Страшен путь на Ошхамахо

дет или скудным и будет ли вообще? До сих пор я старался не думать о том, как

стану жить, чем заниматься в изгнании, что смогу сделать для Кубати. Теперь

пришло время крепко обо всем этом подумать.

В день, когда я ступил на землю Крыма, я вдруг почувствовал себя зеле-

неньким юнцом, которому не хватало опыта и мудрости зрелых мужей. А проще

говоря, мной овладела робость и неуверенность, как у той собаки, что случайно

оказалась в чужом дворе.

Надвигались сумерки, и я, не обнаруживая перед Кубати своего беспокойст-

ва, мучительно искал выход из положения. Но ни одна здравая мысль не забреда-

ла в мою голову.

У извилистой, поднимающейся к верхней части города, дороги протекал

арык с чистой водой. Глухие стены глинобитных и каменных строений выглядели

равнодушными и негостеприимными. Я остановился, чтобы напоить своего доб-

рого коня Налькута.

Из глубокой задумчивости меня вывели чьи-то гортанные голоса. В трех

шагах от меня стояли два татарина. Один из них, красивый молодой мужчина мо-

их примерно лет (я имею в виду еще «те» мои годы), одетый в дорогой парчовый

халат, держался с гордым достоинством. Второй, одетый гораздо проще и беднее,

был, вероятно, его слугой.

— Мир тебе, чужеземец! — сказал по-кабардински татарин, что был побед-

нее. — Мой хозяин, знатный паша из свиты самого хана, да пребудет над нашим

ослепительным владыкой благословение аллаха, приветствует тебя.

— Уалейкум салам! — ответил я, глядя на пашу. — Хоть я и не очень свобод-

но говорю по-татарски, но могу обходиться без толмача.

— Тем лучше, — паша позволил себе слегка улыбнуться. — Судя по всему, ты

не из простого рода, мужественный черкес

— Твоя проницательность, паша, тебя не обманывает. Мой род немножечко

известен в Кабарде, и В Большой и в Малой, и потому беседа с человеком по име-

ни Болет тебя не слишком сильно унизит.

— А меня зовут Аслан, — представился молодой паша. Изящные черные его

глаза открылись пошире — Я вижу, ты не расположен говорить о себе больше, чем

сказал. Любите вы, черкесы, хранить о себе всякие тайны, особенно после очеред-

ной ссоры, которая почти всегда предшествует вашей поездке в Крым. Я угадал?

«Вот шайтан!» — подумал я и не смог удержаться от смеха.

— Если бы я тотчас распрощался с тобой и немедленно, никого больше не

встречая, погрузился на корабль и уехал на родину, то всю жизнь считал бы, что

татарские паши — это обладатели быстрого и острого, как наконечник стрелы,

ума.

Паша рассмеялся тоже:

— Нет-нет, среди нас хватает и тех, кого иначе, как «ослиная башка», не на-

зовешь. Ты мне скажи, твой конь не продается? Я ведь за тем и вышел из ворот

этого дома, принадлежащего моей вдовой и бездетной тетке.

За высокой каменной стеной виднелась пологая односкатная крыша из

красной черепицы. Лицевой частью дом был обращен к морю, а торцом выходил

на проезжую дорогу. Боковая часть галереи, поднятой на два человеческих роста

над землей, также смотрела на дорогу. Вот, наверное, оттуда и заприметил паша

моего Налькута.

Я постарался ответить ему как можно мягче:

— Разве можно продавать друга?

— Тогда, может, сыграем в кости на твоего хоару — кажется, так называется

эта порода?

«Вот тебе и раз! А что скажет пророк Магомет, запретивший азартные иг-

ры?» Вслух же я сказал другое:

— Давай лучше сыграем на мое ружье. У меня хорошая эржиба.

Паша поморщился:

— В Кабарде красиво отделывают ружья, но ствольная трубка, наверное, ту-

рецкая?

— Нет. Из Испании.

— Пошли в дом. Темно становится. — Аслан дотронулся до моего плеча. —

Если тебя не ждут друзья за первым же поворотом дороги, то прошу остановиться

на ночлег у меня...

— За первым поворотом нас с братишкой не ждут...

