Страшен путь на Ошхамахо

пустоту: в последнее мгновение Болет сделал незаметное движение кистью руки,

и дубинка ушла из-под разящего лезвия. Новый выпад — теперь Бати попал по

кизиловой палке, но она мягко спружинила, поддалась под нажимом и погасила

всю силу рубящего удара. И тут боковой удар палки обрушился теперь на плос-

кость клинка. Так повторялось, к неописуемому восторгу Куанча, много раз. От

палки отлетали мелкие щепочки, но она оставалась той же длины, что и была

вначале. Канболет на какой-то неуловимый миг все время опережал воспитанни-

ка.

— Ух, ладно! Ой, хорошо! — вопил Куанч. Наконец парню удалось верно

рассчитать обманное движение и перерубить дубинку в самой ее середине. Куанч

хлопнул себя но ляжкам и запрыгал в избытке чувств — теперь он восхищался

своим ровесником:

— Хорошо! Ладно!

А Кубати перевел дух и, вкладывая саблю в ножны, уныло протянул:

— Не-е-е, мне еще далеко до тебя, аталык.

— Не так уж и далеко, — добродушно усмехнулся Тузаров. — Знаешь, в чем

твоя ошибка? И не одна! Первая — слишком крепко сжимаешь рукоять. Из-за это-

го теряется быстрота взмахов. Сжимать кулак покрепче необходимо лишь на ко-

роткий — последний миг, когда клинок встречает препятствие. Вторая ошибка —

ты вкладываешь в каждое движение всю свою силу, а опытный джигит тратит ее

бережно. Там, где надо перерубить древко копья, не следует применять силу, нуж-

ную для того, чтобы перерубить оглоблю. И горячиться при этом не стоит — очень

скоро устанешь. Расчетливый и хладнокровный боец раньше достигает цели, чем

нетерпеливый и вспыльчивый.

— Я все понял, Болет, — сказал повеселевший Кубати.

— Аланлы! (часто встречающееся у балкарцев риторическое обращение,

равное по смыслу «о, люди!») Как не понять такие хорошие слова! — с жаром под-

хватил Куанч: ведь советы Тузарова относились и к нему, Куанчу, тоже.

Потом Канболет и Куанч боролись вдвоем против Кубати, но безуспешно:

как ни старались, а повалить парня на землю им не удалось. Канболет шутливо

возмущался и жаловался на «старческую немощь».

Как бы в отместку, он заставил Кубати присесть на корточки и ковылять к

дому «гусиной поступью», да еще и нести на плечах хохочущего во все горло Ку-

анча.

* * *

— Не зайдешь ли ко мне в кузню, Канболет? — пригласил Емуз. — Не бойся,

я не собираюсь делать тебя своим подручным.

— А я бы охотно постучал молотом под началом такого мастера, — улыбнул-

ся Канболет, поддерживая шутливый тон кузнеца.

В углу, возле горна, стояла Нальжан. Видно, она только что прокачала мехи,

и пламя горящих углей играло розовыми отблесками на ее лице.

Емуз подошел к массивному чинаровому обрубку, на котором была укреп-

лена наковальня.

— Давай-ка, сын Тузарова, положим эту деревяшку набок.

Мужчины навалились на тяжёлый комель — три обхвата в поперечнике — и

опрокинули его на сухой глинобитный пол кузницы. В земле обнаружилось уг-

лубление. Нальжан наклонилась и вынула оттуда промасленный полотняный

мешок.

— Здесь все, что осталось от твоего наследства, Канболет, — сказала она. —

Развязывай мешок.

Волнуясь от неясного предчувствия, Тузаров запустил руку во внутрь мешка

и ощутил гладкую прохладную поверхность металла. И вот на свет божий вновь

появился знаменитый и злополучный панцирь Саладина. События семилетней

давности вдруг ожили перед взором Канболета подобно тому, как вспыхивают

иногда в потухшем костре запоздалые язычки яркого огня.

— Как он сюда попал? — хриплым голосом пробасил Тузаров. Он устало

опустился на скамью и поставил панцирь рядом с собой.

— Сестра тебе расскажет, — Емуз посмотрел на сестру, кивнул ей головой и

вышел из кузницы.

И Нальжан рассказала о кровавой резне и пожаре в усадьбе Тузаровых, о

встрече с бешеным Мухамедом и Вшиголовым Алигоко, о геройстве, старика

Адешема. В тот день он не умер, а дотянул, как потом узнала Нальжан, до весны. А

вот веселый Нартшу, весь израненный, выжил. Только не живет он в своем доме, а

подался в горы, стал абреком. Рассказала Нальжан и о том, как сшибла с ног Му-

хамеда и расквасила нос Алигоко, о том, как грубо и низко вел себя Хатажуков.

Его выходка и подсказала Нальжан средство, при помощи которого она увезла

панцирь. Нальжан просто надела «этот проклятый железный сай» (верхняя одеж-

да кабардинок, похожая на современную кофту) на себя, а сверху натянула сай

обычный, суконный. Она поняла, что кровожадные пши затеяли это страшное по-

боище из-за одного только панциря — значит, он дорог. А раз так, то не видеть им

панциря, как собственных затылков.

В суматохе она незаметно выбралась из каральбиевской спальни, вскочила

на первую попавшуюся лошадь и погнала ее в степь. Потом, на другой день, она

вспомнила о брате и поехала к нему. Панцирь сняла лишь у него в доме. Натерпе-

лась и страху и неудобств. Очень уж давил он ей в груди.

Емуз полюбовался опасной реликвией и спрятал ее в своей кузне. Было ре-

шено помалкивать о неожиданном приобретении и даже постараться не вспоми-

нать о нем до лучших времен.

— Уо, Нальжан, — тихо произнес Канболет, — я никогда не был ранен, но

сегодня в начале твоего рассказа почувствовал себя так, словно у меня открылась

старая рана. А теперь — будто слова твои ее исцелили.

— Ах, Канболет! Что это у тебя с глазами? Как ты смотришь...

— Я не знаю, как я смотрю, Нальжан. Я только знаю, что думаю.

Нальжан чуть задержалась в дверях кузницы:

— Иногда и женщине не вредно подумать. Например, о том, что пора гото-

вить обед...

— Ну, конечно, — засмеялся Тузаров. — И кусок хлеба из рук такой женщи-

ны — дар пророка!

Нальжан смущенно отмахнулась рукой и поспешила к летней кухне.

В кузницу вошел Емуз и деловито спросил:

— Поставим чурбан на место?

— Поставим, — согласился Канболет. — А панцирь... — Тузаров сам поднял

чинаровый комель. — Панцирь пусть будет в доме. У меня есть насчет него кое-

какие намерения.

— Тебе виднее, — ответил Емуз. — А что касается молодого мужчины, кото-

рого ты хотел бы встретить, я, кажется, смогу тебя с ним свести.

Тузаров удивленно вскинул брови.

— Неужели ты имеешь в виду того загадочного уорка, который помог нам

попасть на корабль?

— Да.

— Но откуда тебе может быть известно, кто он такой, если я не узнал даже

его имени?

— Нетрудно догадаться, — пряча в усы довольную ухмылку, сказал Емуз.

Канболет больше не стал ни о чем допытываться.

За едой говорили, по просьбе Тузарова, о свойствах железа, о способах за-

калки металла, о преимуществах одних клинков перед другими. (При этой беседе

позволили присутствовать и юношам: пусть послушают.) Речь зашла и об удиви-

тельной дамасской стали. Емуз объяснил, что ее достоинства создаются не только

особыми приемами ковки и закаливания. Дело тут и в таинственных секретах вы-

плавки самой руды. Нет, не разгадать этих секретов. Попробуй определить зара-

нее, какое зернышко куры склюют первым, а какое последним! Канболет грустно

посетовал об утрате своей дамасской сабли, которой так дорожил. Ее отняли у не-

го в ту ночь в Бахчисарае...

Емуз от души посочувствовал молодому другу и постарался отвлечь его рас-

сказами о богатых здешних лесах. Было решено завтра же, еще затемно отпра-

виться на тот берег Чегема и в густых чащобах предгорья попытать охотничьего

счастья.

— Куанч будет вам хорошим проводником, — сказал Емуз. — А я пойти не