Музыка души

– А где же Таня? – поинтересовался Петр Ильич, поняв, кого не хватает в этой радостно галдящей стайке.

– Лежит у себя – у нее голова сильно болит, – сообщила Аня и, заметив, как он нахмурился, поспешно добавила: – Ты не думай, дядя Петя, она хорошо себя ведет: рано ложится, рано встает, занимается хозяйством.

– Ну, дай-то Бог, чтобы она совсем поправилась, – облегченно вздохнул Петр Ильич.

– А у нее новый жених появился, – с лукавой улыбкой доложила Тася. – Отто Романович Керн. Он коммерсант – сахар продает. Очень милый. Так на Таню смотрит – просто глаз не сводит…

– А она что?

– Ничего, – с легким неодобрением ответила Аня. – И не отказала, и не согласилась. Не знаю, чего она от него хочет.

Оставалось только сокрушенно покачать головой. Зная, какой кокеткой стала Таня, Петр Ильич подумал, не сама ли она своим поведением довела Керна до предложения, а потом пошла на попятный. Так она никогда достойного мужа не найдет.

В Каменке он успел лишь мельком увидаться с Левой, который в свою очередь уезжал в Киев к детям. Большой дом опустел: кроме Петра Ильича и горничной не осталось ни единой живой души. С одной стороны, можно было спокойно заняться оперой. А с другой – стало тоскливо без привычного детского щебета, Боба, приходившего по утрам мешать работать, старших девочек и их кавалеров, Саши и Левы.

 ***

По грунтовой дороге, идущей через опустевшее поле, Петр Ильич возвращался с послеобеденной прогулки. Прохладный октябрьский ветер раздувал полы осеннего пальто и норовил сорвать с головы шляпу, так что приходилось постоянно ее придерживать. Подходя к усадьбе, он заметил карету, въезжавшую в ворота. Он ускорил шаги, спеша встретить прибывших. Какова же была его радость, когда первой, кого он увидел, оказалась Александра.

– Санечка! – Петр Ильич со счастливой улыбкой обнял посвежевшую сестру, после чего настала очередь Веры и Юрия.

А следом появился незнакомый молодой человек в форме морского офицера, скромно в стороне взиравший на семейные приветствия. Он не был красавцем, но его милое и умное лицо с большими светлыми глазами сразу располагало к себе. Взяв его за руку, Вера подвела молодого человека к Петру Ильичу и представила:

– Дядя Петя, познакомься: мой жених – Николай Александрович Римский-Корсаков.

– Рад знакомству, – искренне произнес он, протягивая руку.

О женихе Веры он уже знал из Сашиных писем, и был рад за племянницу. По тому, как молодые люди смотрели друг на друга, держались за руки, переплетая пальцы, мечтательно улыбались, сразу становилось ясно, что они по-настоящему влюблены. Одно огорчало: Вера выходила замуж раньше старшей сестры.

– Свадьба назначена на четвертое ноября, – сообщила Саша.

– Ты ведь останешься, правда? – умоляюще посмотрела на дядю Вера.

– Конечно, Веруша. Как я могу пропустить такое событие? – он ласково поцеловал племянницу в лоб.

Николай Александрович, сразу понравившийся Петру Ильичу, пару дней спустя и вовсе стал казаться своим человеком – будто они десять лет знакомы. А уж Вера в женихе души не чаяла. Еще совсем недавно и не задумывавшаяся о замужестве, теперь она могла говорить только о предстоящей свадьбе.

И все же, когда до радостного дня осталось совсем немного, Вера вдруг погрустнела, выглядя смущенной и растерянной. Вечером перед сном Петр Ильич зашел поговорить с ней об этом и поинтересовался, что происходит.

– Неужели ты уже разочаровалась в Николае? Мне казалось, вы друг друга очень любите.

– Да что ты, дядя Петя! – возмутилась Вера. – Конечно, я люблю его, иначе и не было бы ничего. Но знаешь, мне вдруг так грустно стало, как подумаю, что совсем скоро покину наш милый дом, маменьку и папеньку, сестер, братьев… Когда-то я их еще увижу снова?

– Ну, это вполне естественное чувство, – улыбнулся Петр Ильич. – Пройдет.

– А еще… – Вера сбилась на мгновение и доверительным тоном продолжила: – Я писала недавно Колиной матери. И она ответила мне очень ласково и мило. Но… она назвала меня своей доченькой. А я… никак не могу смириться с мыслью, что кто-то еще, кроме маменьки, может называть меня дочкой. Это так странно… так пугает…

У Веры на глаза навернулись слезы, и лицо сделалось совершенно потерянным.

– Полно, Веруша, – Петр Ильич ласково обнял начавшую всхлипывать племянницу. – Никто никогда не займет место твоей матери. Радоваться надо, что свекровь хорошо к тебе относится.

Вера кивнула:

– Да, я знаю. Я привыкну… со временем.

В сущности, Вера была еще совсем ребенком – всего-то семнадцать лет. Не удивительно, что она так боялась оказаться оторванной от родных.

На свадьбу, которая проходила в Киеве, собралась вся семья, кроме Модеста, уже уехавшего с воспитанником за границу. Забыв свои страхи, Вера сияла и солнечно улыбалась. Сразу же после торжества молодые, провожаемые со слезами, поцелуями и наставлениями, отбыли в Париж.

А вскоре и Петр Ильич покинул семейство сестры, уехав в Италию к Модесту. Он оставлял Каменку в подавленном настроении: там опять все были больны – даже самые маленькие, – а Саша и вовсе еле сидела от слабости.

Глава 15. Скиталец

В Риме по-прежнему жил Кондратьев – на этот раз с женой и дочерью. Дина, страшно обрадовавшаяся приходу Петра Ильича, все время его визита не отходила ни на шаг. Он и сам был счастлив всех видеть, но все-таки слишком много времени они отнимали: Николай Дмитриевич постоянно требовал вместе кататься, гулять, ходить в театры, на концерты… Если бы только можно было устроить так, чтобы почаще оставаться в одиночестве! А ведь еще приходилось без конца отговариваться от старых и новых знакомств.

На Петра Ильича напал творческий кризис: все прежде написанное казалось ему незрелым, несовершенным по форме и пустым. Рассудком он понимал, что преувеличивает эти недостатки, но не мог не чувствовать к ним отвращение, которое парализовало всякую творческую активность. Преодолев себя, он все-таки взялся за «Мазепу», начатого еще в Каменке. Однако, написав сцену Марии и Мазепы, опять отложил многострадальную оперу, увлекшись сочинением Трио памяти Рубинштейна.

Несмотря на бесконечные потоки дождя, Петр Ильич ежедневно гулял. Красота Рима все больше очаровывала его. Где еще можно найти прогулку, какую они однажды предприняли с Николаем Дмитриевичем, воспользовавшись на короткое время прояснившимся небом? Начали они с площади, посреди которой возвышалась колонна с крестом наверху, прошли мимо величественной базилики Санта Мария Маджоре – идеально симметричной и поражающей воображение своей монументальностью. Направились к украшенной колоннами и статуями церкви Пьетро ин Винколи – более воздушной и уютной. Очаровательной, затерянной тропинкой добрались до величественного Колизея, и до утопающих в зелени грандиозных развалин – Терм Каракаллы. Посетили и Латеранский собор – простой внешне, но роскошно изукрашенный внутри мрамором, изразцами, позолотой, статуями и великолепнейшими фресками.

Вернувшись домой, впечатленный красотой Вечного города, в котором бесконечно можно варьировать маршрут прогулок и никогда не наскучить видами, Петр Ильич обнаружил, что его поджидает огромное количество корреспонденции.

Анатолий писал, что уже сомневается делать ли Коншиной предложение. Чего и следовало ожидать. Петр Ильич попытался образумить брата. С Прасковьей Владимировной он познакомился в свой последний визит в Москву, и девушка ему понравилась. Она была бы Толе замечательной женой – лучше и выдумать невозможно.

Телеграмма из Москвы сообщала об успехе Второй симфонии, исполненной под управлением нового капельмейстера Зике. Убийственно грустно было думать, что вот уже иные деятели появились на месте Николая Григорьевича.

Юргенсон писал, что Адольф Бродский играл в Вене скрипичный концерт, от которого в свое время отказался Ауэр, заявивший, что он слишком сложен. Причем Ауэр не только сам не исполнял его, но и других скрипачей отговаривал! С тех пор вот уже два года никто не решался играть несчастный концерт. Героический поступок Бродского тронул Петра Ильича до глубины души. Еще больше он оценил его подвиг, развернув немецкую газету и наткнувшись на заметку некоего Ганслика: