,

разве они вернули? Нет, не вернули! Бежали, как сайгаки от степного пожара! Ис-

пугались кучки озлобленных холопов! Алигот все видел... с того берега. Вот надо

было ему самому возглавить сине. Уж тогда бы все обернулось по-другому...

Шогенукову захотелось развеять тучи, сгустившиеся над его головой, а то

уж вот-вот должны были грянуть громы и засверкать молнии.

— Не угодно ли могущественному паше поближе познакомиться с тем пар-

нем, которого он... — тут Алигоко слегка замялся, — которого он видел недавно в

соседнем лесу, совсем неподалеку от места, где мы сейчас находимся?

— Давай его сюда! — Алигот несколько оживился. — И позаботься наконец,

чтобы мясо поскорее готовили.

Шогенуков сделал знак своим людям и подошел к арбе вместе с ними. Ста-

рую бурку сдернули с пленника и швырнули на землю. Кубати давно уже проснул-

ся и потому его взгляд сразу же уперся в лицо князя Алигоко, скалившего в не-

доброй усмешке острые желтоватые зубы.

Кубати узнал его сразу. Алигоко именно таким и помнился ему все эти годы.

Князь наклонился над юношей и прошипел ему в ухо:

— Почему же ты не утонул тогда в Тэрче, волчонок?

— Хотел с тобой, князь, еще разок встретиться, — спокойно и даже почти

добродушно ответил Кубати.

— Ну вот и встретился. Доволен?

— Больше некуда! — улыбнулся юный Хатвжуков. Алигоко наклонился сно-

ва и сказал совсем уже еле слышным шепотом:

— Говори, где панцирь, а?

— Какой панцирь? — удивился Кубати.

— Тот самый. Ты знаешь, какой.

— Ах, тот са-а-а-мый! — протянул Кубати. — А зачем он тебе? — на лице у

юноши искреннее недоумение.

Алигоко скрипнул зубами, но сдержался:

— Ну ладно. Сейчас мне недосуг, но главный наш разговор — впереди. А по-

ка тебе придется побеседовать с Алиготом-пашой.

Молодой Хатажуков, когда ему развязали ноги, приблизился к Алиготу и —

сделал он это из чистого озорства — произнес, как ни в чем не бывало, мусульман-

ское приветствие:

— Салам алейкум!

— Алейкум... — у Алигота чуть было непроизвольно не вырвалось ответное

приветствие. — Ах ты, наглый и бессовестный хищник! Давно ли от материнской

груди оторвался, а туда же... туда же... это... Да я прикажу избить тебя до полу-

смерти, а потом, а потом... Ну, потом я придумаю, что сделать с тобой потом!

— Пусть простит мне великодушный сераскир, если я что-нибудь понял не

так, но не показалось ли мне, будто меня обвиняют в какой-то провинности? —

смиренным голосом спросил Кубати.

Алигот до того изумился, что даже подскочил на месте.

— Вот наглец! — сказал он почти с восхищением. — Да ты что, не узнаешь

меня или только прикидываешься? Или грабеж ханского наместника — это не

провинность?

— Как можно забыть такую блестящую личность, — ответил Кубати. — Но

ведь грабеж — это дело вполне почтенное, на нем мир держится. Кто-то грабит се-

бе подобного, кто-то подданных своих, а кто-то и чужие народы.

Алигот тупо уставился па Кубати, с тяжким усилием постигая смысл услы-

шанного.

— Э-эй! Ты что тут болтаешь? Все в мире делается по воле аллаха! — Алигот

немного подумал и добавил с вновь обретенной уверенностью:

— Даже волос с головы человека не упадет без ведома аллаха!

— Воистину так, — согласился Кубати. — Значит, сиятельный паша призна-

ет, что в нашей встрече, которая несколько дней назад произошла в соседнем лесу

нет моей вины?

— Как это нет?! — заорал Алигот, которому такая мелочь, как последова-

тельность в рассуждениях, была глубоко чужда. — А как же мои драгоценности?

Отвечай, куда вы их дели? Где спрятали?! Говори, или вырву у тебя язык!

— Без языка я совсем ничего сказать не смогу, — спокойно возразил Кубати.

— А драгоценности я не прятал... — Эти его слова были четко продуманы: юноша

хотел таким вот несколько окольным путем выведать хоть какие-нибудь подроб-

ности вчерашних событий.

— Ага! Значит, прятал твой этот, как его? Туз... — паша обернулся к Алиго-

ко. — Туз...

— Тузаров! — подсказал Шогенуков. — Тот самый, что разбойничал еще в

Бахчисарае.

Шогенуков неторопливо подошел к Алиготу, наклонился к его уху и быстро

прошептал:

— Не надо говорить сопляку об этих смертях, а то он закусит удила, и мы

ничего от него не добьемся. Мы только похитили его одного — и все.

Паша внимательно выслушал, затем досадливо отстранил князя рукой.

— Сам знаю! Не вчера родился!

Вновь стараясь развеять тучи, которые опять начинали сгущаться, Алигоко

хлопнул в ладоши и приказал:

— Несите наконец мясо! Уже, наверное, изжарилось.

Лицо крымца немного посветлело, когда Джабой перехватил у одного из

уорков и с поклоном подал паше ореховую рогульку с нанизанным на нее целым

бараньим боком. Ребра были красиво подрумянены на углях, а мясо, кажется, еще

оставалось жестким: Алигот не без труда рвал его зубами, но отдать, чтобы дожа-

рили, отказался.

— Все у вас тут по-холопски, — ворчал он с набитым ртом. — И мясо тоже.

Никогда я еще не попадал в столь неподобающее моему званию положение. — Он

отхватил кусок побольше, с усилием его прожевал и проглотил. На низком алиго-

товском лбу выступила испарина, подбородок залоснился от горячего жира.

— Наш властелин, клянусь, как настоящий батыр кушает! — восторженно

заявил Келеметов и сглотнул слюну. — И правильно. Таулу (горцы, в данном слу-

чае — балкарцы) недаром говорят: «То, что горячее, то уже не сырое...»

Джабой хотел сказать что-то еще, но осекся под негодующим взглядом па-

ши, который не сумел оценить по достоинству шутливое изречение горцев.

Утолив первый голод, Алигот-паша милостиво соизволил позаботиться и о