Страшен путь на Ошхамахо

чтобы мой голос не был слышен на соседних улицах, подтягивал ему. Научился

петь и очень это занятие полюбил и наш мальчуган. Любой орэд запоминал он с

первого раза.

Иногда мне становилось немного страшновато за Кубати. Да что же это за

парень такой? Все ему дается легко и скоро — и силой он уже превзошел меня, и

премудрости Корана оказались ему по плечу, и тайнами кузнечного ремесла овла-

дел, и петь умеет так, что забудешь обо всем, когда его слушаешь! Не было бы от

всего какой-нибудь беды. Не пришлось бы потом расплачиваться за это дорогой

ценой...

Временами, как я уже говорил, мной овладевала безысходная тоска по род-

ным краям, которую я старался скрывать от Кубати. И чем ближе становилось

время нашего возвращения домой, тем большее нетерпение я испытывал. В нача-

ле этой осени собирались мы покинуть крикливый и богатый Бахчисарай с его ве-

ликолепным дворцом хан-сараем, каменными домами, бесчисленными торговы-

ми рядами со множеством соблазнов, с товарами, свезенными сюда со всех концов

света хитроумным купеческим племенем, для которого родиной является весь

мир. Становился совсем невыносимым сам воздух крымской столицы — Бахчиса-

рая, настоянный на запахах разных пряностей и горячего жира, гниющих отбро-

сов и зловонных нечистот.

А еще в этом воздухе пахло войной. Роскошному Бахчисараю хотелось но-

вых богатств, хотелось новых рабов. И снова Крым точил свои кривые клыки и все

чаще устремлял алчные взоры на север и на восток. Ханские сераскиры получают

с адыгов ясак. Ежегодно триста юношей и девушек увозят они в неволю, но теперь

и этого им недостаточно. Обожравшийся чревоугодник, едва успев изрыгнуть бле-

вотину из своего ненасытного брюха, вновь спешит за варварский пиршественный

стол.

Положение наше становилось опасным. Я чувствовал, что во мне и в Куба-

ти, не говоря уже о лошадях и имуществе, видят первую добычу в еще не начав-

шейся войне.

К сожалению, мы уже не могли опереться на поддержку нашего друга Асла-

на-паши. В свою очередную истамбульскую поездку он угодил прямо в разгар

дворцовой распри: свергали старого султана и сажали на трон нового — Ахмеда

Третьего. В этой суматохе и напоролся неосторожный паша на острие вероломно-

го янычарского ятагана.

О том, что вновь готовятся завоевательные походы, можно было легко дога-

даться: слишком часто, стали кричать о чистоте религии, о злобном вероломстве

гяуров.

— Пора нам собираться в путь, — сказал я однажды зечером, когда мы сиде-

ли у Хилара.

— Куда торопитесь? Посидите еще, — не понял меня добрый старик.

— Дальше сидеть в Крыму опасно, милый наш Хилар.

— Ах, ты вот о чем... Тогда ты прав.

Он помолчал немного, а потом с грустью в голосе спросил у Кубати:

— А тебе, мальчик, хочется домой, на родину? Словно утренняя заря вспых-

нула на щеках Кубати.

— Еще бы! Да я готов хоть сейчас! Правда, я не совсем понимаю, что нам

здесь угрожает. Ведь мы такие же правоверные мусульмане, как и татары с турка-

ми. А воевать они хотят против России...

— Такие же правоверные! — усмехнулся Хилар. — Такие же, да не совсем.

Хоть и масть у лошадок одинаковая, но это не значит, что они будут скакать по

одной и той же дороге. И еще: чем громче вопли о религии, тем гнуснее подлость,

которая скрытно затевается. Правоверные... А разве Турция не воевала с право-

верной Персией? Разве мы не видели мусульман, рабски гнущих спины на своих

единоверцев? Разве мы не видим мусульман, пухнущих от голода? А среди тех, кто

гремит цепями на невольничьих рынках, разве нет правоверных? Есть. И адыги

там есть, и калмыки, и даже татары. Какая разница, кого ограбить или порабо-

тить! Корова, выросшая в хлену у стойкого приверженца ислама, дает такое же

молоко, как в корона, принадлежащая христианину. Нет, дело не в религии. А

знаешь ли ты, мой мальчик, с чего обычно начинаются войны с Россией? С того,

что крымские ханы посылают свои полки в Кабарду, чтобы еще и еще раз, подоб-

но прожорливой саранче, опустошить ее поля и селения, угнать многотысячные

табуны лошадей. Вот если бы Кабарда воевала против России, тогда дело другое...

