Великий океан

Испанского языка, кроме Резанова, никто не знал, но вопрос был ясен всем. ЛейтенантХвостов приказал позвать горниста. И лишь только будоражащие звуки горна разнеслись поводам залива и смолкло эхо, лейтенант приставил ладони ко рту.

Корабль «Юнона»!крикнул он изо всех сил.Русские!

Ответ его не расслышали и не поняли. Резанов, стоя у борта, видел, как нескольковсадников поскакали к крепости, медленно передвинулись дула пушек. Оставшиеся на берегукричали и махали руками, и по их жестам можно было догадаться, что «Юноне» приказывалиостановиться и бросить якорь.

Николай Александрович,сказал Резанов, поворачиваясь к Хвостову.Ежелиисполним, останемся под угрозою пушек. И никогда не войдем в гавань...Он запахнулплащ, словно его знобило.

Хвостов засмеялся.

Не исполним, господин Резанов! А стрелять им не придется.

Обычно неторопливый, сухощавый, словно высушенный ветром, он неожиданно быстрометнулся на ют, и через минуту все, кто мог держаться на ногах, очутились у парусов иякорного ящика. Матросы суетились, перебегали от мачты к мачте, гремели цепью, а самХвостов, мичман Давыдов и ничего не понимающий сонный натуралист Лансдорф стоялиу борта и, сняв шляпы и раскланиваясь в сторону берега, громко твердили:

Si, senor, si, senor!

Единственные испанские слова, которые они знали.

Видя готовность русских выполнить приказание, в крепости и успокоились, а когдаразгадали маневр и спохватились, «Юнона» на всех парусах уже вошла в бухту и мирнобросила якорь посредине гавани. Маленький, потрепанный штормами и непогодой корабльпришел из далекой Ситхи с дружбой.

Между тем от общей группы людей, столпившихся возле крепости, отделилось десяткаполтора всадников. «Юнона» стояла Ha расстоянии картечного выстрела от берега, и даженевооруженным глазом можно было хорошо разглядеть отряд. В длинных накидках,перекинутых через плечо, широкополых шляпах, высоких сапогах, украшенных шпорами,солдаты сидели на крепких и низеньких лошадях и от возбуждения и любопытства совсем несоблюдали строй. Потом один из них поднял рупор, что-то прокричал, а спустя минуту всякавалькада повернула и вскоре исчезла за холмом.

Резанов озабоченно прошелся по палубе. Что там они замышляют?подумал он тревожно.Поймут ли, что приехал с добром? Наверное, в этом глухом углу ничего не знают ни округосветном плавании русских кораблей под начальством его и Kpyзенштерна, ни оготовности испанского двора оказать помощь, обещанную через посланника в Санкт-Петербурге. Не знают, конечно, и того, что сейчас он приехал сюда завязать торговлю сКалифорнией, что высокое звание и полномочия дают ему право вести переговоры с самимвицероем. На Ситхе же ели даже гнилую рыбу, питаются корой и еловыми шишками.Последнюю бочку солонины правитель колоний Баранов отдал экипажу «Юноны» на этотвояж.

Продержимся, господин Резанов,сказал он твердо, но посланник заметил, какеще больше ссутулился правитель.

Они оба знали цену людским лишениям, и оба понимали иx неизбежность. Великиепланы требовали решительных действий.

Экипаж «Юноны» тоже беспокойно глядел на берег... Зеленая долина, спускающаяся кморю, холмы и горы были залиты солнцем, необыкновенная тишина и дрема стояли надбухтой, и только далеко возле крепости виднелись фигурки людей, черные Ha ярком пескеотлива. Толпа двигалась к месту стоянки корабля неизвестно с какими намерениями,

Скачут! вдруг крикнул Давыдов. Молодое круглое лицо его оживилось и порозовело.

Он спрыгнул с вант, откуда смотрел на берег, и подбежали к Резанову. Но тот уже самзаметил показавшихся из-за скалы и всадников. Однако теперь их было меньше, и впередирядом с офицером на сером коньке ехал монах. Темная сутана его свисала ниже стремян.

Спустить шлюпку! приказал Резанов. Присутствие францисканца среди солдатуказывало на мирные намерения отряда. Очевидно, испанцы нарочно ездили за священником.

Поедете вы, Давыдов, и вы, Лансдорф,сказал Резанов стоявшим возле него ученомунатуралисту и мичману. Объявите. кто мы такие и что заставило нас искать здесь убежища.Держитесь отменно любезно, но с достоинством, наибольше всего помните, что мыпредставляем здесь великую нашу державу и что испанский двор состоит с нами в дружбе.

Он проводил их до шлюпки и, внешне спокойный и сдержанный, снова взялся заподзорную трубу.

Любопытный Лансдорф с удовольствием закивал головой и сразу же спустился в лодку.Вслед за ним прыгнул туда и Давыдов. Ему было всего двадцать лет, но опытом он неуступал даже Хвостову. Спустя минуты две шлюпка уже шла к берегу.

Увидев лодку, всадники сошли с коней, а монах и офицер поспешили к воде. В подзорнуютрубу Резанов разглядел, как они торопились, в особенности офицер, совсем юный, ввишневом плаще, шляпе с золотыми кистями. Сверкающая большая сабля волочилась попеску.

Шлюпка пристала к берегу. Лансдорф и Давыдов ступили на землю, сняли шляпы,поклонились. Испанцы ответили тем же. Некоторое время обе стороны с внимательнымлюбопытством разглядывали друг друга и молчали. Затем монах выступил вперед. В темномодеяний, с непокрытой лысой головой, высокий и худощавый, он медленно и раздельноспросил по-испански:

Кто вы и зачем прибыл сюда ваш корабль?

Тогда Лансдорф тоже выдвинулся вперед, еще раз раскланялся и, добросовестновыговаривая слова, в свою очередь, сказал по-французски:

Мы не знаем вашего языка, сеньоры. Может быть, кто-нибудь из вас говорит по-французски? Мы прибыли сюда издалека. Россия...

Монах вслушался в незнакомую речь, покачал головой.

Лансдорф вытер платком очки и невозмутимо повторил свои слова сперва по-английски,затем по-португальски. Снова монах не понял.

Попробуйте по-латыни,сказал нетерпеливо Давыдов.Латынь он, наверное, знает.

Действительно, лишь только натуралист произнес несколько слов, длинное лицофранцисканца оживилось, а молодой офицер, беспокойно следивший за напрасными доселепопытками, облегченно вздохнул и засмеялся.

Латынь Лансдорфа была не совсем правильна, но монах понял и уже почти дружелюбнозадал тот же вопрос. Безоружные образованные чужеземцы ему понравились, так же как ималенький корабль, бесстрашно проникнувший в гавань. Понравились они и офицеру, длякоторого прибытие корабля являлось, как видно, событием. А когда Лансдорф, памятуянаставление Резанова, заявил, что они участники кругосветного плавания и путешествуютпо воле государя императора и что посланник его, камергер двора господин Резанов, проситу дружественного народа гостеприимства, монах был необычайно удивлен и, переводяофицеру услышанное, поторопился представиться: