Путь к женщине (сборник)

  -- Твое счастье, Валя, что это для тебя так хорошо кончилось.

  -- Кончилось ли?.. Если вы меня скоро оставите, тогда мне опять придется идти на разовые встречи с мужчинами, продаваться в розницу.

  -- Нет, зачем же. Ты тогда опять кого-нибудь одного себе найдешь.

  -- Это трудно, это невозможно... Вас я нашла случайно...

  -- Ты опять со мной на "вы"?

  -- Ну, тебя я нашла случайно... И я надеюсь, если ты решишь бросить меня, то сперва познакомишь меня с каким-нибудь другим таким же порядочным мужчиной, чтобы мне не идти на бульвар...

  -- Это конечно.

   Провожая ее от себя утром домой и сам вместе с ней отправляясь на службу, с портфелем в руках и с трезво-дело­вым выражением лица, Шурыгин говорил:

  -- Значит, вкратце, Валечка, условия нашей связи таковы. Первое: ни одна сторона, ни ты ни я, не имеет права заводить новую связь, вторую, не порвав первой. Второе: наша связь продолжается до того дня, пока это обеим сторонам будет удоб­но. И третье: связь рвется, если того пожелает хотя бы одна из сторон, причем объяснять причины такого ее желания отнюдь не обязательно. Кажется, все!

  -- По-современному...-- ухмыльнулась в сторону Валя.

VI

   И они стали встречаться регулярно.

   Их свидания происходили у него на квартире.

   Первую неделю он просил ее бывать у него ежедневно, вернее еженощно; эту неделю они называли "наш медовый месяц".

   На вторую неделю он назначил три встречи. Потом, на­чиная с третьей недели, бухгалтер окончательно закрепил для свиданий, уже навсегда, два дня в неделю: понедельник и пятницу.

  -- Это что же? -- спросила она тогда недовольно. -- Почему так мало?

  -- Надо экономить себя, -- отвечал он с мужской эгоистич­ной каменностью в лице. -- Согласно требованиям науки.

   По ее губам скользнула насмешливая улыбка.

  -- Любовь по расписанию, любовь по календарю, -- пре­зрительно поджав губы, повертелась она на каблучках в одну сторону и другую.

  -- Пусть будет "по расписанию", пусть будет "по календа­рю", -- с неумолимостью победителя, твердо, как скала, стоял он на своем.

   Давно не испытывал Шурыгин такого спокойствия, такого здорового довольства, как в этот счастливый период своей жиз­ни! И все-таки какой-то червь где-то внутри точил его...

   Сперва ему казалось, что ему недостает самого малого пустяка, потом все яснее чувствовалось, что дело тут вовсе не в пустяке, а в чем-то весьма существенном. Валя... Она хороший человек, но подходящая ли она ему пара во всех отношениях?

   И ехал ли он в трамвае на службу или со службы, ходил ли по магазинам и тротуарам пешком, принимал ли посетите­лей в Центросоюзе, обедал ли в столовой, бывал ли на общих собраниях служащих, -- всегда и всюду всех встречавшихся ему примечательных женщин он неизбежно сравнивал со сво­ей Валей. У одной фигура была несравненно соблазнительней, чем у Вали; другая переворачивала в нем душу красотой сво­его лица, за которым, казалось, таился неиссякаемый кладезь самых чудеснейших, самых важнейших возможностей; третья действовала на обоняние, обдавала его благоуханием такой юной девственной свежести, что верилось: начни с такой жить -- и сам станешь таким же юным, поступишь на первый курс университета и будешь вместе с ней гоняться по улицам с книжками... Эта берет красками, у ней волосы интересные, светлые, как солома; одни эти волосы в домашнем обиходе могут дать приятное отдохновение для глаза после дневных конторских трудов. А у этой волосы еще интереснее, оранже­вые, как кожура апельсина... И все это разнообразие, все это богатство мира, созданное Богом для человека, проходит мимо него и будет проходить, потому что он сидит, как старик, при­крепленный с того злополучного дня к своей Вале. Что же такое, в конце концов, его Валя? Что в ней такое есть и чего в ней такого нет?