— Тогда идем! — тоном, не терпящим возражений, скомандовал паша. —

Халелий! Позаботься о лошади.

Итак, в первый же день приезда нам повезло. Иначе не знаю, какими гла-

зами я смотрел бы на моего мальчугана.

Скоро мы сидели на подушках, разбросанных по мягкому ковру в хорошо

освещенном гостевом зале. В огромном белокаменном камине полыхал жаркий

огонь. Халелий расставил на ковре, между мной и Асланом, серебряные блюда со

свежими фруктами и очищенными от скорлупы орехами фундук, орехами грец-

кими и миндалем. На отдельном блюде дымился рис с изюмом, курагой, черно-

сливом. В блестящих тонкогорлых кувшинах — янтарный шербет и рубиновый

нарденк (напиток гранатового сока).

Неплохо был устроен и Налькут. Он сейчас стоял в уютной конюшне и уго-

щался овсом вперемешку с берсимом — высушенным александрийским клевером.

Аслан-паша по достоинству оценил мою эржибу, инкрустированную золо-

том по стали и перламутром по красному дереву приклада. К тому же сталь была,

как я уже говорил, из Испании: ствол сработали знаменитые мастера из города

Толедо.

Очень понравилось паше мое ружье. Он забыл даже о Налькуте. И пот тут

на ковер увесисто шлепнулся пузатенький кошелек со звонким металлом, кото-

рый в Крыму пользовался гораздо большим почтением, чем в Кабарде, ценившей

хорошо заточенную сталь неизмеримо выше. Аслан развязал шелковый шнурок и

высыпал передо мной горсть серебряных монет.

— Ровно сотня пиастров! — объявил он. — Здесь почти все турецкие, но вот

эти, самые крупные — русские ефимки (австрийский талер с надпечаткой герба

дома Романовых). Каждый из них стоит четыре пиастра. Согласен на такой за-

клад? Смотри, я не жаден, как многие мои сородичи.

— Ну и я не жаден.

Аслан паша протянул мне пару костяных кубиков, в каждую грань которых

были вделаны мелкие рубиновые зернышки числом от одного до шести.

— Начинай.

До сих пор у меня не укладывалось в голове: как это можно — принимать

гостя и тут же вести с ним торговые сделки или затевать азартные игры? Но я еще

раз вспомнил, что нахожусь совсем в другой стране, чьи обычаи отличаются от

наших.

Я бросил кости.

На одном кубике выпало два, на другом — три. «Ну вот и все, — подумал я,

игра окончена».

Однако Аслану, довольно усмехнувшемуся при виде моей неудачи, повезло

еще меньше: у него выпало один и три.

— Деньги твои, — сказал он спокойно. — Ставлю еще столько же. Теперь я

бросаю первым.

Покатились костяные кубики. Вот остановился один — шестеркой вверх, за-

тем замер другой, уставившись на суетный наш мир четырьмя бесстрастными

красными глазками.

— Ха! — Аслан хлопнул в ладоши. — Это уже неплохо. Твоя очередь, Болет-

паша!

К стыду своему должен признаться, что хмель азарта ударил неожиданно и

в мою голову. И пока не замерли на ковре кубики, я с трепетным волнением ждал

результата. И он снова оказался в мою пользу — шесть и пять. И сразу я будто

опомнился. Передо мной вдруг встали на мгновение строгие глаза моего отца. Я

зажмурился, чувствуя жгучий стыд. Воровато оглянулся на Кубати и с облегчени-

ем убедился, что мальчик спит и, кажется, уже давно. Чуть в сторонке от нас он

откинулся на подушки, свернулся калачиком и мирно посапывает, иногда озабо-

ченно вздыхая во сне

Мой бысым рассмеялся так, словно услышал от меня веселую шутку.

— Легкая у тебя рука, светлоликий мой черкес! А ну, попытаем счастья в

третий раз.

— Нет, дорогой Аслан-паша! Хватит. Я сейчас бросил кости второй и по-

следний раз в жизни. И этот второй выигрыш я уже не возьму.

— Как?! — удивился Аслан. — Почему?

— Потому что я ощутил в себе зарождение низменных страстишек азартно-