Великий океан

Наплавков помолчал, переставил через порог хромую ногу.

Коли отдашьдостанется,ответил он. Затем спокойно и не торопясь вышел.

Приближаясь сейчас к жилью, гарпунщик услышал непривычный гам, доносившийсяиз старой казармы. Плотно закрытые ставнями окна мешали разобрать, что делалось тамвнутри, но шум и крики были слышны даже сквозь плеск дождя, заливавшего каменныйдвор крепости, моментами перекрывали гул прибоя.

Наплавков заторопился, шагая по лужам, наполнявшим выбоины, несколько раз чутьне упал. Необычайное шумливое сборище его встревожило, и он спешил поскорей узнатьпричину. До сих пор ему удавалось сдерживать промышленных. Растущее возмущение небыло еще достаточно глубоким и прочным. Первое же появление Баранова на Ситхе прекратитвсе недовольства из одного только страха.

Распахнув дверь, он еще с порога увидел, что в бараке произошли какие-то серьезныесобытия. Криков больше не было слышно. зато все звероловы столпились вокруг очага,тяжелые плахи стола были сдвинуты в сторону, ярко пылал на костре опрокинутый котелокс ромом.

Перед очагом, спиной к огню, выпрямившись во весь рост, стоял Гедеон. Лохматые,спутанные волосы пламенели в отблесках костра, кроваво серебрился высоко поднятыйкрест. Монах что-то быстро и громко бормотал, огромная тень падала на освещенную стену.Его окружали притихшие зверобои. Дальше виднелась скорченная на нарах фигура девочкии впереди ее старый охотник, спокойно и решительно охвативший тяжелую боевуювинтовку.

Наплавков догадался, что столкновение произошло из-за маленькой индианки. Миссиядавно хотела ее окрестить, но Гедеон находился на озере, Ананий был занят совсем другимиделами. Вернее, предусмотрительный поп не хотел ссориться со старожилами. Зверобойзаявил Лещинскому, что монахов к приемышу он не подпустит.

Коли замают...сказал старик и, не договорив, остро глянул на Лещинского из-подкустистых жестких бровей.

Лещинский потер свой круглый желтоватый лоб, подумал, затем, словно решая что-точрезвычайно трудное, ответил с торопливой доброжелательностью:

Повеление государя. Император расточает великую заботу о диких. Однако я немедляизложу духовным твою просьбу.

Он ничего не сказал Ананию, наоборот долго и почтительно выслушивал осторожныенамеки архимандрита касательно дел компании; прощаясь, подошел под благословение.Нюхом авантюриста чуял возможного сообщника. Но сам пока молчал...

Наплавков кинул на лавку свою добычу, поспешно раздвинул толпу. Нужно было скореевмешаться, иначе Гедеон мог натворить беды.

Он опоздал. Кряжистый, тугощекий Попов, с обветренным багровым лицом, медленноподнялся с обрубка, на котором до сих пор сидел, не принимая участия в общем возбуждении,шагнул к монаху, легонько отобрал у него крест. Приложившись к блеснувшему металлу,промышленный положил его на лавку, затем, почти не тужась, ухватил Гедеона за ворот ипоясницу, поднял на уровень плеч.

Прежде чем ошеломленные люди успели что-либо сказать, зверолов ногой пихнулдверь, качнулся и выкинул монаха на мокрый, гудевший от шторма, каменистый берегфорта, Вольные мы...сказал он угрюмо, поворачиваясь к затихшей толпе. Видно было, как от сдерживаемого гнева дрожали его темные, тронутые цингой губы.

День кончился. Он был уже третьим, а гущина леса оставалась нерушимой, глухой исумрачной заколдованным, молчаливым царством. Гнилье, бурелом, высоченныепапоротники, ели, переплетенные лианами, многосотлетний кедр. А дальше горы иводопады, темные и величественные ущелья, без дна, без края, нависшие утесы...

Павел остановился на уступе скалы. Красноватый гранит уходил далеко вниз и набесконечной глубине каньона обрывался в черное неподвижное озеро. Юноша слышал онем от Кулика и Наташи и теперь знал, куда пришел. Озеро находилось лигах в двадцати отберега, мимо него пролегала тропа на Чилькут. Чтобы выйти к Ново Архангельску, нужнообогнуть этот мертвый водоем, образованный силою землетрясения. Ни рыб, ни водорослейне водилось в озере, не кружились птицы. Только ночью и рассветными зорями приходилисюда на водопой звери.

Глубокое безмолвие окружало ущелье. Вечерний сумрак становился гуще, заволакиваллес, темнели и медленно стирались грани дальнего кряжа Скалистых гор.

Павел спустился вниз, к озеру. Необходимо было найти ночлег, пока темнотаокончательно не укрыла скалы, добыть огня. Ночи в горах стояли холодные, от леснойсырости спасал только костер.

После того как Чуукван увел Кулика и Наташу и откочевало все племя, Павел недумал о нападении индейцев и не таился. Бросил хижину в тот же день налегке, как был,взяв с собою лишь ружье и немного пороху. Он не хотел оставаться там ни одного лишнегочаса, не хотел взять ни одной юколы. Он был слишком горд, чтобы объяснять индейцамсвою непричастность и свое отношение к происшествию в крепости, и не хотел большебыть обязанным ничем и никому. Великодушие, проявленное врагами, хоть и подсказанноеохотником, переживалось мучительно, тем более что вызвано было жалостью. Так, по крайнеймере, казалось Павлу... Он очень страдал... Еще раз разрушились мечты! Были моменты,когда хотелось умереть, охватывали стыд и гнев... Он не мог оставаться на одном месте, ондолжен был двигаться, идти все равно куда... Он брел уже третий день и только сегодняпонял, что идет к форту.

Темнело быстро. Исчезли очертания скал, леса, невидным стало озеро. Мерцала лишь внадвигавшемся мраке полоска воды у самого берега, отблескивал мокрый уступ каменногонавеса.

На краю этой выемки Павел соорудил костер, рядом накидал веток. Он не взял изхижины даже звериной шкуры, необходимой для лесных ночевок. Влажная колючая хвоязаменила привычное ложе, и он не замечал разницы.

Гибель «Ростислава» и экипажа, утеря груза и крушение всех надежд, связанных сотчаянным рейсом, события последних дней снова остро и мучительно всплыли в памяти.Павел старался не думать, отвлечься, подолгу останавливался среди диких, суровых скал,следил за неторопливым полетом кондора, слушал гром водопада, свергавшегося со страшнойвысоты. Камни, горы и лес окружали все дни его пути, действовали умиротворяще. Шорохитрав на высоких лугах, ветер, запах смолы и прели, не тревоженная тишина...