Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Юхванка былъ не родной ея сынъ, а пасынокъ. 5 л

ѣ

тъ онъ остался сироткой съ братомъ своимъ Алешой дурачкомъ. Вдов

ѣ

оставили мужнину землю, и она одна своими трудами кормила сиротъ. Управляющій взялъ Юхванку къ себ

ѣ

, научилъ граммот

ѣ

, а потомъ отдалъ на миткалевую фабрику. Вдова осталась одна съ Алешой и, не переставая трудиться, довела хозяйство почти до цв

ѣ

тущаго положенія. Когда Юхванка уже сталъ на возраст

ѣ

, вдова взяла его, женила и передала ему землю и все свое имущество. «Прим

ѣ

рная мачиха», сказали бы в нашемъ быту, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. Этаго еще мало: когда Юхванка сталъ въ дом

ѣ

хозяинъ, мачиха поняла, что она ему въ тягость – не трудно было ей о томъ догадаться, потому что, что на сердц

ѣ

, то и на язык

ѣ

у простаго челов

ѣ

ка. Юхванка можетъ быть не разъ намекалъ ей объ этомъ. – Чтобы не

ѣ

сть даромъ хл

ѣ

бъ, мачиха не переставала трудиться по сил

ѣ

, по мочи. «Сноха женщина молодая – надо ее пожал

ѣ

ть», говорила она себ

ѣ

и старалась исполнять всю трудную работу въ дом

ѣ

. Но сноха не жал

ѣ

ла ее: часто посылала туда, сюда и даже выговаривала ей. – Старуха не думая о томъ, что все, что было въ двор

ѣ

: скотина, лошади, снасть – все было пріобр

ѣ

тено ею, безропотно повиновалась и работала изъ посл

ѣ

днихъ силъ – «какое прим

ѣ

рное самоотверженіе», сказали бы въ нашемъ св

ѣ

т

ѣ

, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. У нихъ челов

ѣ

къ ц

ѣ

нится по польз

ѣ

, которую онъ приноситъ, и старый челов

ѣ

къ, зная, что онъ уже не зарабатываетъ своего пропитанія, старается т

ѣ

мъ больше, ч

ѣ

мъ меньше у него остается силъ, чтобы хоть ч

ѣ

мъ нибудь заплатить за хл

ѣ

бъ, который онъ

ѣ

стъ. Зато безд

ѣ

йствіе, желчность, бол

ѣ

зни, скупость и эгоизмъ старости неизв

ѣ

стны имъ такъ же, какъ и низкій страхъ медленно приближающей[ся] смерти – порожденія роскоши и праздности. Тяжелая трудовая дорога ихъ ровна и спокойна, а cмерть есть только желанный конецъ ея, въ которомъ в

ѣ

ра об

ѣ

щаетъ блаженство и успокоеніе. Да, трудъ – великій двигатель челов

ѣ

ческой природы; онъ единственный источникъ земнаго счастія и доброд

ѣ

тели.

Почти столкнувшись съ Княземъ, молодая баба бойко составила ушатъ, потупилась, поклонилась, потомъ блестящими глазами изъ подлобья взглянула на Князя и, стараясь рукавомъ вышитой рубахи скрыть легкую улыбку, быстро, постукивая котами, взошла на сходцы и скрылась въ с

ѣ

няхъ, какъ будто находя неприличнымъ оставаться съ Княземъ на улиц

ѣ

. Скромному герою моему очень не понравились и движенія эти и нарядъ молодой бабы, онъ строго посмотр

ѣ

лъ ей всл

ѣ

дъ, нахмурился и обратился къ старух

ѣ

, которая согнувъ еще бол

ѣ

е свой и такъ л

ѣ

тами черезъ чуръ согнутый станъ, поклонилась и хот

ѣ

ла сказать что-то, но, приложивъ руки ко рту, такъ закашлялась, что Николинька, не дождавшись ее, взошелъ въ избу. —

Юхванка, увидавъ Князя, бросился къ печи, какъ будто хот

ѣ

лъ спрятаться отъ него, посп

ѣ

шно сунулъ въ печурку какую-то вещь и съ улыбочкой провинившагося школьника остановился посередин

ѣ

избы. Юхванка былъ русый, курчавый парень л

ѣ

тъ 30, худощавый, стройный, съ молодой остренькой бородкой и довольно красивый, ежели бы не б

ѣ

гающіе каріе глазки, непріятно выглядывавшіе изъ подъ запухлыхъ векъ и недостатокъ 2-хъ переднихъ зубовъ весьма зам

ѣ

тный, потому что губы были коротки и безпрестанно складывались въ улыбку. На немъ была праздничная, чистая рубаха, полосатые набойчатые портки и тяжелые сапоги съ сморщенными голенищами. Внутренній видъ избы былъ также б

ѣ

денъ, но не такъ мраченъ, какъ той, въ которую мы заглядывали. Дв

ѣ

вещи зд

ѣ

сь останавливали вниманіе и какъ-то непріятно поражали зр

ѣ

ніе: небольшой, погнутый самоваръ, стоящій на полк

ѣ

, и портретъ какого то архимандрита съ кривымъ носомъ и шестью пальцами въ черной рамк

ѣ

подъ остаткомъ стекла, около образовъ, изъ которыхъ одинъ былъ въ оклад

ѣ

.