Но Кабарда не будет воевать против России. Она будет России помогать, а Россия

не позволит Турции проглотить Кабарду. Канболет прав: задерживаться вам здесь

не стоит.

— А в самом деле, — вдруг решил я. — Что держит нас тут хотя бы лишний

день или даже час, кроме нежелания расставаться с тобой, Хилар!

Едва лишь эта неожиданная мысль пришла мне в голову, а из головы про-

никла в душу и ею завладела как жгучее мальчишеское нетерпение охватило ме-

ня. Скорей, скорей из этого постылого Бахчисарая, нет больше жизни без земли

родной!

Хилар молча поднялся и прихрамывая направился к сундучку, где храни-

лись его небогатые сбережения.

— Подожди, Хилар. Деньги у нас есть. Хватит нам, — слова мои были беспо-

лезны. — Хорошо. Бати останется пока здесь. И Налькут пусть постоит во дворе. Я

возьму, Бати, твою лошадь, навьючу ее тем, что можно увезти, и тотчас же вернусь

сюда. На рассвете — в путь.

* * *

Ох, недобрые гости поджидали меня в нашем бахчисарайском жилище! Не

успел я войти в темный двор, как был тут же захлестнут арканом. Чья-то грузная

туша обрушилась сзади на мои плечи, еще двое кинулись на меня с двух сторон.

Одному из нападавших — а всего оказалось в засаде человек семь — я успел нанес-

ти удар ногой в живот. (Надеюсь, нсчснка у него все-таки лопнула: он корчился на

земле, похоже, в предсмертных судорогах.) Меня туго связали по рукам и ногам.

Кто-то запалил факел и поднес его к моему лицу.

— Проклятый черкесский соглядатай! — прошипел, наклонившись надо

мной, стражник. — Ты хорошо лягаешься своими копытами. За это тебе тоже при-

дется отвечать перед Алиготом-пашой!

Меня перекинули, как хурджин, поперек коня и повезли куда-то по кривым

и вонючим улочкам.

Потом была короткая остановка возле узкой двери в высокой каменной сте-

не, затем небольшой пустынный двор с каким-то, вероятно, нежилым строением,

и... глубокая смрадная яма. Меня развязали и бросили в нее. Немудрено и кости

переломать при таком падении, но обошлось только ушибами, хотя и весьма чув-

ствительными. Со дна тюремной ямы хорошо были видны неправдоподобно яр-

кие и далекие звезды.

Чья-то голова на мгновение закрыла часть неба и ласковым голоском про-

изнесла:

— Отдохни до утра, черкесский пес!

Скоро наверху смолкли шаги, с лязгом захлопнулась дверь — видно, была

окована железом — и наступила тоскливая безысходная тишина. Я пощупал рука-

ми скользкие глинистые стены колодца. Отсюда не выбраться. Интересно, что с

Кубати, братишкой моим? Теперь и он попадется к ним в лапы. Ну что бы мне

вчера не прийти к сегодняшнему решению! Правильно говорят: легко провалить-

ся в нужник, да трудно из него вылезти. С радостью отдал бы свою жизнь только

за то, чтоб узнать о благополучном возвращении Бати в отчий дом.

Куда меня привезли? Ясно, что не в главную городскую тюрьму. Скорее все-

го, это «домашняя» тюрьма Алигота-паши, в которой он держит своих должников

или пленников, ожидающих выкупа. Меня-то никто не выкупит. Не надо быть

пророком, чтобы предсказать мою участь. Утром — допрос (в том нежилом строе-

нии, наверное, пыточный застенок), после допроса — предложение воевать на

стороне татар, наконец мой отказ и... гибель. О, аллах! Прими душу мою и пока-