Наследники

— Нам хотелось знать, какие у вас соображения по улучшению дел в поселке. У вас их нет. Ну, а слушать крики я, извините, не намерен.

Казаков подумал, что зря, пожалуй, погорячился. И начал опять что-то говорить о трудностях, об отсутствии фондов. А Быстров думал в это время про него: вроде и деловой и опытный, но почему такое спокойствие, такое поразительное равнодушие?

Быстров ушел, а Казаков досадливо морщился и мысленно проклинал себя за то, что не сдержался. Теперь начнутся обследования, проверки, обсуждения, думал он.

— Видите, Владислав Николаевич, — обратился он к Данилину, — и то ему не так и другое не этак. Давай немедленно водопровод, делай дренаж, утепляй палатки. Каждому чуть не пуховики. Одним словом, командует…

Данилин, выслушав его, негромко, сухо сказал:

— Я вас понял, Петр Сергеевич. Но хочу напомнить вам одну народную мудрость: у разумных людей обида делу не помеха. Советую иметь это в виду…

Глава XII. Родственные души

Петр Сергеевич Казаков сегодня раньше обычного прекратил прием посетителей, вызвал помощника, передал ему несколько папок с бумагами и предупредил:

— Объясните там всем, что прием закончен. А придут Четверня и Богдашкин, пропустите.

Потом он позвонил Данилину и болезненным, расслабленным голосом сказал:

— Нездоровится что-то, Владислав Николаевич. Уеду сегодня пораньше.

Вскоре в кабинет Казакова медвежьей, переваливающейся походкой вошел Четверня. Зеленая фетровая шляпа, открывавшая высокий, с залысинами лоб, розовый, чисто выбритый подбородок с двумя складками, прячущийся в мягком воротнике пальто. С Казаковым Четверня поздоровался шумно, обеими руками пожал его горячую, потную руку. Усевшись в кресло, проговорил:

— Я готов.

— Сейчас придет Богдашкин.

— Куда двинемся?

— Да что-нибудь придумаем. Отдохнуть хочется. Да и дело есть.

— Встряхнуться не вредно, — согласился Четверня.

Богдашкин появился через несколько минут. Он торопливо вбежал в кабинет, огляделся по сторонам и, сняв очки, сквозь одышку пояснил:

— Извиняйте. Задержался малость.

— Ты что по сторонам-то озираешься? Кого ищешь? — спросил Казаков.

— Да нет, просто так, по привычке. Хожу по стройке, то туда, то сюда верчу головой, не кричит ли, не шумит ли кто. Вот и привык.

— Одним словом, заячья жизнь. Так, что ли?

Богдашкин удивленно посмотел на Казакова и со вздохом ответил:

— Думаю, зайцу легче. Ни тебе летучек, ни «молний», ни производственных совещаний…

Михаил Яковлевич Богдашкин был невысок ростом, широкоплеч и толстоват. Это, однако, не мешало ему не ходить, а почти летать, успевать там, где не успели бы и трое; вечно озабоченный, с лихорадочно-тревожным взглядом, он и окружающих заражал своим неукротимым беспокойством.

Пришел Богдашкин на стройку из министерства, работал там инспектором Снабсбыта, был довольно опытным снабженцем, и в строительном мире фамилия его была известной. Именно он, Богдашкин, прослыл кудесником снабженческих дел, когда строился Череповецкий комбинат. Он и его помощники не раз выручали эту стройку из беды. Но случай, что прославил Богдашкина, был из ряда вон выходящим.

До пуска основного производства оставался всего месяц, а поставщики все не слали и не слали кабель нужных сечений. Тогда на «Севкабель» выехал Богдашкин. За несколько дней он перезнакомился со всеми сколько-нибудь значительными работниками цехов, складов, отдела сбыта, а потом затеял предлинный разговор с руководителями завода. Его вежливо выслушивали, убеждали немного подождать. Вот разделаемся со сверхсрочным заказом сибиряков и ликвидируем долг Череповцу. Но Богдашкин стоял на своем. Он уже в который раз начинал разговор о важности комбината, о трудностях, которые переживают строители, о том, какой наказ дан ему, Богдашкину, руководством… Собеседники вновь терпеливо объясняли свои трудности. Не знали они, что в это самое время пять барабанов кабеля уже грузились на платформы и, прежде чем Богдашкин распрощался с директором, они отбыли в Череповец.

