Музыка души

Лишь на следующий день Петр Ильич пришел немного в себя, вздохнул свободно и смог осмыслить общение с государем.

Проведя в столице гораздо больше времени, чем собирался, он обнаружил, что сильно преувеличил в своем воображении неуспех «Мазепы». Опера явно понравилась, несмотря даже на плохое исполнение. Во всяком случае, никакого позора и в помине не было.

В Москве же по-прежнему разрывали на части всевозможные знакомые, не оставляя времени ни для чего. Петр Ильич начал подыскивать себе домик поблизости от Москвы и даже получил множество указаний и предложений. Но… вдруг осознал, что для этого нужны деньги, которых у него нет. Пришлось поиски пристанища отложить.

Анатолий расстроил очередным приступом упаднических настроений.

– Я не могу больше оставаться прокурором! – страстно убеждал он брата, меряя шагами гостиную. – Меня назначили состоять при политических следствиях. Каждую неделю приходится присутствовать при обысках у нигилистов. Я постоянно так нервничаю, что просто схожу с ума. К тому же и продвижения по службе нет никакого.

– И чего ты хочешь? – спросил Петр Ильич, чувствуя, что этот разговор Толя завел не просто, чтобы пожаловаться.

– Я мог бы сменить службу. Работать на железной дороге, например. Спроси Надежду Филаретовну – может, она устроит меня куда-нибудь? Она ведь никогда тебе не откажет!

– Не знаю… я и так обязан ей столь многим…

– Прошу тебя, Петичка! Я погибну здесь!

Толя сделал такие умоляющие глаза, что Петр Ильич сдался:

– Хорошо. Я напишу ей. Но мне кажется, ты преувеличиваешь силу моего ходатайства.

Толя просиял:

– Ты самый лучший брат на свете!

Петр Ильич хмыкнул, но не мог не улыбнуться в ответ.

И в Москве он остался дольше, чем собирался.  Всю Страстную Седмицу он посещал службы в московских храмах: был на мироварении и на выносе плащаницы в Успенском соборе, а Пасху встретил в храме Христа Спасителя. И отовсюду вынес впечатление благолепия, умилительности и красоты. Удивительно все-таки действует на душу православное богослужение! Совсем не то у католиков.

***

В Каменке царила тишина. Саша должна была вернуться из Петербурга только через неделю – она поехала туда за Володей, решив забрать его домой до экзаменов, поскольку он сделался нервным и слабым и нуждался в отдыхе от постоянного напряжения. Лева уехал на ярмарку в Елизаветград. Оставались только Аня с Колей, поглощенные друг другом.

Холодная погода с неистовым ветром сменилась по-настоящему весенним теплом, и Петр Ильич ежедневно гулял в лесу, наслаждаясь природой. Собирал фиалки, любовался птицами, проснувшимися насекомыми, записывая в блокнот пришедшие в голову музыкальные темы.

Вернувшись с прогулок, он обедал с Александрой Ивановной. Эта восьмидесятилетняя старушка восхищала его своей бодростью и живостью. В таких преклонных летах, перенеся столько испытаний, она все еще была полна сил. Она радовалась его приходу и каждый раз рассказывала истории о старине: о Пушкине, гостившем когда-то у Давыдовых, о декабристах.

Саша с Бобом вернулись как раз ко дню рождения Петра Ильича. Каменка оживилась. День рождения праздновали пышно и весело, именинника от души поздравляли. Сорок четыре года – много уже прожито, много сделано. Без всякой горечи принимал Петр Ильич течение времени. К смерти он не стремился и хотел достичь глубокой старости, но если бы предложили ему снова стать молодым, не согласился бы. Всякий возраст имеет свою прелесть и свои хорошие стороны. Еще бы утвердиться в вере настолько, чтобы не бояться смерти…

Все яснее Петр Ильич ощущал, что нельзя всю жизнь оставаться приживалкой у сестры. Он начал замечать, как сильно его раздражают глупые мелочи, вроде нелюбимого блюда за ужином. Со временем он мог стать совершенно несносным. Пора, пора найти собственный уголок, жить отдельно. Но… весь вопрос упирался в деньги.

