Музыка души

В отчаянии он все чаще начал думать о другом пристанище. Во время прогулок он даже присмотрел домик, стоявший в стороне от города. Он, правда, требовал некоторой перестройки и полной отделки, но Петр Ильич решил, что ему доставит удовольствие приводить дом в порядок.

***

И снова гости нарушили уединение. Сначала приехал Анатолий с семьей, потом – Модест. Наконец, соседнюю дачу сняли Кондратьевы. К тому же зачастили дожди, не позволяя гулять, все ходили сумрачные и раздраженные.

Впрочем, Петр Ильич был рад обществу родных, особенно маленькая Танюша умиляла своей непосредственностью. Однажды, вертясь перед зеркалом, она заявила родителям:

– Вот придет дядя Петя, скажет: Тата надушилась, распушилась!

А встречая отца с прогулки спрашивала:

– Папа, откедова ты?

К гордости родителей Таня для своего возраста много и хорошо говорила и росла смышленой девочкой.

Братья, прекрасно знавшие потребности Петра Ильича, не появлялись у него в утренние часы, посвященные работе. Встречались они только за ужином.

Теплым июньским вечером, когда все собрались за столом на веранде, Анатолий сообщил:

– Мне пришло уведомление из Министерства. Меня назначают прокурором Окружного суда в Тифлис.

– Замечательная новость! – обрадовался Петр Ильич. – Уж если ехать в провинцию, то лучше Тифлиса ничего нельзя выдумать.

Вот только Прасковья не казалась счастливой. На вопрос в чем дело, она нерешительно призналась:

– Мне боязно ехать в провинцию. Я всю жизнь провела в Москве. Как-то будет еще на новом месте?

– Твои страхи естественны, но вот увидишь – все образуется, – утешил невестку Петр Ильич. – Знаешь, Саша тоже боялась и печалилась, когда уезжала из Петербурга в Каменку. Да со временем привыкла, устроилась, и теперь ничего другого и не желает.

Паня не выглядела убежденной, но благодарно улыбнулась.

– В любом случае, мое назначение еще должен подтвердить государь, и мы ждем его решения, – заключил Толя.

Депеша о решении задерживалась, заставляя всех волноваться. И вот пришло извещение, что дело улажено: Анатолий должен отбыть на новое место службы в августе.

Петр Ильич не любил торжества и празднества, но на этот раз именины пришлось справить пышно. Исполненный решимости устроить для близких настоящий праздник, он организовал роскошный обед. Даже сам ездил в Москву за провизией, купил пять живых стерлядей, которых вез в корзине со льдом. Но вот беда – в поезде было людно и жарко, лед начал таять, и по вагону потекли потоки воды. Пассажиры изумленно оглядывались в поисках причины неожиданного потопа и возмущались. Петр Ильич сжался в комок на своем месте, ежеминутно ожидая, что кондуктор выбросит дорогое яство в окно. К счастью, все обошлось, он благополучно довез стерлядей до Майданова.

Гостей собралось великое множество: помимо живших у Петра Ильича близнецов, приехал брат Николай с женой, отец Прасковьи, Кондратьевы. Пришла на огонек и хозяйка Майданова, приведя с собой племянницу. Праздник вышел веселый и шумный, но утомительный. Особенно раздражала Новикова с ее манией быть интересной и умной. Впрочем, она искренне стремилась помочь, даже предложила Петру Ильичу другой дом:

– Я понимаю: вам хочется уединения от остальных дачников. Так переезжайте в тот дом, где я сейчас живу: он в стороне от дач, к тому же я могу огородить его забором.

– Спасибо, Надежда Васильевна, наверное, я воспользуюсь вашим щедрым предложением.

На самом деле смена дома мало улыбалась Петру Ильичу: ему хотелось совсем покинуть Майданово. Но за неимением лучших вариантов, можно пока принять этот.

Поздно вечером, когда гости разошлись, Николай позвал прогуляться в сад. Некоторое время назад Петр Ильич рассказал старшему брату о незаконнорожденном сыне племянницы Тани, спрашивая, не хочет ли тот усыновить мальчика.

– Я поговорил с Олей, и она с радостью согласилась. Когда ты собираешься ехать за Жоржем?

– Я хотел забрать его уже сейчас, но Таня недавно написала, умоляя пока ничего не предпринимать. Говорит, у нее появились какие-то новые обстоятельства, что она возьмет сына к себе… Я не слишком в это верю, но согласись, мы не можем игнорировать просьбу матери.

