Музыка души

В это время у Коли в Гранкино гостил Боб с приятелем Рудольфом Буксгевденом. Модеста с ними не было – он уехал пожить в Оптину пустынь. Петр Ильич появился во время чаепития, когда вся компания сидела на веранде с прелестным видом на колосящуюся степь. Молодежь встретила его радостными приветствиями и теплыми объятиями. Он с удовольствием отметил, что Боб загорел, имел здоровый и веселый вид.

Первым делом Петр Ильич спросил о Льве Васильевиче.

– Доволен и счастлив, – Боб пожал плечами. – Но знаешь, я все никак не привыкну, что Катя, которая старше меня всего на пару лет, теперь вместо маменьки. Да и не выглядит она хозяйкой дома – скорее гостящей родственницей.

– Неудивительно, – рассудительно заметил Петр Ильич. – Эта ситуация наверняка смущает ее не меньше, чем вас.

– Да, наверное, – Боб помолчал и с улыбкой добавил: – Но в целом она хорошо справляется.

Из этого снисходительного замечания Петр Ильич сделал вывод, что Катя проявила немало такта, стараясь завоевать симпатию пасынков. По-видимому, она станет хорошей спутницей для Левы.

Проведя две недели в компании племянника и закончив эскизы новой симфонии и фортепианного концерта, Петр Ильич уехал к Николаю в Уколово. Путешествие выдалось утомительное, ибо пришлось ехать восемьдесят верст на лошадях по жаре. Да и из Курска, чтобы не ждать поезда, он предпочел нанять коляску. Однако вокруг расстилалась настолько поразительно роскошная местность, что усталость забывалась.

Вместо Николая с Ольгой, которые уехали в Курск по делу, Петра Ильича встретил Модест. Он заметно похудел от поста в Оптиной пустыни, но своим пребыванием среди монахов остался доволен.

– Самые благоприятные условия для работы, – воодушевленно рассказывал он. – Особое впечатление производит сознание, что я живу в местах действия «Братьев Карамазовых». Жители пустыни много мне говорили о прототипах героев романа, в том числе старца Зосимы. И знаешь, личность Зосимы далеко не идеализирует старца Амвросия. Последний даже гораздо выше. Подумать только, еще два года назад я бы застал этого изумительного человека в живых!

Петр Ильич и сам не прочь был бы пожить в Оптиной, да все как-то не складывалось.

Коля с Ольгой вернулись к вечеру, обрадовавшись своему неожиданному гостю. За прошедшие годы братья сохранили нежную привязанность друг к другу, но им так редко удавалось видеться.

***

К возвращению Петра Ильича дом стараниями Алексея приобрел кокетливый вид: масса цветов в саду, дорожки, новые заборы с калитками.

Инструментовка Шестой симфонии, которая так быстро и увлеченно сочинялась, почему-то давалась с трудом. Двадцать лет назад он писал, не задумываясь, и выходило хорошо. Теперь же стал труслив, не уверен в себе. Целый день сидел над двумя страницами, и все выходило не то, что хотелось. И все же медленно, но верно, работа продвигалась.

Едва закончив инструментовку, Петр Ильич принялся за четырехручное переложение, торопясь завершить работу к сентябрю. Он страшно уставал, зато к середине августа все было готово. А несколько дней спустя, когда он собирался в Петербург по делам концертов Музыкального общества, пришло известие о смерти Апухтина. Несмотря на то, что Петр Ильич давно ожидал эту смерть, было жутко и больно. Сколько лет прошло с тех пор, как познакомились они в Училище правоведения… Казалось, целая вечность. В последние годы они мало общались, но память о былой дружбе заставляла болезненно воспринимать известие.

***

На этот раз Петр Ильич остановился в Петербурге у Модеста, а не в гостинице. Новая квартира стояла еще полупустой, необустроенной, и Петр Ильич увлеченно принялся помогать брату и племяннику, недавно закончившему Училище, приводить ее в порядок.

Вопреки печальному известию, полученному накануне отъезда, настроение было отличное. Петр Ильич живо заинтересовался предстоящим сезоном Музыкального общества и с удовольствием готовил программы четырех симфонических собраний, в которых собирался дирижировать. Даже эта, обычно ненавистная, работа не утомляла его.

