Страшен путь на Ошхамахо

Здесь, как и во многих местах Кабарды, пахоту и жатву люди проводят в то-

варищеском единении, перебираясь с одного участка на другой дружной общи-

ной. И Кургоко сейчас представлял себе, как тот крестьянин, чье поле вспахали

первым, уже умчался в село подготавливать кебак — на верхушках двух длинных

жердей будет укреплена доска и на ней расставлены всякие мелкие поделки, вы-

резанные из дерева фигурки. Главное праздничное развлечение: мужчины скачут

верхом (если есть на чем) и с ходу стреляют (если «есть из чего) в цель, стараясь

сшибить какую-нибудь игрушку. Орды босоногих мальчишек будут устраивать

свалки под шестами кебака и в честной борьбе — до крови из носа — завоевывать

соблазнительные призы, падающие на их отчаянные головы. До позднего вечера

затянется шумное веселье, хотя и пиршество будет отнюдь не жирным, и мулла

постарается испортить праздник, пытаясь прекратить этакое языческое непотреб-

ство с его кафами да уджами, «шипса-псисами» да ажигафами. (Народные танцы,

веселое «водолейство», т. е. шутливое зубоскальство, и ряженые — с козлиными

рогами и бородами из конских хвостов — совсем почему-то не по чутру новой ре-

лигии.)

А у Кургоко Хатажукова заботы сейчас совсем иные. Надо князей собрать,

большой разговор вести с ними об угрозе, которая нависла над землей предков.

Надо остановить тех, кто собирается в дальний поход за сомнительной славой и

рискованной добычей. Надо примирить тех, кто в ссоре, не допускать никаких

распрей и надменного соперничества. Сейчас все князья и уорки должны, как это

говорится, конно, людно и оружно постоять за Кабарду. Первое, что придется сде-

лать, — сколотить несколько сторожевых разъездов: пусть держатся все время у

северных пределов края...

— Позволь, высокий пши, раздумья твои прервать, — один из приближен-

ных тронул Хатажукова за локоть. — Пора тебе подкрепиться. Уже все готово.

— Хорошо. Иду. — Кургоко хотел было повернуться, но вдруг что-то при-

влекло его внимание. — Смотрите, к нам какой-то всадник приближается. Подож-

дем его.

А всадник, появившийся из-за поворота дороги и ехавший неторопливой

рысью, увидел, наверное, людей и подстегнул коня.

— Это Казаноков, — сказал князь. — Вот с кем хотелось мне встретиться...

— Я вижу, что-то случилось. Не поладили с надутым крымцем? — спросил

Джабаги после того, как спешился и вежливо поприветствовал князя и всех ос-

тальных.

— «Не поладили» — не то слово, — усмехнулся Кургоко.

— Значит, совсем поссорились! — уверенно предположил Казаноков.

— Давай-ка, Джабаги, сядем у огня.

Перед началом разговора князь пытливо всмотрелся в ясные и спокойные

глаза молодого мудреца.

— Скажи, друг мой, а кто тебе раньше нас мог сказать о том, что произошла

ссора? Ведь ты приехал совсем с противоположной стороны.

Сухие губы Джабаги дрогнули в улыбке:

— Наверное, доблестный Алигот изо всех сил пырял ножом в убитого быка?

Это я по поводу случая на охоте.

— Удивительный ты человек, Казаноков, — князь покачал головой. — Если

бы я тебя не знал, то подумал, что богатства сераскира стали именно твоей

добычей'. Что ты еще знаешь?

— И мало и много. Но об этом скажу потом, сейчас не время. Сначала мне

надо узнать, чем все-таки кончилась твоя, добрый мои пши, встреча с крымцем.

— Ну что же, слушай, — вздохнул Кургоко. — А потом можешь меня осуж-

дать...

* * *

Джабаги задумчиво перебирал прутиком угольки костра. Перед двумя собе-

седниками стыли куски жареного мяса, стояло нетронутым питье в серебряных

чашах.

