Варяги и Русь

   — Тебе, конечно, известно, что на Купалу необходимо жертвоприношение, но достойна ли будет она, о том судить не мне, я пришёл к тебе, избранник богов, чтобы рассказать мой сон...

   — Молви, желанный гость, что приснилось тебе. Быть может, боги пророчат чрез тебя...

   — Не знаю. Я видел себя стоявшим в капище, во время принесения жертв богу, который, взглянув на быка, вдруг зашатался в своём основании и, как гром, пророкотал: «Доколь я буду щадить вас и награждать за ничтожные приношения... Мне подобает не кровь животного, идущего на упитание ваших утроб, а кровь целомудренной девы, и если вы не воздадите мне должного, то трепещите, люди, и ждите погибели!»

При этом Вышата лукаво посмотрел на жреца, который серьёзно слушал его... Жрец был рад ухватиться за малейший случай, чтобы уверить Владимира, что боги требуют человеческих жертв во искупление того, что они поруганы его невниманием в тот день, когда он, возвращаясь с охоты, не преклонился перед божичем. Кроме того, с помощью таких жертвоприношений жрецы удерживали народ в постоянном страхе.

   — Да, сын мой, я знаю, что боги требуют человеческой жертвы за оскорбление князем их святой чести... В последнее время великий князь Владимир перестал даже присутствовать на священнодействиях, окружил себя христианами и слушает их нечестивые наветы... Надо напомнить ему, что боги не потерпят его греховности, и внушить неупустительно следовать вере и обычаям предков... Жертва эта необходима богам, да не знаю, на кого падёт сей жребий.

   — В твоей воле избрать жертву... Много есть красавиц в Киеве, а красивейшая из них — дочь христианина Симеона, что живёт на Почайне, смущающего народ своим бесстыдным учением. Вчера я видел, что рыбак Стемид, Извой, лесник Ероха и даже Руслав якшаются с ним и его дочерью Зоей, опутывающей своей красотой невинных, да, окромя того, там же я видел и двух дочерей Ерохи и Феодора... Следовало бы разорить это осиное гнездо.

   — Добро, — сказал Божерок, — настанет день, и жертва будет принесена для умилостивления богов и поучения нечестивых христиан, чтоб неповадно было им смущать народ: начнём с неё, а затем истребим всех.

И жрец сделал жест рукой, в знак того, что разговор их закончен.

Вышата благоговейно поклонился и ушёл.

Проходя мимо княжеского сторожевого дома, он заметил стоявших на крылечке Извоя и Руслава.

   — Здорово, други, — сказал он, подходя к ним.

   — Здравствуй, ключник Вышата! — проговорил сквозь зубы Извой.

   — Ты что же такой угрюмый? — спросил Вышата, недовольный тоном Извоя.

   — Чего же мне тешиться, увидев тебя... Ты не красная девушка, и я для тебя не жених.

   — Вам, молодым, все девки на уме, вам только и говорится о красных... Вон и Руслав невесел, тоже, чай, мыслит о них, а небось забыл, что уж пора становиться к дверям опочивальни княжеской.

   — А разве ты знаешь, что сегодня мой черёд?

   — Эвона! Чтоб ключник княжеский не знал, кто и когда должен стоять на страже... Не моё ли дело знать, надёжные ли люди охраняют великого князя и его добро от злых людей!

   — А вот и не знаешь, — возразил Извой. — Не он будет стоять, а Велмуд.

   — Велмуд будет стоять у княжеского терема.

   — И тоже не угадал: там будет стоять Веремид.

Вышата хотел было выругаться из-за того, что составленные им планы на эту ночь рушились, но, догадавшись, что, Извой поедет на Угорьский берег, он повеселел.

   — Значит, переменились очередью!.. — сказал он. — Ну, а ты, соколик, где будешь стоять на страже?

   — У Светланы, дочери Ерохи, чтобы уберечь её от тебя: у тебя и так уж полон терем.

   — Эх вы, смиренники... Знаю я вас... Ну, да что ж, быль молодцу не укор, чего ж тут таиться... Ну, а что князь?.. Поди, всё печалуется?.. Кажись, только бы веселиться... Нет, видно, уж если я не угожу ему, то никто не угодит...

   — Ещё бы ты не угодил! — сказал Руслав, поняв намёк. — Ты, как есть, почтенный трудник, жаль только, что до сей поры ходишь цел.

