Великий океан

За это время Александр Андреевич прислал Кускову несколько номеров «Санкт-Петербургских ведомостей». Газеты были старые, прошлогодние, но Алексей с особеннымлюбопытством принялся их читать. Он никогда не бывал в России, знал о ней только порассказам, и Петербург, Москва представлялись ему неясно. Все, что касалось тамошнейжизни, интересовало его и будоражило.

Но узнал он мало. Жизнь только угадывалась между газетных строчек, и то жизньстоличного города Петербурга. Почти половина каждой газеты была посвящена чужеземнымделам, особенно французским, описаниям восстановления королевской власти послеНаполеона, изгнаний и расправ с бонапартистами. Подробно описывалась казнь маршалаНея, того самого, который командовал войсками, отступавшими из России... Прочел, что«для заселения и обрабатывания земель в западной части Американских Соединенных Штатоввыписываются от тамошних помещиков и разных расчетливых хозяев множество ирландцевс их семействами...», и о какихто ловких, наверное не совсем чистых, делах американцев,благодаря чему «по всему видно, что большая часть наличного капитала Великобританиипереходит теперь к Америке...».

Читал Алексей и о внутренней жизни столицы, о приезжающих и отбывающих, оторгах на имущество, закладах, об отдаче крепостных людей в наем. Прочитал сообщениедирекции Филармонического общества, которая «честь имеет известить почтеннейшуюпублику, что 23 декабря будет оною дана большая оратория «Сотворение мира»... Внимательнопроштудировал объявление «О книгах», в котором говорилось, что в книжной лавкеИмператорской Академии наук продаются:

«Новая система минералов, сочинение академика Василия Сергина»;

«Продолжение технологического журнала, том 1, часть 1, 2 и 3»;

«Всемирный путешествователь»;

«Всемирный русский путешественник»;

«Избранный песенник для прекрасных девушек и любезных женщин, содержащийсобрание лучших русских песен сочинителей: Дмитриева, Карамзина, Нелединского-Мелецкого, Мерзлякова, Жуковского, Пушкина, князя Долгорукова...»

И о многих других книгах на отечественном и французском языках.

Книги Алексей с радостью приобрел бы для себя. А особенно его соблазняли разныеатласы и планы «столичного города С.Петербурга, столичного города Москвы, с показаниемсгоревших и оставшихся целыми после нашествия неприятеля мест». И «генеральная картавсей Российской империи, разделенная на губернии, области... с американскими селениями...»

Вот такую бы карту сюда, в Росс!

Чтение газет невольно заставило поглядеть со стороны на все их дела здесь, на далекомберегу. Дела были небольшие, скромные, но все же они являлись частицей общего и о нихтеперь знают во всем мире...

Потом внешние события снова нарушили деловые будни Росса. Восстание охватилопочти всю Мексику, приближалось к Калифорнии, испанское правительство спешноукрепляло свои президии. Старик Аргуэлло был заменен полковником Пабло Винсенте деСола, более молодым и энергичным. Новый губернатор усилил гарнизоны, закрыл портыдля всех иноземных судов, полностью запретил торговлю. Кусков и Алексей снова ожидалипредложения покинуть колонию, но де Сола пока молчал. Это и радовало, и настораживало,и заставляло все время быть в напряженном ожидании.

Кроме того, уже второе лето погибал урожай. Пахотные земли, расположенные недалекоот океанского берега, покрывались туманом, хлеб ржавел и заносился песком, зерна снималивсего самчетыре, сампять. Зной выжигал прерию, пастбища сохранялись только у отроговгор. С июля месяца нечем было кормить скот. Приходилось думать о запашке земли поближек горам, о постройке там обширного ранчо.

Ранчо выстроили верст за тридцать от форта, к северу по реке Славянке. Там лежалитучные и плодоносные равнины, были лес, вода. Укрытые от ветра и недоступные туманам,поля могли дать богатый урожай. Старшим на ферму Кусков назначил Савельева. Он тампоселился с Фросей и с десятком промышленных, превратившихся в пахарей и пастухов.Срубили избу и для Алексея, На время первой вспашки и первого сева помощник правителятоже перебрался на ранчо.

Пахали дружно. Добрые кони, когда-то дикие, привыкшие теперь к борозде, тянулисохи, покорно слушались окрика, мирно фыркали и на остановках тянулись шершавымигубами к полевому цветку.

И кони вместо быков, и отполированные целиной, блестевшие железные сошники, ипахари в нахлобученных от жары картузах, ситцевых рубашках были такие же, как и настарой родине. Даже жаворонок кричал так же в синеве неба, а каемка леса на горизонтеказалась теперь перенесенной из-за Волги или Урала...

Каждый человек родное в сердце носит,сказал както Алексей, когда однаждыСавельев с удовольствием и удивлением заметил ему, что тут «совсем стало на домашнеепохоже».

По настоянию женщин посеяли еще коноплю и лен. Перебирая семена, некоторые изпромышленных вспомнили кто юность, а кто и зрелые годы, когда в последний раз вдыхалитерпкий запах густых зарослей конопли на деревенских огородах, усеянных стаями воробьев.

И здесь от этой вездесущей птицы соорудили среди посевов тряпичные пугала из старойодежды, напяленной на высокие жерди.

Избу Алексею поставили на холмистом возвышении лесной опушки. Вроде хуторногожилья. Одно из окон было прорублено в сторону степи, и по вечерам, когда заходилосолнце, теплый свет наполнял избу. В ней было просторно. Стол, лавка, на которой помощникправителя спал, два чурбана вместо стульев. На стене карта побережья и самодельныйплан земель колонии. Красная черта обозначала границу испанских владений. Помещениеизбы Алексей предполагал на зиму использовать для ссыпки посевного зерна.

Помощник правителя иной раз до полуночи сидел у своего окна, глядел насеребрившиеся при луне вспаханные поля и мысленно представлял себе, как они протянутсядо самых гор. На этом месте, где сейчас хутор, можно будет построить большую деревню, сцерковью, как в Ново-Архангельске, с голосистым на звоннице колоколом... Алексейприкидывал, сколько понадобится на это годов, сколько за эти годы прибавится людей вколонии. А когда очень уставал и ни о чем не хотел думать, шел в избу Савельева, куда наогонек лучины собирались промышленные посидеть и послушать байки Фроси.