Великий океан

Дня через два Козел прекратил вербовку. Набралось свыше полусотни людей, больше,чем мог ожидать он даже в лучшие времена. Судна для перевозки еще не было, и, чтобыпромышленные не разбежались, партовщик отобрал у них одежду. Закутанные в мешки,сидели они под палисадами российской крепости, покорно ждали отправки. Так было всегда,и не они придумывали законы.

Узнав о вербовке, Баранов даже не поднял головы от бумаги, куда записывал купленныйна казенных складах провиант. Потом отложил перо; прищурившись, глянул на смущенногоприказчика.

Такого добра не жаль,заявил он спокойно.Отбери, Филатыч, двадцатерых. Мыслю,кто неразумней остались. А ежели...он потрогал бородку пера, взял его короткими, чутьотекшими пальцами,кого перехватил он подходящего, забери. Скажи: не отдастутоплюеще в гавани. Иди!

И, надев очки, снова принялся считать.

Спустя несколько дней «Амур» покинул Охотск. С комендантом Баранов больше невстречался. Сотню бочек солонины и две сотни с капустой да тридцать новых рекрутов этовсе, что добыл у него правитель.

В горнице было душно, остро пахло душмянкой смолистым кедром с отроговКордильеров, на бересте возле лежанки сохла набранная Гедеоном малина. Монах рвал еевместе с росистыми ветками, принес словно хворост. Ананий сам ощипал ягоды, выбралпокрупнее для пунша, остальные положил сушить.

Благодать,сказал он, вздыхая.Сила... Как с кровлей, отец Гедеон?

Монах отряхнул рясу, выгреб разбухшими пальцами мокрые листья из бороды.

Ветер...пробормотал он нехотя.Дожжь... Алеуты в море ушли.

Он переступил огромными стоптанными ичигами, оставляя на скобленом желтом полугрязные следы. Гедеон снова провел много дней у Озерного редута, питаясь ягодами ирыбой, которую ловил в студеной протоке. В крепость не показывался совсем. Баранов всееще не вернулся, временный правитель был приторно любезен, называл монаха «святойотец», но руки не подавал и раза два наказал Серафиме вытереть тут же при госте занесеннуюмонахом в комнату грязь.

Лещинский жил в нижнем этаже, рядом с зальцей, куда изредка вечерами пробиралсяГедеон. Монах задумчиво трогал клавиши органчика или при свете еловых сучьев в очагевнимательно разглядывал живописные картины, корешки книг. Однажды Лука, приносившийдрова для камина,Баранов велел просушивать помещение,видел, как Гедеон, улыбаясьтихой, умиротворенной улыбкой, стоял перед картиной Ротчева «Меркурий с Парисом»,дарованной колонии графом Строгановым.

Лука никогда не видел монаха таким спокойным и мягким и после его ухода не вытерпел,чтобы самому не разглядеть полотно. Но, кроме богатой золотой рамы, ничто не поразилопромышленного. Искусство мастера до него не дошло. Лука почесал нос, бороду и решил,что это, наверное, икона.

Богаческая церковь будет,заявил он Серафиме с гордостью, укладываясь на голуюлавку возле окна. Женщина спала отдельно.Все инородцы попрутся.

С отъездом правителя в крепости внешне ничего не изменилось. Так же били зорю вчетыре утра и девять вечера, выставлялся караул, дежурили обходные вокруг палисада.Лещинский посылал партии ловить палтуса и треску, охотиться на диких баранов к вершинеДоброй Погоды, но отсутствие главного хозяина чувствовалось в каждой мелочи.

Колоши снова напали на рыбачивших островитян, убили троих. Грозились обложитькрепость, но пока только индейские юноши ночью проникли на верфь и унесли, как трофей,якорные лапы. Лещинский устроил тревогу, выскочил на площадь в стальном панцире, самхотел вести отряд наказать дерзких, однако истощенные звероловы враждебно и молчаразошлись по казармам.

Будет чудить,сказал ему Наплавков с усмешкой.Пизарро из тебя не выйдет.

Хромая, он спокойно пошел через площадь.

Алеуты держались отдельной группой, рыбу промышляли только для себя. Нанкок всееще вздыхал по отобранной Барановым медали и жаловался всем, в особенности Ананию.

Архимандрит жил в крепости уже два месяца. Первая встреча с правителем и всепоследующие дни до его отъезда в Охотск показали Ананию, что Баранов единственныйи полновластный хозяин и ослушаться, поступить по-своему не осмеливается да и не можетникто. Несокрушимость духа, жестокие законы пионеров далекого края дали ему это право.

Ананий читал его письма. Хитрый, умный монах, начитанный и образованный, онпонимал всю косность синода, но молчал и никогда не высказывал своих взглядов. Масонскиевеяния Европы, могущество иезуитского ордена, у которого все способы были одинаковопригодны,вот что было жизненно необходимым для укрепления духовной власти.Приходский священник, позже настоятель маленького монастыря, он ехал в Америку заепископской мантией. Однако ему не хватало широты размаха. Сказывалась натура поповича,воспитанного многими поколениями мелких служителей церкви.

В зальце, где обычно правитель работал, на ореховом столике Серафима оставила ключи.Ананий открыл ящик, и пока женщина искала Луку, вдруг понадобившегося архимандриту,Ананий успел проглядеть несколько черновиков. Один из них, лежавший отдельно, заставилмонаха серьезно задуматься. Письмо было написано не Барановым, но приписка на полях:«Сколь верно!» и подчеркнутые строки еще больше раскрывали правителя, с которымпридется упорно бороться. И кто знает, будет ли ему, Ананию, под силу?

«...Монахи наши не шли путем Иезуитов в Парагвае...мелким, растянутым почеркомбыло написано на плотном листе бумаги,не искали развивать понятия диких, не умеливходить в обширные интересы Отечества и Компании. Они купали Американцев, и когда тепо переимчивости оных умели в полчаса крест хорошо положить, гордясь успехами и далееспособностями их не пользуясь, с торжеством возвращались, думая, что кивнул, мигнули все дело сделано...»

Ананий знал историю заселений Калифорнии. Миссии францисканских монахов былиглавными пунктами опоры испанских владений, богатыми житницами, влиятельнымимонастырями. Власть принадлежала духовным. Сам вицерой и военные силы во всем зависелиот монахов... Здесь это могла дать епископская шапка, но ни шапки, ни даже заметноговлияния при Баранове ему не получить. Нужно бороться терпеливо и неустанно.