Музыка души

Глава 16. Майданово - начало оседлой жизни

Большой деревянный дом, окруженный парком, стоял на высоком берегу реки. Широкие липовые аллеи, остатки корзин роз перед фасадом, беседки, пруды и мостики, мраморная ваза в тенистом уголке. И все же первым впечатлением было разочарование. То, что Алеше показалось роскошным и великолепным, Петру Ильичу предстало пестрым, безвкусным, потертым и грязноватым. Когда-то имение было богато – следы былой роскоши еще проглядывали тут и там, – но сейчас оно пришло в совершеннейший упадок.

Петр Ильич сразу же решил, что Майданово не станет его постоянным домом. Однако год прожить можно, а летом окрестности обещали быть даже великолепными. Вдали виднелась березовая роща, еловый лесок и каланча сельской церкви.

У входа его встретила светская дама лет пятидесяти – хозяйка имения разорившаяся помещица Надежда Васильевна Новикова.

– Рада знакомству, Петр Ильич, – с энтузиазмом приветствовала она гостя. – Я покажу вам комнаты.

По дороге Новикова без умолку болтала: рассказала, что была когда-то состоятельна, но теперь живет доходом с Майданова, превратив все пристройки усадьбы в дачи, что не мешало ей вести светскую жизнь. Она знала буквально всех: и Листа, и Рубинштейна, и Жорж Санд, и Александра Дюма-сына, которого называла своим другом. У них обнаружилось множество общих знакомых, что заставляло опасаться появления этих знакомых здесь.

Петр Ильич не вслушивался в пустую болтовню, больше занятый осмотром дома. Он был велик, комнаты – довольно уютны, если не считать холодной гостиной, в которой невозможно будет обитать зимой. Но претензия на роскошь, дешевая пестрота, безвкусие, грязь и непомерная запущенность вызывали отвращение.

– Я дружу со всеми моими гостями, – продолжала Новикова свой монолог. – Уверена, и вы не станете исключением. Приходите ко мне на партию в пикет.

– Мне очень жаль, Надежда Васильевна, но я не играю в пикет.

– О. Вот как? – она заметно огорчилась.

Петру Ильичу тут же стало жаль ее одиночества – зимой дачников не было, хозяйка явно скучала – и он добавил:

– Впрочем, если вы научите меня…

– Конечно-конечно, – тут же оживилась Новикова. – Буду счастлива.

Петр Ильич нашел свои комнаты полностью обустроенными – даже рояль привезли. Вид из окон, тишина, сознание, что он наконец-то у себя, искупали неприятное впечатление от дома. Тот день он провел в самом чудесном расположении духа. Вопреки небольшому разочарованию, он был счастлив, доволен и покоен.

На следующий день Петр Ильич засел за переделку «Кузнеца Вакулы», а после обеда, воспользовавшись чудной погодой, отправился на прогулку по окрестностям. Несмотря на морозный воздух, солнце светило почти по-весеннему. Снег блистал мириадами алмазов и слегка подтаивал. Вдоль живописного берега реки Сестры Петр Ильич поднялся вверх – к городу. Проходя мимо игравших на улице крестьянских ребятишек, он одаривал их двугривенными и пятиалтынными, подумав, что в следующий раз надо запастись для них сладостями. Пораженные столь щедрыми подарками дети восторженно благодарили доброго барина и тут же мчались похвастаться перед другими своей удачей.

До Клина идти оказалось недалеко – поля быстро сменились домами, а на холме налево, возвышаясь над остальными постройками, стояла небольшая белая церковь. Справа – там, где располагался центр города – сверкали на солнце купола более величественного храма, как позже выяснил Петр Ильич, Троицкого собора. Он направился туда и скоро вышел на обширную площадь, заставленную повозками. Маленький провинциальный городок напоминал о родном Воткинске, чем еще больше располагал к себе.

Дома ждала масса писем. Славянское общество покорнейше просило господина Чайковского написать какую-нибудь пьесу к тысячелетию со дня смерти святого равноапостольного Мефодия. С той же просьбой обращался Юргенсон, на что Петр Ильич только фыркнул: заниматься праздничными пьесами ему сейчас совсем не хотелось. Танеев звал в Москву, сообщая, что двадцать второго февраля будет исполнять фортепианную фантазию. Московское отделение Музыкального общества приглашало на заседание директоров.