Дело было громкое. Многим попало на «Севкабеле», а в Череповце попало и самому Богдашкину. Но так как победителей, как правило, не судят, то среди награжденных строителей был и Михаил Яковлевич.

Но в любом деле, как известно, кроме светлых есть и теневые стороны. Когда коллектив череповецких строителей перебрасывался на новую, большую и еще более ответственную стройку, Богдашкин из списка руководящего звена был исключен. Министр, утверждавший руководство новой площадки, сказал:

— Богдашкин? Ну нет, порезвился, и хватит.

Богдашкин, узнав об этом разговоре, притих, забился в канцелярию и, копошась в нарядах да счетах, молча переживал свою обиду. Потом боль стала затихать, появилась привычка. Просидел он так смирненько не год и не два, а что-то около десяти лет. И вдруг — «Химстрой». Для всех, кто знал Богдашкина, было совершенно непонятно, почему согласился он опять пойти на эту суматошную, беспокойную стезю. Годы-то ведь ушли, и вряд ли ему подходила теперь такая бурная, хлопотная жизнь.

А Богдашкина уговорили Казаков и Данилин. Когда Петр Сергеевич начал с ним разговор о том, что неплохо было бы тряхнуть стариной, Богдашкин не принял это предложение всерьез. Только когда его вызвал Данилин, он понял, что беседа Казакова с ним — не просто разговор и что надо решать. Если бы Данилин стал его убеждать, тогда Михаил Яковлевич, может, и не согласился бы. Но его не убеждали. Собственно, Данилина кандидатура Михаила Яковлевича не очень устраивала. Староват, суховат, оканцелярился. На «Химстрое» нужны люди молодые. Но что делать, если таких кандидатов нет под рукой? А опытный снабженец нужен позарез, и притом сегодня, сейчас.

Взвесив все, Данилин вызвал Богдашкина и прямо спросил, потянет ли он материально-техническое снабжение «Химстроя».

Михаил Яковлевич после некоторого раздумья ответил:

— Попытаюсь. Не выйдет — расстанемся.

Данилину ответ понравился, но он, хмурясь, уточнил:

— Идти к нам надо не на авось, а наверняка. Расстаться легко, а вот дело сделать…

В итоге они договорились, и Данилин, едучи в Каменск, забрал Михаила Яковлевича с собой.

Когда Богдашкин рассказал об этой беседе Казакову, тот одобрил его «тактику» и долго, пространно говорил о том, как следует вести себя в условиях «Химстроя». Но говорил витиевато, недомолвками, и многого Богдашкин тогда не понял. «Будь хозяином своего дела», — повторял он слова Петра Сергеевича. Это, конечно, верно. «Не слушай советчиков», — тоже хорошо сказано. «Гляди в оба — зри в три», — остроумно, спору нет. Только как все это понимать в чисто практическом смысле? И, поломав голову над этими загадками, он скоро напрочь забыл их.

Данилин, как оказалось, был человеком вполне во вкусе Богдашкина. Он вводил незыблемое правило: отстаивай свое мнение у начальника строительства, у главного инженера, одним словом, у кого хочешь, но, если решение принято, свои соображения оставь при себе.

Богдашкину вспомнились слова, которые произнес Данилин, когда они ехали на стройку.

— Запомните, Богдашкин, со мной можно спорить, даже ругаться, но… делать. Делать — это главное.

Больше он ничего не добавил. Но Михаил Яковлевич скоро понял, почему состоялся такой разговор. Сроки ввода объектов здесь были невероятно коротки.

Прошел месяц, и к Богдашкину обращались уже как к старожилу «Химстроя». Комсомольская «молния» прославила его на всю стройку как виновника того, что сорвалась установка транспортеров на втором участке. Не без ехидства газета заключала, что, может, дескать, товарищ Богдашкин надеется на то, что бог даст. Зря, между прочим, надеетесь, товарищ Богдашкин, говорилось в конце, спрос-то будет с вас… Без всяких скидок его прорабатывали на всех собраниях, совещаниях, летучках. Богдашкин злился, отчаянно спорил и… делал. А потом жизнь стройки и совсем захватила его. Телефоны звонили поминутно, начснаба спрашивали со всех участков, вызывали все, кто имел хоть мало-мальское отношение к делам стройки. И стоило ему где-то задержаться на час или два, на площадке поднимался несусветный шум, серебристый громкоговоритель, установленный на центральном перекрестке дорог, требовал, чтобы товарищ Богдашкин явился туда-то и к тому-то, позвонил, сообщил, доложил.