Наследники

Когда Алексей вернулся к Косте, тот молча вытащил из нагрудного кармана изрядно помятый конверт, достал листок из ученической тетради в клеточку. Медленно посмотрел на листок, размышляя, отдать или не отдать его в чужие руки, и решительно протянул Быстрову:

— Вот, поинтересуйтесь.

Прочтя письмо, Алексей долго молчал, потом прочел еще раз. Писала Надя Рощина…

Быстрову вспомнилось заседание комитета комсомола на «Октябре». Костя и его приятельница вступают в комсомол. Девушка долго не уходит с заседания и восторженно, проникновенно говорит: «Хочу запомнить, кто меня в комсомол принимал, на всю жизнь запомнить…» Всплыла в памяти еще одна картина: заявляются они вместе с Костей в комитет. В валенках, полушубках, с чемоданами. В Лесогорск, видишь ли, собрались…

Третий эпизод встал особенно ярко. Заплаканная Надя, не стесняясь слез, просит, умоляет Быстрова, требует от него немедленной помощи. Это когда Костя попал в милицию, затеяв драку с каким-то пьянчугой, который избивал жену.

Надя Рощина — длинные льняные косы, лукавые голубые глаза, порывистость, резкость в движениях и легкая, но важная походка. Дескать, я уже взрослая… Письмо, что лежало сейчас перед Алексеем, удивительно не вязалось с этим образом, не верилось, что оно написано именно той Надей.

Здесь были пространные рассуждения о любви, о том, что она должна быть или огромной, или никакой… Что она, Надя, ждет, ищет и даже, кажется, встретила такую настоящую любовь. Вот подчеркнутые строчки: она считает себя и Костю свободными от принятых обязательств… В конце сообщала, что в Каменск не приедет. Желала Косте счастья и в то же время давала немалое количество советов чисто практического, житейского порядка. Как одеваться, питаться и даже как вести себя. А в постскриптуме спрашивала совета, выходить ли ей замуж за какого-то Лобанова.

Костя с грустной улыбкой заметил:

— А вы спрашиваете, почему невеселый. После такого меморандума в пляс не пойдешь.

— Да, история… — озадаченно промолвил Быстров.

Косте даже этот тяжелый разговор о Наде, видимо, доставлял радость. Он, чуть оживившись, сказал:

— Правда, если говорить откровенно, то виноват отчасти я сам.

— Как сам?

— История длинная, но раз интересуетесь, расскажу. Провожали мы как-то молодежную делегацию, приезжавшую к нам на завод. Решили в буфете в аэропорту угостить их немного. У стойки разговорился я с девушкой, что орудовала с автоматами. Толстенькая такая, миловидная. Слово за слово, познакомились. Вера, говорит, меня звать. Я тоже представился. Улыбнулись друг другу. Заходите, когда на аэродроме будете. Обязательно зайду, кофе у вас ничего, крепкий. Вот и весь разговор. А через неделю поехали мы всей нашей компанией в городской парк. Ходим по дорожкам, наслаждаемся природой. И вдруг с одной скамейки поднимается какая-то дивчина и прямо ко мне:

«Здравствуйте, Костя, — и так игриво спрашивает: — Не узнаете?»

«Действительно, — говорю, — не узнаю».

«Короткая же у вас память. А Внуковский аэродром… помните?»

Я даже вздохнул с облегчением. Ничего же такого особенного не было. Надька между тем смотрит на нас. Да как смотрит!.. Из глаз такие молнии сверкают, что обжечься можно. С этого дня в нее словно бес вселился. «Так-то ты ведешь себя, друг мой? Ладно, я, — говорит, — тебе это припомню…» И, что называется, закусила удила. Со мной — ни слова, виснет то на Пашке Орлове, то на ком-нибудь еще.

Ладно, думаю, перетерплю, а после загса на место тебя, дорогуша, поставлю. Ведь у нас все уже обговорено было, в Октябрьские праздники должна была свадьба состояться. Как-то встретились в цехе, она отозвала меня в сторону и спрашивает: «Ты мастера испытательной станции Лобанова знаешь?» — «Знаю, — говорю. — Хороший парень». — «Мне тоже так кажется. В театр меня приглашает сегодня. Пойти или нет? Как ты думаешь?»

Я, конечно, возмутился ее наглостью и говорю: «Можешь идти хоть с чертом-дьяволом, а от меня отстань». Она посмотрела на меня этак, знаете, с грустинкой в глазах и говорит: «Что ж, ладно, воспользуюсь твоим советом».