***

Четыре дня в Москве прошли в ужасной суматохе. Пришлось посетить два заседания Музыкального общества; поспорить с Юргенсоном по поводу пьесы – упрямый Петр Иванович смог-таки уговорить его написать Гимн в честь святых Кирилла и Мефодия; присутствовать на концерте. Фантазию исполнили превосходно. Публика встретила ее бурными рукоплесканиями и неоднократными вызовами автора.

В подобной суете пролетела вся весна: Петр Ильич либо сам ездил в Москву, либо принимал у себя гостей. За это время у него успели побывать все, кто жил в Первопрестольной, включая Анатолия с семьей. Много времени занимали заботы о консерватории: ей необходим был новый директор – Альбрехт с этой должностью очевидно не справлялся. Петр Ильич даже обращался с просьбой к Римскому-Корсакову, считая его подходящей кандидатурой, но тот отказался. Оставался лишь один вариант – Танеев. Единственный минус заключался в молодости Сергея Ивановича.

Не меньше забот доставляли хлопоты о постановке «Черевичек».

Дважды Петр Ильич отмечал свое сорокапятилетие: в Майданове с консерваторскими друзьями и в Москве с братом Анатолием, истратив огромное количество денег и страшно устав от кутежей.

В мае чуть ли не ежедневно приходилось присутствовать на консерваторских экзаменах – скучных и утомительных. Зато порадовал повысившийся уровень талантов. К ним бы еще хорошего директора, который смог бы прекратить дрязги среди профессоров и навести порядок…

После последнего экзамена Петр Ильич отвел в сторону Танеева для конфиденциального разговора.

– Сергей Иванович, как вы смотрите на то, чтобы занять пост директора консерватории?

Тот безгранично изумился:

– Я?

Петр Ильич решительно кивнул:

– В вас – человеке безупречной нравственной чистоты и превосходном музыканте – я вижу якорь спасения для консерватории.

– Но для этой должности требуется ловкий и опытный администратор, коим я не являюсь. И не чувствую себя способным для нее, - возразил Танеев.

– А по мне, так вы очень даже способны, – продолжал Петр Ильич горячо убеждать бывшего ученика. – Да, вы молоды и, возможно, вам недостает опыта, но это с лихвой компенсируется вашей честностью и авторитетом в музыкальном мире.

Сергей Иванович не выглядел убежденным и долго еще сопротивлялся, но в конце концов сдался под напором Петр Ильича. Теперь предстояло всех директоров Музыкального общества настроить в пользу Танеева, подготовить Альбрехта к предстоящей отставке. Были и другие обиженные самолюбия и затронутые амбиции. Всех их приходилось сглаживать, умиротворять, действовать убеждениями, просьбами, даже хитростями. Вложив в это дело огромное количество энергии и сил, Петр Ильич сумел добиться своего: дирекция Русского музыкального общества избрала Танеева директором консерватории.

Абсолютно опустошенный, но с чувством выполненного долга Петр Ильич покинул Первопрестольную.

В июне появилась, наконец, возможность отдохнуть от поездок и гостей и заняться сочинением «Манфреда». Увы, в это время появилась иная напасть: дачники. И красивый парк, и хорошенькие виды, и чудесное купанье – все было отравлено ими. С наступлением теплой погоды Майданово становилось все оживленнее. Даже в парк невозможно стало выйти, ни на кого не наткнувшись. Это ужасно раздражало, заставляя чувствовать себя несвободным. Чтобы не встречаться с дачниками и хозяйкой, Петр Ильич гулял исключительно за пределами усадьбы, благо окрестности здесь были необычайно живописные. Но и тут его поджидала неприятность: привлеченные щедрыми чаевыми деревенские мальчишки буквально не давали проходу, стоило выйти из дома. А ведь он крайне нуждался в уединении во время прогулок: общество убивало всякое вдохновение. Петр Ильич стал ходить другими путями, избегая детей, но они выслеживали его и появлялись в таких уголках леса, где он совершенно не ожидал никого встретить.