   — Ну, ты, молокосос! — обиделся Вышата. — Не тебе говорить такие речи!.. Смотри, узнаешь, как говорить с ключником Вышатой.

С этими словами он ушёл.

Друзья переглянулись.

   — Смотри за Зоей, — сказал Извой, — коли хочешь, чтобы она была твоей невестой.

XIV

После тихого и ясного дня наступил пасмурный, но тёплый вечер. Уже было темно, когда два витязя отправились: один к Почайновскому берегу, а другой к Угорьскому, в лес, где стояла избёнка Ерохи.

Приехав на Почайновский берег и отпустив лошадь на муравку. Руслав пошёл к липе, склонявшейся к Днепру, тихо катившему свои воды. Было так тихо и тепло, как бывает в безросные ночи, предвещающие дождь. За Днепром, вдали, слышались чьи-то голоса, а на Днепре, время от времени, перекликались рыболовы.

Вдруг позади Руслава из чащи леса послышался шорох, от которого он вздрогнул, но никого не было видно... Затем раздался треск сучка, сломанного под чьею-то ногою...

Наконец вдали показалась чья-то фигура, которую едва можно было отличить от деревьев; когда она приблизилась к нему на расстояние нескольких шагов, он узнал Зою.

   — Это ты, моя желанная!..

   — Тсс!.. — сказала она, — я слышала чьи-то шаги: то не звери, а люди нас сторожат...

   — О, успокойся, моя желанная, — сказал Руслав. — Мой меч при мне, и первый, кто осмелится приблизиться к нам, будет наказан.

Он вынул меч из ножен, лезвие сверкнуло в лунном свете; он догадывался, что если это был и не сам Вышата, то, наверное, его слуги.

   — Сегодня нам нельзя долго оставаться на берегу... Я чую что-то недоброе, — сказала Зоя.

   — Не мучь себя напрасно: никого нет, — возразил он, — лучше расскажи мне о том... как его... о ком ты обещала рассказать... о вашем Чернобоге...

   — Не о Чернобоге, — тихо перебила Зоя, — а об Искупителе и Творце неба и земли... Но скажи мне прежде, достаточно ли ты любишь меня, чтоб выслушать меня и моего отца? Я вижу, что ты, как и все язычники, с недоверием относишься к Тому, о Ком я хочу говорить, и, быть может, только из любопытства хочешь узнать, Кто был Искупитель, чтоб потом смеяться над такими же Христинами, как я.

   — О, Зоя! — воскликнул Руслав, — я так люблю тебя, что если бы я знал, чем отличается ваша вера от нашей, то сейчас бы на всё решился, что бы ты ни сказала.

   — Хорошо, Руслав, я вижу, что душа твоя жаждет не одной моей любви, да видишь ли, я не настолько учена, чтобы поведать тебе обо всём, что касается нашего закона... Я могу тебя наставить только на путь добра, а об остальном ты лучше побеседуй с отцом моим... Я уже говорила ему о тебе; Извой тоже говорил, и он теперь ждёт нас...

   — В таком случае, веди меня к нему скорее, и если он захочет, чтоб я сегодня же стал христианином, я стану им...

   — Прежде, чем сделаться христианином, нужно познать Бога Истинного, научиться любить Его, как ты любишь меня, и тогда благодать святая снизойдёт на тебя... Пойдём!..

Молодые люди, взявшись за руки, осторожно двинулись в путь; на опушке леса послышался шорох. Зоя сжала его руку и остановилась.

   — Не бойся, — сказал он громко. — Веди меня к отцу, и горе тому, кто станет на моём пути.

Вскоре они дошли до лачужки над оврагом. Зоя потихоньку открыла дверь и, дав знак Руславу подождать, вошла внутрь.

   — Батюшка, — сказала она, — молодец, о котором я сегодня говорила тебе, просит твоего благословения войти под кров твой.

   — Как звать этого молодца? — спросил Симеон.

   — Руславом.

   — Убеждена ли ты, что он не из жрецов Божероковых и не хочет надсмеяться над нами?

   — Я бы не поверила ему, если бы не Извой, который говорил мне, что из этого молодца может быть хороший христианин.

   — А, Извой знает его!

   — В одной дружине князя состоят: он отрок княжеский... Поговори с ним, батюшка.

   — Где же он?