— Нет, князь! поднял голову Казаноков. — Осуждать я тебя не буду. Как мне

тебя осудить, если на твоем месте я поступил бы точно так же? Если ты и заслужи-

ваешь какого-то упрека, то лишь в одном: чересчур большие надежды возлагал на

возможную справедливость и великодушие ханских сановников, да и на... как бы

тебе сказать... силу, что ли, своего влияния. Извини за прямоту...

— От тебя я всегда жду только прямоты, — ответил Кургоко. — Говори, что

думаешь, и не бойся меня задеть.

— Теперь мы должны думать и говорить о будущем нашей земли. Причем о

ближайшем будущем.

— Об этом у меня и болит голова. Алигот крепко вколотил в нее своим чубу-

ком кое-какие мысли.

— Будет тебе терзаться! Оставь, князь!

— Попытаюсь, — Кургоко взял прутик из рук Джабаги и стал сам ворошить

угольки в потухающем костре. — Ты знаешь, друг, у меня за щекой еще одна но-

вость... Вот уже несколько дней она, как ноющий зуб, не дает мне покоя...

И Кургоко рассказал о встрече Адильджери с загадочными незнакомцами,

один из которых просил передать Хатажукову, что Кубати жив и здоров.

Джабаги тихонько засмеялся:

— Похоже, дорогой Кургоко, что мы с тобой приберегали друг для друга

один и тот же хабар.

— Ты... ты и это... — ахнул князь.

— В том, что Кубати жив, тебе мог бы свидетельствовать твой приятель Али-

гот-паша, — невозмутимо заявил юный старейшина. — А в том, что он здоров,

вполне чувствительно убедились два матерых шогенуковских охранника, которые

сопровождали сераскира в лесу.

Лицо князя окаменело. Видно, он хотел что-то спросить, но не смог.

— Правда, правда, — радостным шепотом заговорил Казаноков. — Тут не

место шуткам или досужим слухам. Я сам видел Кубати — джигит хоть куда! —

разговаривал с ним. Он умница и прекрасно воспитан. Не всякому отцу такое сча-

стье!

— Джабаги... — хрипло выдавил Хатажуков. — А с ним, с мальчишкой, что

за человек?

— Скажу и об этом. Ты, помнится, говорил, высокий пши, о необходимости

сплочения всех князей и уорков, о примирении кровников... Говорил, что рассчи-

тываешь на мою помощь. Я готов сделать все, что в моих скромных силах. Но, зна-

ешь, дорогой мой старший, начинать мне тут придется с тебя... Да, да, ты не ос-

лышался! Человек, воспитавший твоего сына, семь лет, как один день, деливший с

ним пищу и кров, учивший его всему, что знает и умеет сам, — это Канболет Туза-

ров.

— Убийца моих братьев... — чуть слышно проговорил Кургоко. — О, аллах,

укрепи мои силы!..

— Не так все это было, — грустно вздохнул Джабаги. — Но не я тебе, князь,

буду рассказывать горькую правду. Тебе надо встретиться с Канболетом и Кубати.

Сын, конечно, останется с отцом — не думай, что он в заложниках, но Кубати, так

же, как и я, считает, что ты должен примириться с Тузаровым, который ни в чем

не виноват. Ты ведь знаешь обо всем со слов Алигоко Вшиголового, а уж его «че-

стность» известна всем.

Хатажуков долго молчал, затем, бросив прутик в кострище, сказал рассуди-

тельно и твёрдо:

— Сейчас я не могу говорить о примирении. Но встреча которую ты предла-

гаешь, нужна.

— И я ее устрою, — пообещал Джабаги.

ХАБАР ОДИННАДЦАТЫЙ,

подтверждающий мудрость того изречения,

что если ты тревог не знал,

то и спокойствия не оценишь

— Девочка моя, а ты помнишь о том, что он — княжеский сын? — спросила

Нальжан.

Щечки у Саны полыхают ярким румянцем, глаза лучистым блеском светят-

ся — видно, они совсем недавно повстречали взгляд других глаз, таких же бесхит-

ростно-восторженных.

— Что ты сказала, Жан? — рассеянно спросила девушка. — О чем я должна

помнить?

— О том, что мы с тобой не княжеского рода. — Нальжан вздохнула украд-

кой и отвернулась.