   "Самое большое удобство моей связи с Валей состоит в том, -- припоминалось ему вдруг с радостью, -- что я в любой момент, без объяснения причин, могу порвать с ней. Полная свобода отношений. Как найду другую, лучшую, так и порву с ней. Вот сейчас познакомлюсь с этой наивной мордашечкой, с этим утенком с книжками, что так уютно сидит напротив меня в трамвае, разговорюсь с ней, а вечером уже могу дать отставку Вале. Она у меня "на пока". А "на пока" она идеально хо­роша. Она так ценит меня, так крепко держится за меня, что в отношении безопасности для здоровья тут полная гарантия, а это пока что самое главное..."

   Но иногда покой Шурыгина ни с того ни с сего внезапно прорывался припадками странного беспричинного ужаса. Его вдруг охватывал безумный страх за себя, за свое здоровье, за свою жизнь. И где бы он в тот момент ни находился, днем ли, ночью ли, стремительно, как помешанный, мчался он оттуда прямо к Вале.

  -- Идем сейчас к доктору!

  -- Зачем?

  -- Освидетельствоваться.

  -- Кому?

  -- Тебе.

  -- Ты с ума сошел!

  -- Говорю, идем.

  -- Но я уже легла спать.

  -- Ничего, одевайся, пойдем.

  -- Ни за что не пойду!

  -- А-а, раз не хочешь идти, значит, больная, значит, зара­женная, первое доказательство!

  -- Тише ори. Дети услышат. Ненормальный. Погоди, я оденусь -- и выйдем на улицу...

   Они выходили на улицу, и тут Валя отчитывала его как следует.

  -- Ты иди, если тебе надо, а я не пойду! -- решительно заявляла она в заключение. -- Может быть, тебе это и надо, я ведь не знаю, где ты бываешь пять дней в неделю, а мне это не нужно, я здоровая, я от детей никуда не отхожу, можешь спро­сить у соседей.

  -- Ты тише кричи, прохожие оборачиваются.

  -- Ничего, пусть оборачиваются, раз ты такой!

   В конце концов Шурыгин несся на освидетельствование один.

   Он рассказывал доктору, что не так давно сошелся с одной очень порядочной, хотя и подозрительной женщиной, имеющей трех детей, старшая из которых учится... Он просил доктора хорошенько осмотреть его, нет ли на его теле каких-нибудь признаков страшного заболевания. Доктор осматривал бухгалтера, ничего не находил, улыбался, ласково и насмешливо успокаивал его, как отец ребенка, и говорил, качая головой:

  -- А сколько таких ложнобольных в течение дня прибега­ет ко мне! Боятся, а грешат. Жениться надо, милостивый госу­дарь, жениться!

  -- Теперь-то я, конечно, женюсь. Доктор, посмотрите, пожа­луйста, внимательно еще вот на этот прыщичек на моей щеке, вы еще на этот прыщичек не смотрели, я служу в Центросоюзе, где все есть, и дома у меня для вас, для ваших детей приготов­лено два пуда хороших грецких орехов, ни одного гнилого.

  -- Да я уже смотрел везде. На моих щеках таких пры­щиков больше, чем на ваших, однако же я не болен. Идите себе, идите.

  -- Доктор, -- уходя и оборачиваясь на ходу, спрашивал с жалким лицом бородатый Шурыгин, -- а это ничего, что у меня в левой коленке хрустит? А я вам за это принесу два пуда изюму, хороший, без косточек.

  -- Э, батенька, у меня в обеих коленках хрустит. Погодите, поживете, побегаете, еще везде захрустит. Хе-хе...

  -- Может быть, для верности сделать реакцию? Деньги я могу внести вперед...

  -- Какую там реакцию? Ха-ха!

   Для проверки знаний этого доктора Шурыгин сейчас же мчался к другому, более знаменитому, потом, для полного спо­койствия, к третьему. Потом намеренно не в урочное время он врывался опять к Вале. Авось внезапным появлением удастся захватить ее на месте преступления с каким-нибудь богатым купчиком. Нервы его так и ходили, и он оттуда увлекал Валю к себе домой для более подробного объяснения и осмотра, и снова начинались бесконечные выспрашивания, хитрые вопро­сы, судейские уловки...

  -- Павлик,-- говорила Валя, изнеможенная, обиженная, растерянная. -- Но почему ты не веришь мне, почему ты не хочешь раз навсегда поверить мне, что я не сойдусь ни с одним мужчиной, не объявив об этом тебе? Ты все подозреваешь меня в каких-то тайных совместительствах?