Страшен путь на Ошхамахо

повернувшись к Тузарову, с церемонным достоинством приветствовал его:

— Мой бедный дом в распоряжении моих гостей. Проходите в хачеш, вам

надо отдохнуть с дороги.

Нальжан взяла поводья тузаровского коня и повела его под навес, откуда

доносился запах свежескошенной травы. Кубати пошел следом, чтобы расседлать

коня и снять поклажу.

— Сана! — зычно выкрикнул брат Нальжан. — Иди сюда, дочка!

Из левой двери дома выбежала молоденькая девушка с глазами точно тако-

го же цвета, как у хозяина дома. Увидев гостей, она будто споткнулась, застыла на

месте, смутилась от неожиданности, но поклон, которым она приветствовала пут-

ников, все же получился естественным и без излишней робости.

— Сходи позови Куанча, пусть бросает все и спешит домой, — сказал хозяин.

— Он тут рядом, в лесу. Наверное, углей нажег столько, что мне хватит до первого

снега. Потом твоя тетка скажет, что вам делать дальше.

В гостевой комнате было чисто и уютно. На деревянном полу желтели ис-

кусно сплетенные арджены — циновки из тоненьких камышинок. Очаг был сло-

жен из красивого плиточного известняка. Остальное в гостиной — все, как бывает

в такого рода домах: тахта, застеленная цветастым войлоком, на стене — опять

войлочный ковер, на полочках у очага — глиняная, деревянная и чугунная посуда,

на полу — медный котел и медный тазик для мытья рук. Кубати поразило обилие

всевозможных сабель и кинжалов, развешанных по стенам.

— Молодой витязь находится в гостях у кузнеца-оружейника, — улыбнулся

хозяин дома. — Зовут этого кузнеца Емуз. А если гостю так больше понравится, то

он может считать, что его принимает третьестепенный уорк из ничем не замеча-

тельного рода Шумаховых.

— Первостепенных оружейников я ценю выше, чем первостепенных дворян,

— прогудел спокойным басом Канболет, снимая с пояса саблю и вешая ее на крюк

в опорном столбе. — Некоторые вещи здесь сработаны на славу. И на каждой чув-

ствуется одна и та же искусная рука.

Емуз удивленно поднял брови и склонил набок голову, словно таким спосо-

бом он мог получше рассмотреть гостя.

— Еще ни один из людей, носящих на ногах сафьяновые тляхстены, не го-

ворил мне подобных слов.

— Подобные слова говорил мой отец. Он не учил меня различать людей по

одежде, хотя сам и любил одеваться богато. Звали моего отца Тузаров Каральби.

Твоя сестра хорошо его знала...

Емуз медленным движением руки сдвинул шапку на затылок, помолчал

немного и сказал:

— Сядем, сын Тузарова. Вот здесь, на эти скамьи у очага. Сейчас нам пода-

дут воды, чтобы ты мог смыть дорожную пыль, а потом, наверное, чем-нибудь

слегка накормят.

Впервые за многие, многие дни Канболет вдруг почувствовал тихую безмя-

тежную радость на сердце и желание хоть ненадолго расслабиться и забыть обо

всем, что его тревожило.

В комнату вошла Нальжан с кумганом воды. Пока Канболет мыл руки над

тазиком, она бросала загадочные взоры на брата. Л тот притворно хмурился и де-

лал вид, что ничего не понимает.

Следом за Нальжан в хачеше появилась — прелесть, а не девушка — совсем

еще юная красавица Сана. Переступив порог, она сошла, в знак особого уважения

и гостю, со своих пхаваков (деревянные подошвы на высоких, в три пальца, под-

ставочках — своеобразные котурны) и приблизилась к мужчинам в одних матер-

чатых ярко расшитых чувячках на крохотных ножках. Смущенно потупив длин-

ные ресницы, она молча поклонилась и поставила на трехногий столик блюдо со

сладкими лепешками, засушенными фруктами, чашами с медом.

— Это дочь моя Сана, — сказал Емуз Канболету. Потом, обращаясь к девуш-

ке, он добавил:

— Можешь пока идти.

Голос его звучал сурово, но нетрудно было заметить, что эта суровость на-

рочитая: она никак не вязалась с выражением отцовских глаз.

