Музыка души

Девицы Сашенька и Леночка хотели

Меня в стихах веселых осмеять,

И что же, – тужились, старалися, потели,

А родили всего стишонков пять…

Не то что я. Мой мощный, гордый гений

Едва присел на стул – и уж как раз

Готов поток чудесных песнопений,

И в них сразить он мог обеих вас…

Пусть в нем щека уродливо надута,

Пусть он теперь подобье сатаны,

А все ж в него Елена и Сашута

Без памяти, ужасно влюблены…»

Настроение, испорченное так не вовремя свалившейся болезнью, немедленно исправилось.

***

По сравнению с крикливой толчеей Москвы вокзал в Таганроге показался маленьким, тихим и уютным. Петр Ильич еще из окна вагона разглядел брата Ипполита с женой.

– Наконец-то ты и до меня добрался, – с шутливым упреком заявил Ипполит, – а то ко всем ездишь, а меня игнорируешь.

– Неправда-неправда, – защищался Петр Ильич. – Ни к кому я не езжу. Наоборот – все ко мне, – и, повернувшись к невестке, добавил: – Ты все хорошеешь, Сонечка. А где же Татуся?

Соня улыбнулась, польщенная комплиментом.

– Осталась дома с нянькой.

Немного сонный, безмятежный южный город с белыми домами и улицами, обсаженными кипарисами, сразу полюбился Петру Ильичу. Ветер, дувший с моря, приносил запах соленой воды и шум порта. Для марта было совсем тепло – словно уже наступило лето.

Карета остановилась возле большого одноэтажного дома из красного кирпича с мезонином и изящной башенкой. Навстречу им выбежала четырехлетняя Наталья и уже хотела броситься к матери, но заметив Петра Ильича, замерла, настороженно разглядывая его блестящими темными глазенками.

– Не бойся, Тасенька, – ласково сказала Соня, – это дядя Петя.

– Ну, здравствуй, – Петр Ильич присел на корточки, улыбнувшись племяннице. – Будем дружить?

Та, секунду поколебавшись, кивнула и улыбнулась в ответ.

Ипполит подготовил целую культурную программу, чтобы развлекать брата те два дня, что он провел в Таганроге. Возил Петра Ильича по морю на своем пароходе, а по городу в – кабриолете; показывал достопримечательности. Сильно заинтересовал его дворец, в котором умер Александр I. Правда, «дворец» для этого ничем не примечательного дома – слишком громкое слово. Но для Петра Ильича он в первую очередь представлял собой окаменелую страницу его любимого «Русского архива», чем и был интересен.

***

Дорога в Тифлис шла вдоль берега моря и рукавов Дона, по бесконечной степи и по горам через Дарьяльское ущелье. Природа была до того неописуемо, величественно, поразительно красива, что всякая усталость немедленно исчезала и хотелось любоваться ею бесконечно.

Прибыв в Тифлис, Петр Ильич был неприятно удивлен тем, что его никто не встречает. Пришлось добираться самому, спрашивая у местных жителей дом прокурора. Этот дом оказался изящной итальянской виллой со спускавшимся к Куре садом, в котором росли кипарисы, виноград, абрикосы, роскошно цветущие датуры и много вечнозеленых растений, напоминавших о Риме.

Слуга, открывший дверь и очень удивившийся появлению Петра Ильича, сообщил, что Анатолий с Прасковьей поехали встречать его в Мцхет, ожидая его приезда позднее. Петр Ильич вымылся, переоделся и отправился гулять по городу. Фруктовые деревья стояли в цвету, в садах – масса цветов, тепло, как в июне. Оживленные главные улицы, роскошные магазины. В целом, город был совсем европейский.

Однако, забредя в туземный квартал, Петр Ильич вдруг оказался в совершенно иной обстановке. Узенькие, как в Венеции, улочки. С обеих сторон бесконечный ряд лавчонок и всевозможных ремесленных заведений, где местные жители работали, сидя по-турецки, на виду у прохожих. Тут же стояли хлебопекарни, и улицы наполнял аромат свежей выпечки.

По возвращении Петра Ильича ждала бурная встреча от вернувшихся из Мцхета Толи и Пани. Даже маленькая Таня с визгом кинулась в объятия дяди. Паню он нашел похорошевшей и радостной – ни следа не осталось от былых страхов и тоски. Танюша выглядела гораздо здоровее, чем прежде: загорела, поправилась и сильно подросла. А Толя сделался величественным и уверенным – сразу заметно, что он здесь важная персона. Да и обстановка в доме, которую Петр Ильич нашел даже слишком роскошной, говорила об этом. Он порадовался за брата, служебное положение которого упрочилось, а в семье царили согласие и любовь.

В Тифлисе Петр Ильич провел месяц, встретив там Пасху, и за это время обошел все местные достопримечательности. Был в банях, устроенных на восточный лад, где с ужасом наблюдал, как два дюжих молодца ломали кости у Толи. Посетил наиболее замечательные церкви, среди которых и армянскую, где его заинтересовали особенности богослужения и пения. И, конечно же, побывал в монастыре Давида, приютившегося на склоне горы, и видел могилу Грибоедова. Обедал в ресторане на берегу Куры и слушал, как местные певцы исполняли грузинские песни и танцевали лезгинку. Словом, время проходило приятно, но совершенно непродуктивно: его не оставалось на «Чародейку».

Петр Ильич перезнакомился со всеми местными музыкантами, которые восторженно его встретили и оказывали всяческое внимание. Хотя он предпочел бы остаться инкогнито, выражения сочувствия и любви со стороны собратьев по искусству глубоко трогали. Он не ожидал, что в Тифлисе его так хорошо знали.

В Светлую Субботу Тифлисское музыкальное общество устроило в театре большое торжество в честь Петра Ильича. Едва он появился в специально приготовленной для него ложе, как зазвучали громкие, единодушные и долго не умолкавшие аплодисменты. Сама ложа утопала в ландышах и гирляндах из лавра. На внутренней стене висела лира и вензель из букв «ПЧ». Весь театр убрали зеленью и цветами. Поднялся занавес – сцена была переполнена артистами и музыкантами.

Алиханов – один из директоров Музыкального общества – прочитал со сцены приветственный адрес:

– Глубокоуважаемый Петр Ильич, я счастлив, что на долю мою выпала честь приветствовать вас сегодня от имени дирекции Тифлисского отделения Русского музыкального общества и преподавателей училища. Наша небольшая музыкальная семья по справедливости считает вас творцом русской национальной симфонии. Но с того недавнего времени, когда поставлены у нас ваши оперы – «Евгений Онегин» и «Мазепа», – все тифлисское общество поддалось обаянию вашего могучего таланта. Передавая вам, Петр Ильич, от имени нашей дирекции и преподавателей это скромное приношение в знак глубокого уважения и искренней симпатии, я не сомневаюсь, что все тифлисское интеллигентное общество питает к вам те же чувства, хорошо понимая высокохудожественное и воспитательное значение ваших чудных и чарующих творений.

Эта прочувствованная речь, выслушанная присутствующими стоя, вызвала новый шквал рукоплесканий.

Затем директор Музыкального общества Ипполитов-Иванов поднес Петру Ильичу портрет в серебряной оправе в виде лаврового венка. На обратной стороне были написаны имена артистов, принимавших участие в концерте, и программа самого концерта. В это время хор и оркестр исполняли «Славу» из первого акта «Мазепы», заменив слова «нашему гетману» на «нашему гению». Петр Ильич был растроган таким вниманием и нервно раскланялся.

Наконец, начался концерт из его произведений, каждое из которых встречалось горячими овациями. Зарудная, певшая Марию, и Лодий – исполнитель роли Андрея – привели Петра Ильича в умиление своим идеальным исполнением. Правда, голос Зарудной был не самым сильным; наружность и фигура мало сценичны; к игре таланту почти нет, – но во всей ее персоне присутствовала какая-то неопределенная симпатичность, заставляющая прощать недостатки. Позже он долго благодарил артистов за реабилитацию «Мазепы».

Праздник закончился блестящим банкетом с хвалебными речами. Все это было необычайно лестно, но… Петр Ильич предпочел бы, чтобы ему позволили просто в одиночестве побродить по городу перед отъездом.