Музыка души

В Неаполе он получил от сестры отчет о знакомстве с Александром и Николаем фон Мекк. Встреча состоялась в Киеве, где старшие девочки гостили во время Рождественских каникул. Был организован маскарад. Обе стороны остались довольны друг другом: молодые люди очаровали всю семью Давыдовых, а Надежда Филаретовна писала, что Николай положительно влюблен в Анну и просит у нее разрешения снова навестить их летом. Столь долго подготавливаемое дело, очевидно, сладилось. Всем сердцем Петр Ильич одобрял выбор Николая – из Ани для него выйдет невеста гораздо лучшая, чем Тася.

Александра не забыла и успокоить его по поводу мнимой ссоры с Анатолием. Тот – как всегда, чересчур мнительный – жаловался недавно, что сестра де не рада его счастию и равнодушно отнеслась к новости о свадьбе. Что, конечно же, было неправдой.

«Все давно прошло, – писала Саша. – Да и какая серьезная ссора могла бы быть у меня с братом, да еще с маленьким? Ты, верно, это и по себе чувствуешь: Толя и Модя – маленькие братья, не правда ли?»

Петр Ильич невольно улыбнулся – действительно, все они до сих пор опекали близнецов, точно малых детей.

***

На родину Петр Ильич возвращался в подавленном состоянии. Связанная со свадьбой Анатолия суматоха пугала его, да и от посещения Москвы он не ожидал ничего веселого. Модест с Колей остались в Неаполе, и одиночество усиливало тоску.

Петр Ильич вышел из поезда, погруженный в себя, ничего вокруг не замечая. Двигаясь сквозь шумную толпу, он услышал, что его вроде бы окликнули. И точно – обернувшись, он обнаружил Юргенсона и Анатолия, машущих ему и зовущих, пытаясь перекричать вокзальный гвалт. Дурное настроение разом испарилось, и, улыбаясь, он начал пробираться им навстречу.

Юргенсон выглядел здоровым и полным сил, а не той бледной тенью, какой он был в их последнюю встречу. Петр Ильич с облегчением вздохнул – он-то уже начал опасаться за друга. Толя же просто сиял от счастья – глядя на него, самому хотелось улыбаться. Немедленно, не дав брату опомниться, он повез его знакомиться с семьей невесты.

Дом Коншиных – преуспевающих купцов – казался настоящим дворцом. Хозяева ждали их в просторной светлой зале с высокими окнами в синих портьерах. Двое похожих друг на друга мужчин и привлекательная девушка с тонкими чертами лица и большими темными глазами, поприветствовав Анатолия, с любопытством повернулись к Петру Ильичу.

– Позвольте представить: мой брат – Петр Ильич Чайковский, – Анатолий состроил серьезную официальную мину, не забыв украдкой улыбнуться невесте и получив от нее ответную улыбку. – С Парашей ты уже знаком. А это ее отец – Владимир Дмитриевич и брат – Владимир Владимирович.

– К чему эти церемонии – мы же почти родственники, – добродушно улыбнулся Владимир Дмитриевич, пожимая руку Петру Ильичу.

Тот, обычно стеснявшийся новых людей, как-то сразу почувствовал себя своим. Немедленно завязался непринужденный разговор, будто они сто лет знакомы. Прасковья и в первое знакомство понравилась Петру Ильичу, но теперь он оценил ее еще больше. Простая и естественная, без всякого ломания. Говорила она мало, но немногие произнесенные ею реплики обнаруживали ум и образованность. Она показала себя также нежной и заботливой по отношению к жениху.

– Поздравляю тебя, Толенька, – сказал Петр Ильич, оставшись с братом вдвоем. – Параша – чудесная девочка. Лучшей жены тебе и желать нельзя.

Поскольку он приехал как раз перед Пасхой, то все вместе отправились в Кремль на Пасхальную заутреню, и вместе же потом разговлялись.

На свадьбу в Москву собрались родные: Александра с мужем и старшими девочками, Николай и Ипполит с женами.

Мучимый любопытством, Петр Ильич расспросил Аню про Николая фон Мекк.

– Он очень милый, – ответила она.

Казалось бы, не слишком обнадеживающий ответ, но зная племянницу и ее сдержанность в выражении чувств, Петр Ильич был уверен, что они гораздо глубже, чем она показывает.

– А хотела бы ты, чтобы он стал твоим мужем? – напрямую спросил он.

– Да, очень! – Аня мечтательно улыбнулась, и ее серые глаза засияли. – Даже жаль, что ему так долго учиться, – и поспешно добавила: – Но я готова ждать окончания курса, сколько нужно.

Вот и у второй племянницы судьба, считай, устроена. И как тут не пожалеть о Татьяне – когда младшие сестры одна за другой раньше нее выходят замуж.

Венчание состоялось в церкви во имя царицы Александры, находившейся в здании Александровского военного училища – внушительного белого здания в классическом стиле с колоннами. Простая, можно сказать аскетичная, церковь быстро наполнилась людьми: все многочисленные родственники невесты жили в Москве. В какой-то миг Петр Ильич пожалел, что приехал на свадьбу: окружающая обстановка напоминала собственный катастрофический опыт. Но он постарался не думать об этом.

По окончании церемонии начался торжественный обед, длившийся до позднего вечера и страшно утомивший Петра Ильича. Именно этой праздничной суматохи он и боялся, когда ехал в Москву. Наконец, в полночь молодых посадили на поезд до Варшавы, куда они отправились на медовый месяц. Хоть и грустно было расставаться, но при виде сияющей Толиной физиономии разом забывались и печаль, и усталость. В гостиницу Петр Ильич вернулся вымотанный до предела, но счастливый.

***

Май – единственный месяц, когда бедная каменская природа была по-настоящему хороша. Кругом цвели ландыши, и Вера, приехавшая с мужем к родителям на время своей беременности, каждый день приносила Петру Ильичу любимые цветы и ставила в небольшую вазочку на столе.

Увлекшись сочинением трио, он отложил «Мазепу» и только теперь в Каменке вновь вернулся к опере. Писал он с усилием, по-прежнему скованный холодностью к сюжету. Занимаясь аккуратно каждый день, он не испытывал и двадцатой доли того вдохновения и любви к своему детищу, какие испытывал прежде. Порой хотелось бросить оперу совсем, и только титаническими усилиями воли он заставлял себя продолжать работу.

И все бы хорошо, если бы не Таня. Она была здорова, но вела себя отвратительно: ярко красилась, безобразно и пестро одевалась, флиртовала сверх всякой меры с каждым мужчиной, попадавшимся под руку. Страшно подумать, что станется с этой девочкой.

Теплым прозрачным вечером, когда в саду пели соловьи, а Петр Ильич читал «Холодный дом» Диккенса, в его комнате появился Модест, заглянувший к сестре на неделю перед отъездом в Гранкино. С неудовольствием оторвавшись от книги, Петр Ильич поднял глаза на брата и замер. У того было настолько потерянное выражение лица, что небольшое раздражение мгновенно улетучилось, уступив место тревоге.

– Герман Карлович умер, – словно не веря сам себе, сообщил Модест.

– Как? – пораженно спросил Петр Ильич – ведь Конради был совсем не старым человеком.

– Сердечный приступ. Он умер в дороге – в Купянске Харьковской губернии, – немного помолчав, Модест растерянно добавил: – Не знаю, что делать: ехать ли с Колей в Купянск, или в Гранкино за Верой и там уже сообщить Коле? Или сообщить ему сразу же? Бедный мальчик – только он отправился от предательства матери, теперь вот и отца потерял.

– Как ты поедешь с твоим незажившим нарывом?

– В любом случае придется – Коля же должен попасть на похороны отца.

Петр Ильич задумчиво кивнул:

– Пожалуй, стоит как-нибудь деликатно рассказать ему сейчас, подготовить…

Весь вечер они обсуждали планы дальнейших действий, так ни до чего и не договорившись. Но несколько дней спустя решили, что Модест с Колей поедут в Харьков, куда уже привезли тело Германа Карловича. Как они и ожидали, Коля воспринял новость тяжело, много плакал, но к моменту отъезда начал приходить в себя, хотя по-прежнему был грустен и бледен.