Мемуары Дьявола

— Кто идет?

— Ой, люди добрые, — жалобно запричитал Луицци, — я невезучий путник, подвергшийся разбойному нападению; бандиты отобрали все деньги и документы, бросили в каком-то лесу, и я плутаю уже битых два часа в поисках дороги из Лаваля в Витре {341}.

Едва Луицци закончил говорить, как к нему бойко подскочил сорванец лет двенадцати, тщательно изучил со всех сторон и с легким презрением в голосе заключил:

— Это барин, дедушка.

— Смотри хорошенько, Матье, — отозвался старик.

Тут же послышался нежный женский голосок:

— И что же вы хотите, добрый человек?

— Укрыться где-нибудь на ночь, если это вас не очень стеснит…

— Ничуть, — ответил старик. — У нас еще никто не спит; одним больше у печки — теплее будет. Идемте же, сударь, вам, должно быть, нужно согреться.

— Дедушка Брюно, — сказал мальчишка, — мы уже в двух ружейных выстрелах от дома; я побегу вперед — предупредить, что с нами сестра Анжелика и барин; здесь вы уже не собьетесь с пути, нужно только идти прямо по этой тропинке.

— Хорошо, — ответил старик, ступая на указанную дорожку, — давайте же поторопимся.

Луицци удивлялся легкости, с которой слепец поверил в его басню; но еще больше он изумился, когда старик заговорил о его вымышленных приключениях словно о самом обыденном деле.

— И сколько их было, этих разбойников?

— Дюжина, не меньше. — Тщеславие не позволяло барону поскупиться на численность его победителей.

— А вы не подметили среди них этакого высоченного крепыша с козьей шкурой на плечах и в красном колпаке вместо шляпы? {342}

— Да-да, — откликнулся Арман, — похоже, среди прочих был такой длинный и примерно в таком наряде.

— Так я и знал, — проворчал слепец, — это шайка Бертрана. Эх, кабы целы были мои глаза, показал бы я поганцу, как бесчинствовать в наших местах! Уж он-то знает, как я метко стреляю, вернее, стрелял когда-то.

— Но, — вмешалась сестра Анжелика, шедшая рядом со стариком, — разве раньше Бертран не был вашим другом?

— Что верно, то верно; во времена республики мы с ним хором кричали «Да здравствует король!», и думаю, что если бы я не вынес полумертвого Бертрана с поля битвы под Круа-Батай {343}, то его похоронили бы вместе со святыми отцами, которые полегли все до единого в тот знаменитый день. Но то была благородная, священная война; мы не грабили одинокие дома, опустошая их винные погреба, не раздевали припозднившихся путников на больших и малых дорогах; ведь эти банды, надо полагать, забрали у вас все, сударь?

— Все! Абсолютно все! — поспешил заверить барон.

— Трусливые шакалы!

— Но, папаша Брюно, — возразила сестра милосердия, — вы же рассказывали, что всего несколько часов назад они отважно бились…

— Что правда, то правда; мы позволили красноштанникам {344} унести ноги, оставив открытым проход в изгороди вокруг хутора, но если бы мы, шуаны, ударили с тыла, то перебили бы супостатов всех до одного!

— И в тот момент раненый офицер укрылся в вашем доме? — спросила сестра Анжелика.

— Он не укрывался. Пуля настигла его перед изгородью, а поскольку славный малый был впереди в атаке и последним при отступлении, то его солдаты, удиравшие без оглядки, не заметили, как он упал, а шуаны, преследуя врага, сочли его мертвым. И только через два часа мой сын Жак, обходя хутор, обнаружил истекавшего кровью офицера, и мы занесли его в дом. Жак отправился за врачом, и поскольку ни один из лодырей-работников не отважился в такую ночь пойти за вами, то пришлось мне тряхнуть стариной. К великому моему несчастью, вот уже полгода, как я потерял зрение, и Матье вызвался мне помочь.

Вот так переговариваясь, папаша Брюно, сестра Анжелика и Луицци подошли к небольшому хутору, обнесенному изгородью наподобие той, что преграждает проезд в заповедные королевские леса. Когда спутники проходили через оставленные с двух сторон узкие проходы, барон, сильно обеспокоенный проявленным к нему любопытством двух огромных псов, с пристрастием обнюхавших незнакомца, увидел довольно длинный ряд неказистых одноэтажных строений. Одна из дверей, распахнутая настежь, позволила бы заглянуть внутрь ярко освещенного дома, если бы на крыльце не толпились какие-то люди.

— Это вы, отец? — раздался зычный голос, перекрывший шум дождя и завывшего с удвоенной силой ветра.

