Музыка души

– У Кати нашли ге-мо-фи-ли-ю, – он старательно выговорил по слогам мудреное слово, – и она едва не умерла, рожая. Давеча совсем было отчаялись в ее спасении. Но Бог миловал.

Петр Ильич огорченно покачал головой: что ж Алеше так не везет с женами – одна умерла, другая тяжело больна. Доктора велели Катю всячески беречь так, чтобы даже никаких звуков лишних в доме не было. Это придавало обстановке унылость. По той же причине затягивалась инструментовка концерта, ибо его требовалось проиграть, что из-за болезни Кати было невозможно.

Так уныло прошел сентябрь. А в октябре в Клин приехали виолончелисты и бывшие ученики Петра Ильича – Анатолий Брандуков и Юлий Поплавский. По его просьбе они привезли с собой виолончельный концерт Сен-Санса, которым ему предстояло в Петербурге дирижировать, а Брандукову – исполнять виолончельную партию.

Пока гости с интересом изучали его библиотеку – как литературную, так и музыкальную, – Петр Ильич просматривал концерт, после чего пригласил их ужинать. Разговор зашел о виртуозах, о требованиях к ним публики, между прочим коснулись скончавшегося недавно Гуно. Вспоминая начало своей музыкальной карьеры, Петр Ильич рассказал благоговейно внимавшим ему молодым людям историю своего первого гонорара:

– Учась в консерватории, я считался присяжным аккомпаниатором. В это время приехал в Петербург молодой скрипач Безекирский, известный теперь в Москве, и был приглашен играть на вечере у великой княгини Елены Павловны. На этом вечере я ему аккомпанировал и получил в подарок от Безекирского ноктюрн его сочинения. Представьте мой восторг на другой день, когда принесли пакет из канцелярии ее высочества и в нем двадцать рублей!

Время близилось к десяти вечера, и Петр Ильич заранее предвкушал сюрприз, который должен был непременно произвести впечатление на гостей. Клин спал, улеглась семья Алексея. В доме стояла тишина. И вот в этой тишине зазвучали чистые аккорды, разнеслись по дому удары в серебряные колокольчики. Брандуков с Поплавским заозирались, восхищенные и пораженные одновременно, ища источник звука. Петр Ильич довольно усмехнулся, указав на часы, стоявшие на каминной полке.

– Я купил эти часы в Праге, – рассказал он. – И был очарован их боем. Часовщик узнал меня и хотел их подарить. Но не мог же я принять такой дорогой подарок! Насилу уговорил его взять хотя бы стоимость материала и работы.

– Восхитительный звук, – произнес Брандуков. – Я бы тоже не пожалел на такие часы денег.

Поплавский согласно покивал.

– Что ж, не проиграть ли нам концерт? – предложил Петр Ильич, и оба с энтузиазмом согласились.

Поплавский аккомпанировал на рояле, Брандуков пел виолончельную партию, Петр Ильич, следя за ними, подыгрывал левой рукой партии духовых инструментов. Время до одиннадцати часов пролетело незаметно.

Он помог гостям устроиться в комнатах, удостоверился, есть ли у них все необходимое, и принес пледы и пальто – по ночам бывало довольно холодно. После чего, пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись.

Утром Петр Ильич встал первым. Он неторопливо попивал чай на балконе-фонарике, просматривая почту и прессу. Солнечные лучи играли в разноцветных стеклах, бросая блики на пол и на стол.

Сонные и слегка взъерошенные гости появились только к половине девятого, когда Петр Ильич допивал вторую чашку. Он улыбнулся, приглашая их присоединиться, и позвонил, чтобы Алексей принес еще приборов.

– Вы только послушайте, что мне пишут, – Петр Ильич выхватил одно из писем, когда гости устроились за столом. – «Уважаемый господин Чайковский, приглашаем Вас участвовать в концерте и были бы рады, если бы Вы захватили Антона Рубинштейна и… – он сделал театральную паузу и торжественно заключил: – Глинку».

Брандуков с Поплавским недоверчиво посмотрели на него.

– Вы шутите? – неуверенно спросил последний.

– Абсолютно серьезен, – Петр Ильич пренебрежительно отбросил письмо: – Немцы!