Князь недружелюбно посмотр

ѣ

лъ и на самоваръ, и на архимандрита, и въ печурку, въ которой изъ-подъ какой то ветошки торчалъ конецъ трубки въ м

ѣ

дной оправ

ѣ

.

– Здраствуй, Епи

ѳ

анъ, – сказалъ онъ, глядя ему въ глаза. Епи

ѳ

анъ поклонился, пробормоталъ: «Здравія желаемъ, Ваше Сіятельство», особенно н

ѣ

жно выговаривая посл

ѣ

днее слово, и глаза его мгновенно об

ѣ

гали всю фигуру Николиньки, избу, полъ и потолокъ, не останавливаясь ни на чемъ; потомъ онъ торопливо подошелъ къ полатямъ, стащилъ оттуда зипунъ и сталъ над

ѣ

вать его.

– Зачемъ ты од

ѣ

ваешься? – сказалъ Князь, сядясь на лавку и сл

ѣ

дя за нимъ глазами.

– Какже, помилуйте, Ваше Сіятельство, разв

ѣ

можно? Мы кажется можемъ понимать…

– Поди-ка сюда, – сказалъ Николинька, – зам

ѣ

чая, что онъ ни на минуту не остается на м

ѣ

ст

ѣ

и указывая на середину избы, – я зашелъ къ теб

ѣ

узнать, зач

ѣ

мъ теб

ѣ

нужно продать лошадь, и много-ли у тебя лошадей, и какую ты лошадь хочешь продать?

– Мы много довольны вашей ласкою, Ваше Сіятельство, что не побрезгали зайдти ко мн

ѣ

къ мужику, – отв

ѣ

чалъ Юхванка, бросая быстрые взгляды на архимандрита съ кривымъ носомъ, на печку, на сапоги Князя и на вс

ѣ

предметы, исключая лица Князя, – мы всегда за васъ Богу молимся…

– Зач

ѣ

мъ теб

ѣ

нужно лошадь продать? – сказалъ Князь, возвышая голосъ.

Юхванка вздрогнулъ, встряхнулъ волосами, взглядъ его опять об

ѣ

жалъ избу и, зам

ѣ

тивъ кошку, которая спокойно мурлыкала на полатяхъ, онъ крикнулъ на нее: «Брысь, подлая», и торопливо оборотился къ Князю.

– Лошадь старая, Ваше Сіятельство, негодная… коли-бы животина добрая была, я бы продавать не сталъ…

– А сколько у тебя вс

ѣ

хъ лошадей?

– 3 лошади, Ваше Сіятельство.

– А жеребятъ н

ѣ

тъ?

– Какъ можно, и жеребенокъ есть.

– Пойдемъ, покажи мн

ѣ

своихъ лошадей, он

ѣ

у тебя на двор

ѣ

?

– Такъ точно-съ, Ваше Сіятельство. Какъ мн

ѣ

приказано, такъ и сд

ѣ

лано, разв

ѣ

мы можемъ ослушаться. Мн

ѣ

приказалъ Яковъ Ильичь, чтобъ, мылъ, лошадей завтра въ поле не пущать, мы и не пущаемъ. Ужъ мы не см

ѣ

емъ ослушаться…

Покуда Николинька выходилъ въ двери, Юхванка вынулъ трубку изъ печурки и сунулъ ее на полати подъ полушубокъ. Худая сивая кобыленка перебирала старый навозъ подъ нав

ѣ

сомъ, 2-хъ м

ѣ

сячный длинноногій жеребенокъ какого то неопред

ѣ

леннаго цв

ѣ

та съ голубоватыми ногами и мордой не отходилъ отъ ея тощаго, засореннаго р

ѣ

пьями желтоватаго хвоста. Посередин

ѣ

двора, зажмурившись и задумчиво опустивъ голову, стоялъ утробистый гн

ѣ

дой меренокъ. —

– Такъ тутъ вс

ѣ

твои лошади?

– Никакъ н

ѣ

тъ-съ, вотъ еще кобылка, да вотъ жеребенокъ, – отв

ѣ

чалъ Юхванка, указывая подъ нав

ѣ

съ.

– Я вижу. Такъ какую-же ты хочешь продать?

– А вотъ евту-съ, – отв

ѣ

чалъ онъ, махая полой зипуна на задремавшаго меренка. Меренокъ открылъ глаза и л

ѣ

ниво повернулся къ нему хвостомъ.

– Онъ не старъ на видъ и собой лошадка плотная, – сказалъ Князь, – поймай-ка его, да покажи мн

ѣ

зубы.

– Никакъ не можно поймать-съ одному, вся скотина гроша не стоитъ, а норовистая и зубомъ, и передомъ, – отв

ѣ

чалъ Юхванка, плутовски улыбаясь и пуская глаза въ разныя стороны.

– Что за вздоръ! поймай теб

ѣ

говорятъ!

Юхванка долго улыбался, переминался и только тогда, когда Николинька сказалъ: «Ну!» бросился подъ нав

ѣ

съ, принесъ оброть и сталъ гоняться за меренкомъ, пугая его и подходя сзади, а не спереди.

Николиньк

ѣ

надо

ѣ

ло смотр

ѣ

ть на это.

– Дай сюда оброть, – сказалъ онъ.

– Помилуйте, Ваше Сіятельство… не извольте…