— Я, сынок, я! — прокряхтел старик.

Стоявшие на пороге тут же отступили, освободив проход. Слепец вошел первым, передал свою накидку из козьей шкуры внуку, который повесил ее на гвоздь поближе к очагу, где уже сушилось несколько подобных одеяний.

Обладатель зычного голоса уселся возле очага, поставив ноги на подставку для дров и уперевшись подбородком в ладонь руки, а локтем — в колено. Внимательно проследив, как Матье помогал деду устроиться поудобнее возле огня, он обернулся к сестре милосердия, уже отдавшей служанке просторную черную накидку, и ткнул пальцем на внутреннюю дверь.

— Жена там, рядом с больным, — сказал он. — Пройдите к ним на минутку, взгляните на предписание, оставленное врачом; он просил показать его вам. Если нет ничего срочного, то возвращайтесь сюда — вам, верно, нужно согреться, ведь погода сегодня — жуть.

Сестра зашла в указанную им комнату, а глава семейства обратился к барону:

— Присаживайтесь, сударь, милости просим к нашему очагу. Они не оставили вам даже накидки, и это в такой-то потоп! — добавил он, разглядев промокшего до нитки барона. — Вам нельзя оставаться в таком виде, а то простынете, как лягушка! Марианна! Найди и отнеси в комнату раненого какую-нибудь одежду для барина, а затем оставьте его там, пусть переоденется. Простите, сударь, у нас в доме всего две комнаты, но мы сделаем для вас все, что сможем.

Луицци хотел поблагодарить крестьянина, но тот снова закричал, теперь уже раздраженно:

— Эй, кто оставил открытой дверь? Вы что, хотите получить из леса пару ружейных зарядов на огонек? Заприте все засовы!

— Отец, это я, — ответил малыш Матье. — Во дворе Лион и Белло, они не подпустят чужака и на пушечный выстрел!

— Ну хорошо, — смягчился Жак, а затем пробормотал сквозь зубы: — Чужаков-то я как раз и не боюсь, а вот старых приятелей, хорошо знакомых собакам…

— Ты прав, — поддержал его слепец. Он поставил босые ноги на собственные башмаки, чтобы побыстрее согреться. — Ты прав, сынок; судя по тому, что рассказал мне этот господин, его ограбила шайка Бертрана.

— Вы знаете Бертрана? — спросил Жак у Луицци.

— Нет, — ответил барон, — но ваш отец описал мне его. Очень высокий…

— Не один шуан такого же роста; и если вы его не разглядели…

— Уже стемнело, когда они остановили мой экипаж.

— Экипаж! — изумился Жак. — И где?

— Но… — замялся Луицци, уже жалея, что упомянул про экипаж, — на большой дороге из Витре в Лаваль…

— И откуда вы ехали?

— Из Витре, — в еще большем замешательстве ответил Луицци.

— А что стало с лошадьми и форейтором?

— Но я, право, даже не знаю…

— Бонфис, — крикнул хозяин дома одному из работников, починявшему вилы в углу просторной комнаты, — сходишь на почтовую станцию, узнаешь, есть ли новости о пропавшем экипаже. Сколько времени примерно прошло с момента нападения?

— Часа два, — необдуманно брякнул барон.

— Два часа? — повторил Жак. — Странно!

Он бросил на Луицци подозрительный взгляд, но в то же мгновение появилась его жена Марианна:

— Сударь, можете пройти в комнату; все готово.

Жак, не спуская с барона прищуренных глаз, махнул ему рукой, приглашая пройти. Переступив через порог комнаты, где находился раненый, Луицци чуть не столкнулся с выходившей оттуда сестрой милосердия и впервые разглядел ее лицо. Его черты ошеломили барона, как будто он когда-то уже встречался с этой женщиной, и, что было не менее удивительным, у него сложилось впечатление, что его собственная внешность произвела на Анжелику тот же самый эффект, так как она резко остановилась и тихо ахнула; тем не менее оба прошли дальше, и никто, кроме них самих, ничего не заметил. Луицци оказался в куда менее просторном помещении, чем первое; один угол полностью занимала большая кровать с вертикальными стойками и занавесками из зеленой саржи, плотно задернутыми, чтобы свет от слабенькой лампы не тревожил больного. На стуле лежала предназначенная барону одежда. Он переоделся, не прекращая копаться в памяти: когда и где он мог видеть это лицо? Но образ девушки, показавшийся поначалу столь ярким и близким, быстро растворился во множестве других воспоминаний, и он пришел к выводу, что сестра Анжелика просто поразительно похожа на кого-то из знакомых ему женщин.