Все трое дружно рассмеялись.

– Что ж, господа, оставляю вас заканчивать завтрак, а мне пора работать, – Петр Ильич поднялся из-за стола. – Обед – в час, а после приглашаю вас на прогулку.

Прихватив с собой третью чашку чая, он ушел в спальню – к своему рабочему столу, который стоял у окна с видом на парк. Правда, парк – это громко сказано. На самом деле там росло всего несколько молодых деревьев. В остальном же перед глазами представали поля, огороды, а вдалеке – город.

Все-таки музыканты – лучшие сожители. Прекрасно понимая необходимость уединения и тишины во время работы, Анатолий и Юлий нашли себе такое занятие, чтобы не беспокоить хозяина.

После обеда они пошли в лес. Пройдя мимо рва, который остался от работ по прорытию канала для соединения Сестры с Волгой, они пришли в любимый уголок Петра Ильича. Небольшая поляна круто поднималась к лесу. Справа извивалась Сестра, слева расстилалось ровное поле, насколько хватало глаз. Если же повернуться спиной к лесу, перед глазами открывался вид на полотно и насыпь Николаевской железной дороги. Вдали виднелось Фроловское.

– Здесь я хотел бы быть похоронен, – сказал Петр Ильич. – И, проезжая по железной дороге, друзья будут указывать на мою могилу.

– Чудесное место, – согласился Брандуков.

Дул сильный ветер, и они скоро промерзли до костей.

– Давайте наперегонки до того пня, – Петр Ильич махнул рукой, указывая на выбранный объект. – Вот и согреемся.

Его идея была с энтузиазмом поддержана. Единственный рыжик, найденный во время прогулки, был присужден в качестве приза самому быстроногому, коим оказался Поплавский.

Дома их встретил недовольный Алексей, сварливо пробурчавший:

– Рановато вы вернулись: ужин не готов еще.

Гости одарили слугу возмущенными взглядами, явно удивленные его неуважительным тоном. Но Петр Ильич только махнул рукой.

– Что ж, в таком случае мы пока можем просмотреть увертюру Лароша к «Кармозине».

За обедом Брандуков просительным тоном произнес:

– Петр Ильич, написали бы вы концерт для виолончели? Ведь совсем же играть нечего!

Этот разговор затеивался уже не впервые, и каждый раз Петр Ильич отнекивался.

– Что ж вариаций не играете? Чем не концерт?

– Неудобные они, – затянул старую песню Поплавский. – И, вообще, мало в них пения.

– Играть не умеют, а надоедают, – отшутился Петр Ильич.

Брандуков в долгу не остался:

– Я всегда говорил, что лучшее произведение Чайковского поет Крутикова в «Пиковой даме» [42].

Все засмеялись.

К вечеру начали собираться в Москву. Оттуда поступило известие о смерти Зверева – одного из консерваторских профессоров. Петр Ильич хотел побывать на его похоронах, прежде чем ехать в Петербург на премьеру своей Шестой симфонии.

Получив наказ от Алексея купить в Москве сукна на пальто, расцеловавшись с крестником Егорушкой, Петр Ильич с гостями сели на извозчика и через двадцать минут уже входили в вагон вечернего поезда.

***

Утро выдалось пасмурным, лишь изредка пробивались бледные солнечные лучи, золотя крест на белой изящной церкви. На панихиду собрались все консерваторские. Не такая уж большая церковь оказалась переполненной. Петру Ильичу улыбались, интересовались здоровьем и работой, приглашали зайти в гости.

– Я хотел бы с вами обстоятельно переговорить, – подошел к нему Сафонов. – Сейчас в Москве Поллини, и он предложил интересный проект – надо бы обсудить.

– Да, конечно, – кивнул Петр Ильич. – Приходите вечером ко мне в гостиницу. Я остановился в Московской.

Углядев неподалеку Кашкина и Танеева, он пригласил и их.

Первым в гостинице появился Сергей Иванович, чему Петр Ильич был рад – он хотел показать бывшему ученику новый фортепианный концерт. Тот, просмотрев ноты, покачал головой:

– По-моему, недостаточно виртуозно. Нет яркости, блеска. Извини, если огорчил.