Великий океан

Будет рыбапостроишь.

Большая пещера была унизана в несколько рядов тонкими жердями, рядом за выступомскалы сложили очаг. Широкогорлая дымовая труба выходила в пещеру, остальное свободноепространство заложили каменьями,

Баранов помогал женщинам вешать рыбу на жерди, покорно отступал, когда молчавшийНаплавков, хромая, сердито подходил и поправлял проделанное. Затем снова ушел на берег.

Рыбу ловили два дня, все ямы были заполнены. Улов оказался настолько большим, чтосельдь валялась по всему берегу, и даже птицы не набрасывались на нее с прежнимнеистовством.

Нажрались, стервы,хмыкнул Лука и, примяв бороденку, поравнялся с Барановым,осматривавшим укрытия ям...Што птицы, што люди... А чо, Александр Андреевич...забежал он вперед,скорбут свежанины не любит. До лета теперь продержимся?

Баранов ничего не ответил, продолжал палкой проверять моховую крышу. Всю жизньон только и знал, что старался «продержаться». Промышленный сказал верное и злое слово.Рыба приостановила голод, но положение крепости оставалось тяжелым. Не было муки исоли, не было овощей, кончались огневые припасы. И никаких сведений о кораблях.

Однако правитель никому не сказал о своих заботах. Да и поделиться все равно не с кем.Павла нет... Согнувшись, он двинулся дальше, тщательно прощупывая рыхлый настил.

Вечером Баранов устроил пирушку.

В зале большого дома были поставлены столы. Серафима накрыла их ручниками; наглавный стол, за которым должен сидеть правитель, выставила фарфоровую посуду подарокЛисянского. Две индейские женщины молодые жены промышленных помогали жаритьи фаршировать кореньями крупную отборную рыбу, убирать комнату.

Индианки изумленно разглядывали невиданные предметы: книги, органчик, картины.Приметив голую мраморную нимфу в углу, они осторожно потрогали ее пальцами, потом,скинув с себя одежды, внимательно и с удивлением ощупали одна другую. Каменная женщинабыла совсем такая же, только светлая и очень маленькая.

Вы чо разделись, срамницы! прикрикнул на них Лука, втаскивая вязанку еловыхсучьев.

На время праздника он получил разрешение Серафимы находиться в доме. Лука ножомподрезал бороду, надел плисовые штаны и гороховый, тонкого сукна сюртук. Одеяние быловеликовато, топорщилось на спине, воротник закрывал уши, но Путаница весьма гордилсяи важничал.

Торжество его продолжалось недолго. Все гости пришли в сюртуках, а один звероловдаже в зеленом фраке, напяленном поверх куртки из птичьего пуха. На складах компании небыло соли и хлеба, зато вдосталь городской одежды. Промышленные брали ее в счет заработка,больше купить было нечего.

Неуклюжие, с загорелыми обросшими лицами, в непривычном стеснительном одеянии,гости расселись на стульях вдоль стен, молчали. Многие пришли сюда в первый раз, изолотые рамы картин, корешки книг, статуи подавляли их своим великолепием.

Только Лещинский чувствовал себя свободно. В черном коротком сюртуке, белой рубашке,гладко причесанный, он ходил от стола к камину, разглядывал книги, выровнял косовисевшую картину, смахнул пыль с клавишей фисгармонии. Поправил на плечах Серафимы,вздрогнувшей от его прикосновения, легкий платок. Изредка, словно о чем-тоглубокомысленно задумывался, морщил желтый, круглый, как большое яблоко, блестевшийлоб.

Из старой гвардии Баранова в крепости не осталось почти никого. Половина ушла сКусковым, часть утонула на «Ростиславе», некоторые раскиданы по островам. Два китоловада седой одноухий зверобой вот и все, кто не расставался с Барановым целых двенадцатьлет. Остальных правитель уже собрал на Уналашке, Кадьяке. Старики ив носили сюртуков. Вмеховых затасканных куртках, в шапках синели они возле камина. Зверобой держал междуколенями свое ружье.

Не снимая шапок, они уселись и за стол. Правитель сам наливал им пунш, подкладывалрыбу. Сейчас он не казался таким угрюмым. Лысый, начисто выбритый, в темном простомкафтане, он был добродушным хозяином.

Когда ром наконец развязал языки и в зале потихоньку загалдели, Баранов встал,подошел к органчику, взял несколько тягучих низких аккордов. Сразу стало тихо. Большинствоиз сидевших в комнате никогда не слышало музыки. Промышленный в зеленом фракерасплескал пунш на колено соседа и даже не заметил этого. Повернувшись в сторонуорганчика, все изумленно слушали. Лишь старики сидели неподвижно. Потом вдруг одноухийзверобой, опираясь на ружье, закрыв глаза, высоко, как причитание, затянул песню.

Долго спустя много лет вспоминали промышленные тот вечер в доме правителя.Далекую Россию напоминала песня, молодые годы, поля и перелески, деревушки, именакоторых забыты навсегда. Скитания...

Стоя на пороге, Серафима плотно сжимала побелевшие строгие губы, соленая слезаупала с ресниц. Притих даже Лещинский, все время пытавшийся сказать речь. Взгрустнул иЛука, хотя Серафима посадила его вместе с почетными и ром был еще не выпит... Гедеон напирушку не явился. Он где-то бродил по лесу.

А на другой день произошло второе событие из Охотска прибыл корабль «Амур».Компания прислала на нем полсотни алеутов, приказы и новые распоряжения.

«Амур» появился у входа в пролив рано утром. Туман скрывал острова, можно былонаскочить на банку, и штурман распорядился отдать якоря. Баранов сам поехал встречатьприбывших. На быстроходной байдаре приблизился он к кораблю, нетерпеливо поднялсяна шканцы. Долгожданная помощь наконец осуществилась. Почти год не было судна сматерика.

Штурмана правитель знал, плавал с ним на Лисьи острова. Сварливый старый бродягапомнил каждую бухту в Беринговом море, пять раз тонул, два года прожил один на пустынномострове.

Баранов обрадовался давнишнему другу, но радости своей не показал. Старик ехидный,может съязвить и сконфузить правителя. Баранов поднялся по трапу, снял картуз,перекрестился и только тогда подошел к штурману.

Свиделись, Петрович? сказал он, усмехнувшись, и протянул руку.

Против обыкновения, старик ничего не ответил, притронулся короткими пальцами круке Баранова, крикнул что-то матросу, возившемуся у вантов. Штурман еще с мостикаразглядел, как постарел и осунулся правитель, голова облысела, уцелевшие седые прядизакрывали виски. Худой и сгорбившийся старикгрозный повелитель колонии. Штурманзаметил, как жадно обшарил глазами палубу, открытый люк пустого трюма Баранов и,окончательно нахмурившись, отвернулся.