Николай разочарованно кивнул.

– Если ничего не изменится, я поеду в Париж зимой – тогда все и решим. Думаю, вам в любом случае следует готовиться к усыновлению. Все эти Танины планы и надежды… сколько их уже было…

– Хорошо. Значит, ждем до зимы. Я передам Оле.

Уезжая, Николай забыл в Майданове новые ковры, которые купил в Москве и вез домой.

– Вот бы мне такие для нового дома… – мечтательно заметил Петр Ильич, думая, как лучше отправить ковры брату.

– Так оставляй себе, – уверенно заявила Прасковья. – Коле они все равно не нужны. Мы недавно были у них – ковров там хватает, и самых роскошных.

Петр Ильич посомневался, но в итоге решил последовать совету невестки, отправив Николаю шутливое извинение:

«Насчет ковров скажу, что я их ужиливаю от вас. Когда решился вопрос о моем переезде, то оказалось, что ковры эти мне страшно нужны, и Паня сама посоветовала мне без церемонии отнять их от вас, утверждая, что, в сущности, они вам вовсе не нужны. Как бы то ни было, но теперь ковры эти у меня, и отдам я их только если ты придешь с полицией, да и то раскровеню все морды, прежде чем расстанусь с ними. Милому Коке тоже попадется здоровая колотушка. Итак, если хочешь скандала, братоубийственной распри, пролития крови, то действуй. Если же убоишься, то лучше позволь заплатить 30 р. и забудь о коврах. Пожалуйста, милый Кукарекушка, уступи!»

***

Июль выдался необычайно жарким и сухим. Весь горизонт окутала дымчатая мгла от горения торфяных болот. С каждым днем она становилась гуще: казалось, еще немного – и в ней можно будет задохнуться.

Братья почти насильно увезли Петра Ильича в Плещеево – погостить у племянницы Анны. Хоть и приятно было повидать ее и Веру, жившую в то время у сестры, поездка принесла одно раздражение. Он страшно не любил отрываться от работы и в любом случае не мог отдыхать, пока сочинение не закончено.

Едва вернувшись в Майданово, он снова с усердием занялся «Манфредом», теперь полностью увлекшим его. Вот только сложная, трагического характера симфония дурно действовала на настроение. Петр Ильич чувствовал, что и сам превратился в какого-то Манфреда. Модест тоже был занят: закончив повесть, он принялся за комедию.

Тишину знойного летнего дня нарушал доносившийся с веранды звонкий смех Таты да голос Пани, увещевавший дочку вести себя потише, поскольку дяди работают. Толя уехал по делам в Москву и должен был вернуться лишь поздно вечером.

Вдруг со стороны города раздался тревожный набат. Он становился все громче, и Петр Ильич в беспокойстве выбежал из дома. Вдали над Клином поднимался густой черный дым.

– Пожар! – выдохнул незаметно появившийся рядом Модест.

Пожар в полностью деревянном городе грозил обернуться настоящей катастрофой. Переглянувшись, братья кивнули друг другу и поспешили в Клин в надежде помочь.

Когда они добрались до города, он представлял собой страшное зрелище: торговые ряды на центральной площади полыхали так, что люди, подносившие воду для тушения, едва могли приблизиться. Огонь уже перекинулся на ближайшие дома. Если так пойдет дальше, Клин выгорит до основания. Пылающее дерево трещало, раскидывая вокруг искры, жар огня опалял кожу, в воздухе стоял столь густой дым, что было тяжело дышать, кругом слышались испуганные крики, ржание лошадей и лай собак.

Быстро сориентировавшись, Петр Ильич с Модестом принялись помогать подносить воду с реки и вытаскивать из загоревшихся домов имущество жильцов.

К тому времени как с огнем удалось справиться, пострадало около трети города. Черные обуглившиеся стены дымились, хмурые, покрытые сажей мужики разгребали пожарище, пытаясь спасти то, что еще можно было спасти, бабы истерически причитали, плакали перепуганные дети. Множество людей осталось без крова. Сердце разрывалось от жалости при виде этой картины. И Петр Ильич пригласил пострадавших к себе в Майданово – пожить какое-то время, пока не отстроят новые дома. Помог он и деньгами – многие из погорельцев не имели достаточно средств для стройки.