Великий океан

Собравшиеся подались вперед, некоторые сдернули картузы и шапки. Глядя на них,обнажили головы все. Стало тихо и торжественно. Многие вдруг поняли, что сегодняшнийдень самый значительный в их жизни и что прожили ее недаром. Люди забудут имена,ветер развеет могилы, но в памяти отечества дело их останется навсегда.

Кусков подошел ближе, снял картуз, провел по лицу ладонью.

Господа промышленные!..начал он громко. Высокий, исхудалый, с не поддающимисяседине волосами, стоял он перед собравшимися и в эту торжественную минуту казалсясовсем молодым.Господин главный правитель послал нас сюда служить Российско-американской компании и нашему государю и отечеству верой и правдой... Сегодня он намприслал наш русский флаг. Мы всегда будем ему верны...

Он скоро закончил свою маленькую речь, отступил назад и, пропустив вперед монаха,скромно стал в конце шеренги.

Монах служил молебен. Чахлый, с большими запавшими глазами, он неожиданногромким и чистым голосом произносил слова и говорил их мягко и с большим чувством.Запах ладана, смолы и лавра, крики кружившихся над фортом чаек, щебетанье похожих наворобьев черных птичек, величественная картина прерии и белых вершин Сьерры-Невады,чужой, ставшей теперь родной земли, трогали душу, и даже горловой, ненатуральный голосЛуки, изображавшего хор, не вызывал ни у кого смешка, Когда же Алексей в конце молебнаподнял на высокой мачте флаг и одновременно грохнули выстрелы двух пушек,промышленные заулыбались как дети, а алеуты припали к земле.

После богослужения монах окропил освященной водой строения, стены, двор и дажеНанкока, которого подослал Василий, затем тихо улыбнулся и с полчаса кашлял. Кусковсам отвел его в горницу.

Сразу же, не отпуская людей, Иван Александрович велел придумывать название, какоехотелось бы всем дать новому заселению. Называли разные: и «святой Троицы», и в честьцаря «Александровск», и в честь Баранова и Кускова, и «Алеутским», а Лука внезапновзгрустнул и предложил окрестить именем святой великомученицы Серафимы.Промышленные, а за ними алеуты галдели, спорили, отталкивали друг друга. Наконецостановились на трех: «Александровск», «Трех святителей» и «Форт Росс» предложениеАлексея.

Святыми и так все земли названы,сказал он запальчиво.Пускай наше русскоебудет.

Кусков приказал Василию написать все три названия, каждое на отдельной щепке, ащепки положил под икону Спасителя, еще не убранную с алтаря.

Бог спор решит,заявил он просто.Ну, тяни, Лука!

Промышленный подошел к иконе, примял бороду, перекрестился и, быстреньковыхватив щепку, даже икнул от волнения. Затем сунул ее Василию.

Форт Росс прочитал тот громко.

Впервые за много недель промышленные весь день гуляли. Кусков выставил бочонокрома, зажарили трех баранов, добытых на сей случай в горах охотниками, варили осетров ирыбу «кузьму», ели дикие персики и виноград, росшие на южных склонах холмов. Палилииз ружей и пели песни. А когда море и береговые камни покраснели от закатного зарева идневной зной сменила прохлада, жгли на пригорках костры и любовались алеутскимиплясками. Позже танцевали все, а пьяненькие Лука и Нанкок неистово барабанили ложкамипо пустому бочонку.

Иван Александрович и Алексей в гульбище не участвовали. Там распоряжался креолВасилий. Правитель колонии и его помощник обошли весь форт, осмотрели берег, чтобызавтра приступить к закладке небольшой верфи, подсчитали запасы. В первый раз и Кусковувыдался за это время свободный день. Как всегда, он тщательно заметил все мелочи, разгляделнедоделки, ощупал и проверил почти каждую сваю, но Алексей видел, что мысли егозаняты другим. Однако помощник знал, что Кусков никогда не скажет ни о том, что егорадует, ни о том, что беспокоит, и не пытался спрашивать. Иван Александрович не умелперекладывать заботы на плечи других. Он нес их сам.

И все же радостного настроения Алексея ничто не могло нарушить. Поселок выстроен,люди живы и здоровы, мечты начинали претворяться в жизнь. На всех картах и во всехкорабельных журналах на месте неизвестного мыса будет красоваться имя «Колония Росс»...

Он шел следом за Кусковым, слушая чириканье черных птичек, уже свивших подкрышами гнезда, негромкий гул океана, отголоски песни, доносившейся из-за пригорка,видел горы и красноватые скалы, сверкающие водопады, густые пахучие леса благословенный край... Словно все это он сам дал родине.

Вечером Кусков вскрыл полученный из Ново-Архангельска пакет. Они сидели с Алексеемв еще не совсем достроенном доме правителя, в одной из трех комнат, занятых Кусковым.Четвертую, через полутемные сени, он отдал своему молодому помощнику.

Так же как в зальце Баранова на Ситхе, в комнате у Ивана Александровича стоялбольшой шкаф для бумаг и книг, хотя книг было мало, а на полках в строгом порядкележали куски горных пород, пучки трав, перья птиц, лук и индейский топорик томагавк,плетеные сосуды из тонких кореньев, колосья дикой ржи, виноградная лоза, засушенныецитрусовые цветы, морские раковины все, чем изобиловали новые места.

Напротив шкафа в оконном простенке висели старинная карта Татарии и изображениереки Чжа-Кианг с застывшими на ней неуклюжими сампанами, вывезенное ИваномАлександровичем из Кантона. В углу перед иконой богородицы новгородского письма стоялузкий диван, рядом с ним обитый жестью огромный ларь, а за ним, на толстом чурбане,подарок Баранова другу статуя крылатого Меркурия работы Ротчева. Белоснежный мраморрезко подчеркивал простоту бревенчатых стен.

Промышленные принимали скульптуры за ангела и, входя, крестились на нее. А ИванАлександрович часто простаивал перед ней по многу минут, любуясь прекрасной статуей.Всю жизнь он жадно стремился как можно больше узнать, дойти до всего своим умом. Неодин раз караульные видели свет в его окне до утра и огромную тень согнувшегося надстолом Кускова. Он терпеливо переписывал заинтересовавшие его места из привезенныхкниг, чтобы выучить их и обдумать.

Сейчас он с волнением срезал печати. Тут были распоряжения, которых он ждал ужедавно и которые ему обещал выслать Баранов, как только получит от него весточку. ВесточкуКусков послал три месяца назад через бостонского корабельщика, укрывшегося от штормав заливе Румянцева.