Великий океан

Правитель понял, что корабль не привез ничего. В это время, опираясь на тонкийкамышовый посох, приблизился к Баранову, благословляя его тщательно сложеннымипальцами, рыжий щуплый монах в синей бархатной камилавке. Это был новый архимандритАнаний, присланный главным правлением для закрепления слова божьего и как представительвысшей духовной власти в далеких российских владениях.

Во имя отца и сына и святого духа...сказал он скороговоркой. Тонкий дребезжащийголос был неприятен.Господин правитель здешних мест?

И привычно ткнул, ладонью вниз, веснушчатую руку.

Баранов руки не поцеловал. Отступив назад, он внимательно разглядывал монаха, затемсухо и коротко сказал:

Быстро больно, пустынножитель.

Соли б лучше прислали,заявил он потом штурману с горечью.

Не прощаясь, он торопливо ушел. Туман рассеялся. Ясно виден был берег, голыйкаменькекур с палисадом крепости, вяло повисший трехцветный флаг, толпа нетерпеливождущих людей.

Шумел дождь. Временами он утихал, и тогда тяжелые редкие капли пробегали подеревянному настилу крыши. А потом снова тянулся монотонный шелест.

Только что кто-то был здесь. Павел ясно чувствовал тихое, сдерживаемое дыхание,прикосновение руки. Он открыл глаза. Снова в полумраке увидел бледное пятно окна,неровный отсвет камелька на бревенчатой стене. То, что видел множество раз, когда спадалжар и на минуту возвращалось сознание. Потом опять начинался бред.

Сейчас пятно не уходило, отчетливо был слышен шум дождя. Треснула в очаге смолистаяветка. Павел понял, что лежит в хижине, нет ни корсара, ни корабля, ни гудящей каменистойгряды, ни последних усилий перед неизбежным. Он хотел подняться, но боль в правомплече вынудила его опуститься на место. Оранжевые круги поплыли по жилью, смежилисьвеки. Полосатый зверек, примостившийся на теплой шкуре, испуганно прыгнул с нар,завертел мордочкой.

Когда Павел очнулся вторично, дождь перестал совсем, дверь хижины была распахнута,виднелись мокрые ветки хвои, кусочек посветлевшего неба. В избе было по-прежнему пусто.Не пытаясь больше подняться, раненый впервые разглядел темную икону, грубый, накрытыйплетенкой из травянистых корней стол, глиняный кувшин и кружку. Возле двери протянутакожаная занавеска, отгораживающая угол. Занавеска шевельнулась, и Павел сновапочувствовал, что в хижине он не один.

А потом из-за перегородки высунулась голова, повисли две темно-русые косы. Золотистойбронзой отливали волосы, разделенные ровным пробором, тонкие морщинки появились налбу. Несколько секунд девушка наблюдала, затем вышла из своего угла. В ровдужных штанах,такой же рубашке, небольшая, легкая, она приблизилась к нарам, удовлетворенно вздохнула.Больной, действительно, очнулся, лежал с открытыми глазами.

Поправился,сказала она и вдруг сконфуженно замолчала, откинула косы назад.

Лежавший на нарах разглядывал ее пристальным, удивленным взглядом.

Девушка отступила, затем повернулась и выбежала из хижины. Спустя минуты две вошелКулик. Вытирая на ходу пучком травы мокрые пальцыставил на ключе запруду,старыйохотник торопливо подошел к нарам. Павел снова попытался подняться. На этот раз боль невозобновилась. Облокотившись на левую руку, он с усилием приподнялся и сел.

Старик невольно сделал движение, словно хотел поддержать, но Павел не заметил.Оглядев Кулика, жилье, дверь, он спросил:

Кто вы такой, сударь?

Охотник медленно и скупо улыбнулся, разогнул спину. Длинный и тощий, в старойкожаной рубашке, обнажавшей морщинистую шею, стоял он перед Павлом, добродушносмотрел на взволнованное лицо больного.

Живу, немного погодя, сказал он просто.

Больше в этот день Павлу говорить не пришлось. Девушка не появлялась, а старикбережно, но настойчиво уложил его опять на шкуры, покормил мясной похлебкой все ещес ложки, как тяжелобольного. На вопросы не отвечал. Раненый скоро уснул, впервые замного дней крепко, по-настоящему.

Проснулся он от терпкого запаха хвои. Запах напомнил детство, благоухающий кедр издиких прибрежных гор, весну, первые ароматы трав. Не отгоняя сна, Павел улыбнулся,повернул голову. Нежные иглы душмянки встретили его лицо, упали капли росы. Отнеожиданности он зажмурился, а потом сразу открыл глаза.

На полу и на нарах лежали кедровые ветки. Световые полосы, пробившиеся сквозьдверные щели и узкое окно, озаряли сочную нежную зелень, смолистые срезы, пучокжелтых влажных цветов. Раньше этого не было. Павел удивленно огляделся и только сейчасзаметил за столом у окна вчерашнюю девушку. Не поднимая головы, она что-то прилежношила. Девушка была в том же наряде, только вместо штанов надела недлинную юбку изтолстой бумажной ткани, белые, без всяких украшений, мокасины. На худое, почти детскоеплечо сдвинулись обе косы.

Наташа не видела, что больной проснулся. Чуть нахмурив от усердия брови, она выводиластежок за стежком. Светлая тень падала на изгиб переносицы, выделялось несколько мелкихвеснушек. Некоторое время девушка работала не отрываясь, затем отложила шитье, глянулав сторону нар. Увидев, что больной не спит и внимательно наблюдает за ней, Наташавспыхнула, серые глаза ее стали синими. Торопливо схватив иголку, она потянула к себеотложенную работу, и Павел заметил, что это был его кафтан. Девушка чинила продраннуювыстрелом одежду.

Павел поднялся и сел. Сегодня он чувствовал себя совсем здоровым. Беспокойные мыслиотошли в сторону.

Дай мне кафтан,сказал он громко.И скажи, кто ты такая.

Наташа вздрогнула, но теперь уже не покраснела. Поднявшись из-за стола, она вдруготодвинула одежду, спокойно и дружелюбно посмотрела Павлу прямо в глаза.

Ты русский?спросила она вместо ответа.

И когда Павел кивнул головой, задумчиво притихла, подергала кончик косы.

Я тоже русская,сказала потом негромко.Поведай мне про них.

Кулик вернулся, когда Павел рассказывал о Санкт-Петербурге. Здоровой рукой недавнийшкипер чертил в воздухе здания, мосты, упоминал непонятные слова, называл галереи истатуи, дворцы и фонтаны Петергофской деревни, мрачную крепость Кронштадт. Павелувлекся, прочел стихи. Черные отросшие волосы падали до бровей, блестели глаза, набледно-смуглом лице проступил румянец.