Пребывание в Каменке скрашивал Боб, постоянно приходивший к дяде поболтать, но соблюдая часы занятий и не мешая, когда тот был погружен в сочинение. С годами мальчик становился все очаровательнее, и Петр Ильич обрел в нем настоящего друга.

Закончив работу над сюитой, он уехал к Модесту в Гранкино.

Путь на лошадях от станции стал сущим мучением. Из-за обильных дождей и размытой дороги тащились черепашьим шагом двенадцать часов. Модест, встретивший брата в Харькове, поделился своими планами. Оправившись от прошлой неудачи, он с энтузиазмом обдумывал новую драму.

– Я рассказал сюжет Стрепетовой, и она пришла в восторг и от пьесы, и от своей роли. Даже очень уговаривала меня к началу сезона представить «Лизавету Николаевну» в Дирекцию театров.

Петр Ильич порадовался за брата, а услышав готовые два первых действия, в свою очередь проникся восхищением. Несомненный литературный талант Модеста развивался и укреплялся.

Братья целыми днями занимались своими трудами, сходясь вместе только за едой. Глушь здесь была такая, что не было даже церкви. Петр Ильич не замечал бы и воскресений, если б не Алеша, наконец вернувшийся с военной службы: по праздникам он считал своим долгом одеваться в лучшие платья. Оказавшись на природе, в тишине, с совершенно новым энтузиазмом Петр Ильич отдался работе: закончив инструментовку сюиты, немедленно принялся за следующее сочинение, на этот раз симфоническое.

***

После степи, становившейся летом совсем голой, особенно приятны были пышные леса Скабеевки, где недавно приобрел имение Анатолий. Танюша, отвыкшая от дяди, поначалу пряталась, уткнувшись лицом в мамино плечо, но скоро привыкла, и они снова стали друзьями не разлей вода.

– Что Надежда Филаретовна? – спросил Толя за ужином. – Может ли она устроить меня в железнодорожное ведомство?

– Знаешь, с моим письмом к ней случилось что-то странное: то ли она не получила его, то ли делает вид, что не получила, чтобы избегнуть неприятности отказать мне в просьбе. Во всяком случае, я долго думал об этом… – Петр Ильич серьезно посмотрел на брата. – Действительно ли ты хочешь оставить службу? Я много дурного слышал в последнее время об администрации железных дорог. Стоит ли вот так бросать все и переходить в совершенно чуждый тебе мир?

Анатолий недовольно поджал губы, и он поспешил добавить:

– Я как никто сочувствую твоему желанию уйти из судебного ведомства. Но нельзя делать такой шаг наобум. Если ты уйдешь, а потом раскаешься? Что может быть хуже?

– На самом деле, Толя давно понял глупость своего необдуманного порыва, – с едва заметной усмешкой заметила Паня. – Но гордость не дает ему в этом признаться.

– Ну что ты говоришь! – пробурчал Анатолий, однако бросив на жену почти благодарный взгляд.

Она пожала плечами, всем своим видом выражая: «Разве я не права?»

– Значит, и говорить не о чем, – облегченно заключил Петр Ильич, обменявшись с Прасковьей веселым взглядом.

С наступлением сентября он проводил Толю с Паней в гости к брату Николаю, а сам отправился в Москву: его просил приехать Танеев, чтобы просмотреть недавно написанную Концертную фантазию для фортепиано, которую он собирался играть. Алексея с вещами Петр Ильич сразу отослал в имение фон Мекк Плещеево, куда Надежда Филаретовна давно звала его погостить, да все не получалось.

Сергей Иванович уже начал разучивать фантазию, и ему нужны были замечания автора по исполнению. Играл он безупречно, и советовать ничего не пришлось. После чего Танеев попросил учителя высказать мнение о своей новой симфонии.

– Стоит ли что-то говорить до исполнения? – неуверенно спросил тот. – По себе знаю, как неприятна критика до появления произведения в свет.

– Я настаиваю, Петр Ильич, – со свойственным ему упорством сказал Сергей Иванович. – Мне важно услышать ваше мнение.

Вздохнув, Петр Ильич взял партитуру, чтобы ознакомиться с ней.