Страшен путь на Ошхамахо

годика два, хотя я давно уже тяготился жизнью изгнанника. Не проходило не

только дня, но и часа, чтоб я не думал о той земле, которая меня вскормила. Тоска,

отчаянная тоска сжимала мое сердце, когда вспоминались наши прохладные ши-

роколистные леса, высокогорные луга с упоительными ароматами летних трап,

быстрые реки, питаемые ледниками Ошхамахо... А родная речь? Легко ли изо дня

в день слышать вокруг себя чужой, хотя и понятный тебе говор!

Единственной моей отрадой и утешением был, конечно, Кубати. И не пото-

му только, что становился джигитом, которому трудно сыскать равных соперни-

ков. Человеком доброй и отзывчивой души рос мой мальчишка. И голова у него

ясная — ум стремительный и находчивый. Несколько лет он ходил в маленькое

медресе, где старый мулла, турок из Анкары, пытался вложить в мозги полутора

десятков татарских ребятишек знание турецкой грамоты. Но либо мозги этих ба-

ловней богатых родителей были заняты чем-то другим, либо учитель не являл со-

бой образец совершенства, а Коран почти для всех учеников представлялся в виде

высокой отвесной скалы, с уступов которой то и дело срываешься и падаешь. Не

помогала и длинная тонкая палка муллы, частенько опускавшаяся на бритые го-

ловы несчастных мучеников науки.

— Эли-и-н-ф, ла-а-а-м, ра-а-а, — заунывными голосами тянули жертвы

муллы Кемаля. Он заставлял их повторять, за собой и вызубривать наизусть непо-

нятные буквы и аяты.

— Та-а-а, си-и-и-и, ми-и-им, вот знамения кни-и-иги му-у-удрой...

Под собственное мерное жужжание достойные сохты начинали клевать но-

сами. Сонная истома вскоре овладевала и самим муллой: старик смежал тяжелые

веки и с присвистом посапывал. Затем, встрепенувшись, он хватал ореховый прут

и обрушивал его на склоненные голые макушки будущих грамотеев. Отличал он

от всех одного только Кубати, сумевшего и здесь легко обскакать соперников. Не

прошло и двух лет, как он свободно читал по-турецки, знал на память целые суры

Корана. Старик все чаще сажал его рядом с собой и заставлял подолгу произно-

сить нараспев стихи «чтения лучезарного». Остальные должны были, как и вслед

за муллой, повторять услышанное. Кубати не ограничивался простым чтением.

Умел он и толково объяснять товарищам смысл некоторых священных изречений.

Тут уже сохты не зевали, а с интересом внимали своему собрату по медресе. Зато в

это время сладко засыпал, сидя на мягких подушках и упираясь спиной в стену,

мулла Кемаль. Старика ничуть не раздражали успехи парня в качестве наставни-

ка. Ведь он считал «смышленого Бати» удачным отражением собственного ума и

учености. Кемаль им юрдился так, словно он сам создал Кубати «из праха земною

и кровяною сгустка, а затем из куска мяса, бывшего совершенно бесформенным».

Вздорный и мелочный старик по-настоящему полюбил моего мальчугана. Пода-

рил Коран в обложке из телячьей кожи, после каждого занятия украдкой совал

ему за отвороты халата то горсть кишмиша, то кусок халвы или пару гранатов.

В беседе со мной мулла спрашивал, много ли в Кабарде таких способных

мальчиков? Я отвечал, что очень много. Тогда он озабоченно и в то же время

удовлетворенно кивал головой в говорил о своем желании открыть медресе где-

нибудь в наших краях.

* * *

Был у нас в Бахчисарае один хороший друг. Мы познакомились с ним в

квартале ремесленников, примыкающем к базару. Здесь, на глазах у многочис-

ленных зевак, работали гончары и седельщики, портные и шорники, кузнецы и

лудильщики, сапожники и медники. И почти все — иноземный люд. Изредка

встретишь татарина, отделывающего знаменитый крымский нож.