Началось, как видите, с пустяка, а кончилось всерьез. Загс пришлось отставить, комсомольскую свадьбу тоже. И начала моя Надька влюбляться направо и налево. И все, знаете ли, солидные, обстоятельные товарищи. То мастер за ней увивается, то старший технолог из цеха сборки, то начальник соседнего цеха. А утром встретит она меня и рассказывает, где была, как чудесно провела вечер.

Согласитесь, Алексей Федорович, ну не идиотское ли положение? Я ее люблю давно, с училища еще, а она такие номера выкидывает! Конечно, надо бы послать ее ко всем чертям, и все тут. Я и рад бы это сделать, только сердце против, не дает оно мне воли. Одним словом, ад кромешный, а не жизнь. Сначала я не допускал плохих мыслей, гнал их от себя. Но потом все труднее и труднее стало. Я ведь не очень-то верю в платоническую любовь.

Костя замолчал. Быстров мягко заметил:

— Действительно, сердцеедкой выросла твоя Надежда. Кто бы мог подумать?

— Именно сердцеедка. И зловредная. Знает ведь, знает, что мучаюсь из-за нее, и ничуть не хочет облегчить мое состояние. И в то же время не дает окончательно отстать от нее. Проходя по цеху, то помашет рукой, то крикнет что-то приветливое или придет к станку, упрется в меня бездонными зенками и с безответственной улыбкой спросит: «Ну как, Костик, себя чувствуешь? Когда в загс пойдем?»

Все ребята в один голос советовали мне: «Брось ты, Костька, думать о Надьке, издевается же она над тобой. Не пара вы».

То, что мы не пара, я в основном согласен. Природа ко мне отнеслась, конечно, по-свински, а к Надьке наоборот — будто по знакомству. Вы давно ее не видели?

— Надю? Не помню даже. Наверное, как ушел с завода.

— А потом? Не встречались? — Костя спросил с легкой ноткой подозрительности и, видя недоумение на лице Быстрова, пояснил: — Она мне говорила, что и в вас была влюблена.

— В меня? Час от часу не легче. Это когда же?

— Когда на «Октябре» и в горкоме работали. Но это я ей в вину не ставлю. Многие наши заводские девчата из-за вас сохли.

Быстров покраснел и, озорновато блеснув глазами, заметил:

— Жаль, что я этого раньше не знал.

Костя же, вновь поглощенный своими мыслями, продолжал:

— Вымахала Надька в такую красавицу, что дух захватывает.

И, вытащив из кармана фотографию, положил на стол. Алексей взглянул на карточку. Лишь что-то отдаленное, призрачное напоминало ему в этом снимке ту Надю Рощину, что он помнил. С фотографии смотрело обаятельное, красивое лицо, удивительно притягательные, широко открытые глаза. Косы толстыми шелковистыми жгутами свешивались на грудь и доходили до самого пояса.

— Косы-то какие!..

— Срезала. Мне назло. Перед моим отъездом. Я упрашивал, умолял даже не трогать. А она мне в ответ: «Ты своей сивой челкой командуй».

Помолчав, Костя спросил:

— Верно ведь хороша?

— Очень.

— В этом все дело. А вы бы в натуре посмотрели! Хоть на конкурс красавиц. А я… Каким был, таким остался. Нет у меня в этой части перспектив. Уж что ни делал, чтобы в рост вытянуться, нужные контуры обрести. Все виды спорта освоил — бегаю, прыгаю, плаваю, фехтованием, самбо занимался. Видите, — Костя показал солидный синяк под глазом, — в секцию бокса вступил. Ни черта не помогает.

— Зато пользу дает несомненную.

— Это конечно. Дайте-ка руку. — Костя так сжал кисть Быстрова, что тому показалось, будто попала она в железные тиски.

— Неплохо.

— А что толку? «Какой, — говорит, — ты спутник жизни, коль до плеча мне головой не достаешь?» Вот ее концепция.

— А кто такой этот Лобанов? Ты знаешь его?

— Мастер с испыталки. Очень хороший мастер. Он давно по Надьке сохнет. Когда я уезжал, она заявила, что всерьез осмысливает его предложение, но пока не решилась, все еще думает. Как видите, даже совета спрашивает. — Помолчав, сердито добавил: — Уж скорее бы кончала эти консультации. Вышла бы — и делу конец. Переболел бы я, перемучился, зато бы ясность была. — Опять помолчал и со вздохом произнес: — Я ведь почему сюда-то подался? Конечно, на такое дело давно мне попасть хотелось. Очень давно. Вы помните, я еще в Лесогорск рвался. Потом на Усть-Илим. Все не получалось. А тут «Химстрой». Думал так: и на большущей стройке поработаю, и Надьку уведу от всяких там ухажеров. Тут-то она бы меня, думаю, оценила… И вот все сорвалось.