Девушка еще раз поклонилась н церемонно, то есть не поворачиваясь к гос-

тям спиной, а попятившись, удалилась из хачеша.

— Сестра! — резко окликнул Нальжан хозяин дома. — Что-то я не видел

раньше, чтоб моя дочь становилась на пхаваки. Это, конечно, твоя затея? А ты

знаешь, я не люблю, когда корчат из себя знатных господ.

Нальжан не на шутку оробела, но все же нашла в себе силы мягко возразить

грозному брату:

— Ну мы тоже не простолюдины! — взяв тазик и кумган, она вышла за дверь

таким же вежливым манером, как и ее племянница.

Через некоторое время со двора донесся приглушенный смех двух молодых

людей, затем в хачеш вошли Кубати и еще один парень в скромной черкеске без

газырей, в лохматой шапке из грубой овчины и в шарыках из бычьей кожи. Ка-

жется, юноши уже успели не только познакомиться, но и понравиться друг другу.

Кубати разгреб теплую золу в очаге и стал раздувать тлеющие угли, а его

юный приятель положил на пол принесенную с собой охапку дров, снял котел с

очажной цепи и вышел.

— Этого моего юного помощника, — сказал Шумахов, — зовут Куанч. Балка-

рец. Живет у меня с прошлой осени. Сирота. Был крепостным у одного таубия. Не

вытерпел унижений, осмелился на одну предерзкую выходку и еле ноги унес. Те-

перь обучается ремеслу у единственного кузнеца среди кабардинских уорков и

единственного уорка среди кабардинских кузнецов.

— Наверное, хороший мальчуган? — спросил Канболет.

— Породнился я душой с этим озорником...

В очаге уже разгорелось веселое пламя. Кубати подложил в огонь еще не-

сколько сухих поленьев и заторопился во двор. В дверях он чуть не столкнулся с

Куан-чем, который тащил котел с водой, где плавали куски свежеразделанной ба-

раньей туши. Повесив котел над огнем, Куанч предложил:

— Хозяин! У меня уже в саду костер горит. Можно, я жалбаур сделаю быст-

ро? Балкарский, настоящий, хорошо? Ладно? — он говорил по-кабардински бегло,

но произношение выдавало в нем представителя другого народа.

— Это печенка, завернутая во внутренний жир? — переспросил Емуз. — Де-

лай. И молодого гостя попотчуй. Ну и, если сами все не съедите, нам тоже прине-

сите по кусочку.

Широкоскулое румяное лицо парня залилось краской. Он укоризненно по-

качал головой:

— Так можно разве говорить, а? Емуз добродушно усмехнулся:

— Ладно, иди.

Канболет, наблюдая за всеми этими домашними хлопотами, которые каза-

лись ему милыми и трогательными, чувствовал в своем сердце блаженную умиро-

творенность.

После того как Нальжан поставила перед мужчинами большой кувшин с

холодной махсымой, Емуз небрежно заметил, что теперь их на время оставили в

покое. Канболет понял: Шумахов хочет послушать рассказ своего нежданного гос-

тя.

— Хорошая махсыма, — похвалил напиток Тузаров, — я такой не пробовал,

семь лет...

Емуз снова наполнил резные деревянные чаши.

— Должен я тебе сообщить, дорогой мой бысым (хозяин угощения и ночле-

га), а главное — брат Нальжан, которая была не чужой в доме Тузаровых, что имя

моего спутника — этого безусого джигита — Кубати, а имя его отца — Кургоко Ха-

тажуков. — Канболет помолчал, глядя в упор на Емуза, и продолжил:

— Ты самый первый человек, которому я открываю эту тайну, не считая од-

ного случайного встречного, которого я, ничего не объясняя, попросил только пе-

редать князю, что его сын жив.

Емуз выронил чашу — она упала донышком на столик, но не опрокинулась.

Он снова ее поднял и отпил несколько глотков.

— Значит, маленький Кубати не утонул?! И нашему главному пши предсто-

ит большая радость?

— Ему-то предстоит, а вот мне — не знаю.

— Да-а-а... Пока об этом один аллах знает. Как ты поладил с мальчиком?