Вот тут мы и нашли чеканщика из Кабарды. Пожилой наш земляк был

большим мастером по серебряному делу. Я заговорил с ним. А он бросил все, за-

крыл свою тесную мастерскую и потащил нас к себе, в крошечную халупу, где ко-

ротал в одиночестве остаток безрадостной жизни.

Этого славного простого человека звали Хилар. В Крыму он жил давно. Ко-

гда-то он состоял в войске Каспулата, сына Муцала. Того самого Каспулата, что

носил, как и его отец, русское прозвище Черкасский. Жаль, что у нас теперь нет

такого князя, который был бы у половины мира на виду. Крымцы его боялись,

турки опасались, русские в него верили и на него надеялись, калмыцкий тайша

Аюка ему помогал, а кызыл-баши (тетка Каспулата, родная сестра его отца,

была женей иранского шаха Аббаса) относились к нему сочувственно.

Хилар нам подолгу рассказывал, как еще три с лишним десятка лет назад

Каспулат удалой впервые разгромил татарское войско и отбил у крымцев почти

всех русских пленных, как кабардинцы плечом к плечу с русскими теснили и гна-

ли турок под Азовом и Чигири-ном, как по просьбе украинского гетмана охранял

Каспулат переправы через Днепр. Потом наш славный Каспулат участвовал в Бах-

чисарайских мирных переговорах между Москвой и Турцией.

Большие бумаги украсились подписями и печатями, посольские сановники

двух великих царствующих домов обменялись дарами — и на какое-то время на-

ступила тишина. Ненадежная и недоверчивая, но все же тишина.

Вскоре после установления мира Каспулат умер. Смерть его была подобна

мгновенной гибели коня, которого вдруг резко осадили во время бешеной скачки.

Хилар нашел свой дом на родине разоренным, родителей в живых не за-

стал. К тому же младшего братишку-подростка, по словам земляков, татары угна-

ли на чужбину. Вот тогда и Хилар отправился в Крым, надеясь найти брата. Но

тщетной оказалась эта надежда.

С тех пор и живет Хилар в Бахчисарае. Покалеченная в сражении нога (он

заметно хромал) помогла ему не попасть в лапы военных вербовщвков, выиски-

вающих для султановских полков все новых полурабов-полунаемников. А приспо-

собленность рук к железному и серебряному делу помогла Хилару сначала стать

единственным работником в жалкой, хиреющей мастерской одного старого оди-

нокого турка, а затем и унаследовать эту мастерскую.

Хилар стал хорошим чеканщиком. Ему приносили грубые заготовки ножен

для кинжалов, сабель, ятаганов, серебряную басму — тонкие пластинки, которыми

надо было покрывать ножны, а затем наносить на них затейливые узоры.

Кубати впервые увидел, как все это делается. Ему захотелось самому испы-

тать, насколько сильна неподатливость металла и чем еще, кроме твердой руки и

точного глаза, нужно обладать, чтобы подчинить себе упрямую душу стали и ко-

варную изворотливость серебра и золота. С помощью Хилара, который не пере-

ставал изумляться ловкости и сообразительности парня, Кубати быстро осваивал

безупречную изощренность чернения, строгую точность чеканки, кружевное дол-

готерпение филиграни.

Незадолго до нашею отъезда, а вернее, поспешного бегства из Крыма, Хи-

лар сказал мне, что ему больше нечему учить Кубати. Да я и сам это видел. На мне

и сейчас кинжал, ножны и рукоять которого сработаны руками моего кана. Узоры

здесь, стоит заметить, истинно кабардинские. На украшения пошли монеты само-

го чистого серебра из скромной нашей казны. Когда Кубати видит деньги, он не

думает о том, что нужно на них купить, а прикидывает, что можно из них сделать,

если монеты расплавить или расплющить молотком: бляшки для пояса или уз-

дечки, колпачки для газырей или крышку для порохового рога.

Долгие сидения в гостях у Хилара были для нас самым приятным отдыхом.

Старик знал множество сказок, старинных песен и преданий. Хорошо он умел рас-

сказывать о подвигах нартов и хорошо пел народные наши песни. Я потихоньку,