По вечерам, встречаясь с Модестом за ужином, они подолгу говорили обо всем на свете: о предстоящем исполнении Шестой симфонии, о самостоятельной жизни Боба, о поездке в деревню к Анатолию, о следующей встрече в Москве на представлении пьесы Модеста. Боб редко присутствовал при этом: он поздно возвращался домой, проводя время с приятелями и на светских вечерах.

Много говорили и о сюжете для новой оперы. За последние годы Петр Ильич полюбил творчество Жорж Элиот. И вот ему пришло в голову взять для оперы одну из ее повестей «Печальная судьба преподобного Амоса Бартона».

– Сюжет там такой: добропорядочный священник Амос Бартон и его кроткая жена Молли никак не могут наладить нормальную жизнь и хорошие отношения с прихожанами. Главным образом из-за неумения Бартона идти на компромисс и проявлять гибкость. В то же время самозваная графиня Черальская пользуется его легковерием и добротой Молли, вытягивая у них скудные средства, и обрекает их на нищету. Молли умирает, не выдержав лишений, а надломленный горем Амос наконец-то встречает понимание и сочувствие у прихожан. Однако именно теперь, когда он действительно стал членом общины, его переводят из сельской местности в другой приход, расположенный в мрачном промышленном городе. Что скажешь?

Модест немного помолчал и покачал головой:

– Мне кажется, не слишком удачный сюжет для оперы, хотя сама по себе история прекрасна.

Подумав, Петр Ильич согласился:

– Да, наверное, ты прав. Что ж, поищу еще. И ты тоже поищи.

– Конечно, – с готовностью согласился Модест.

В первых числах сентября они расстались: Петр Ильич уехал в Михайловское к Анатолию.

***

И почему в письмах Толя не упоминал, что Михайловское настолько очаровательно? Тем больше было восхищение Петра Ильича, когда он попал в этот волшебный уголок – настоящее подобие рая. Так еще и удивительная погода! Целыми днями он бродил по лесам и собирал немало грибов.

Вопреки обыкновению, Анатолий пребывал в прекрасном расположении духа – ни малейших жалоб на судьбу и несправедливость начальства. В первую очередь это настроение было обязано ордену св. Станислава, который он недавно получил.

Паня, кажется, забыла о своей глупой влюбленности в Боба. И все-таки Петр Ильич уже не мог относиться к ней так тепло, как прежде. Зато радовала повзрослевшая племянница, ставшая очаровательной веселой и умной барышней.

Во второй половине сентября Петр Ильич приехал в Москву ради первого представления «Предрассудков». Пьеса произвела сенсацию. Главным образом, оттого что Ермолова впервые играла немолодую роль и играла великолепно. Автора дружно вызывали. И все же пьеса была слишком растянута.

– Ты как всегда – концом портишь впечатление от предыдущих действий, – выразил Петр Ильич свои впечатления брату, когда они вернулись после спектакля в гостиницу. – Впрочем, пьеса хороша, и я предвижу ей большую будущность.

– Ох уж эти концы – мое проклятие, – слегка поморщившись, вздохнул Модест. – Я все понимаю, но ничего поделать не могу.

– Попробуй все-таки сократить кое-где.

Модест сразу же после спектакля вернулся в Петербург, а Петр Ильич задержался еще на несколько дней: Танеев пригласил прослушать новые произведения его ученика Сережи Рахманинова. Сюита-фантазия для двух фортепиано и фантазия для оркестра «Утес» понравились Петру Ильичу. Хваля после концерта смущенного, но довольного автора, он шутливо добавил:

– Чего только Сережа не написал за это лето! И поэму, и концерт, и сюиту! А я одну только симфонию!

Рахманинов окончательно смутился. Танеев же усмехнулся с выражением лица: «Уж можно подумать!»

Наконец, довольный своей несколько затянувшейся поездкой Петр Ильич вернулся в Клин, прибыв прямо к крестинам новорожденной дочки Алексея, которую нарекли Верой. Вот только мать почему-то на крестинах не присутствовала. На удивленный вопрос барина Алексей с тяжелым вздохом ответил: