Музыка души

Из всех обитателей оставалась одна Сестрица, встретившая его и пригласившая пить чай. Она и прежде заговаривалась, путая настоящее и прошлое, но сейчас показалась окончательно опустившейся. За чаем говорила такие странности и несуразности, что прислуживавший мальчик прыскал со смеху.

Переодевшись, Петр Ильич зашел в большой дом. Свидание с Александрой Ивановной и двумя ее дочерями смягчило горесть впечатлений. Неожиданно послышался шум прибывающей кареты, и вскоре к ним в комнату влетел Митя – веселый и посвежевший. Бабушка и тети до слез обрадовались его внезапному появлению. Петр Ильич тоже был рад приезду племянника, оживившего унылый дом. Тут же последовали объятия, смех и расспросы.

Митя пожаловался, как скучно ему живется в его дыре – именно поэтому он и сорвался домой, – рассказал последние новости.

– Папа обижается, что Боб не живет у Таси. А Боб не хочет жить у Таси, потому что стремится к свободе. В результате мечется между Фонтанкой и Островом.

– Я напишу ему – попробую уговорить, – пообещал Петр Ильич. – Ему со всех сторон лучше будет у сестры, да и отца обижать негоже.

***

В Варшаве Петр Ильич провел шесть дней в кошмарной суматохе: ежедневно репетиции, посещения гостей, обеды, ужины. И публика, и музыканты принимали его горячо. Даже газеты единодушно приветствовали, как «одного из лучших композиторов нашего времени». Дирекция Большого театра говорила о планах ставить на следующий год его оперы по-польски. А уж на железную дорогу провожали огромной толпой. И все же Варшава оставила несимпатичное впечатление, и любезность поляков тяготила.

В Гамбурге предстояло дирижировать «Евгением Онегиным». На первой же репетиции Петр Ильич обнаружил, что опера прекрасно разучена и недурно поставлена. Певцы, оркестр, режиссеры – все были влюблены в «Онегина». Но из-за перемен в речитативах, обусловленных немецким текстом, он поневоле сбивался и путал. Боясь погубить дело, он отказался от дирижерства, хотя все дружно его уговаривали.

Артисты были хороши, особенно понравилась Татьяна: хорошенькая, грациозная и умная, играла с необыкновенным тактом. В постановке, правда, присутствовало немало забавного для русского. Так во время мазурки выезжал везомый мужиками с необыкновенными прическами воз с цветами, и все дамы хватали оттуда цветочки и накалывали кавалерам. Но в целом, она получилась не особенно фальшива и несогласна с русской действительностью.

Автора вызывали после каждой картины, однако рукоплескания показались ему жидковатыми. Пресса осталась оперой недовольна. Все рецензенты единодушно ругали либретто. Одни корили составителей, считая, что они дали лишь плохую тень превосходного оригинала. Другие обвиняли самого Пушкина, называя его поэму «мало оригинальной, слабым подражанием Байрона, имеющим значение только ряда бытовых картин из эпохи Николая I», что особенно возмущало. Музыку, впрочем, похвалили, но со снисходительным равнодушием.

После двух недель в Париже, куда Петр Ильич поехал поработать над переделкой секстета, в конце января он вернулся в Майданово, чтобы заняться инструментовкой «Щелкунчика». Прежде всего он стремился приготовить к началу марта те номера, из которых составил сюиту для исполнения в Петербурге.

***

Стояла чудесная погода. Петр Ильич бесконечно любил такие светлые зимние дни с легким морозцем, когда солнце уже слегка припекает и чуется в нем что-то весеннее. Несколько дней спустя после его возвращения приехал в гости сын Направника – Володя, который дружил с Бобом и Юрой.

Петр Ильич сначала опасался присутствия гостя в то время, когда занят работой, но Володя оказался приятным и удобным соседом. Он готовился к экзаменам, большую часть дня занимался и совсем не мешал. Они сходились только за едой. Зато после ужина, когда Петру Ильичу необходима была компания для отдыха от работы и занятия себя чем-нибудь, общество Володи было особенно ценно.

На Масленицу Петр Ильич захотел съездить развеяться в Москву и вдруг обнаружил, что у него нет на это денег. Заняв у Володи, он попросил его рассовать деньги по разным книгам в библиотеке. Явно удивленный столь странной просьбой тот, однако, подчинился. И тогда Петр Ильич позвал Алексея, который ведал его финансами, и с максимально серьезным видом спросил:

– Алеша, мне надо сто рублей на поездку в Москву.

Тот сделал важную физиономию и сокрушенно покачал головой:

– Нету у нас таких денег, Петр Ильич – совсем почти ничего не осталось.

– Правда? – он театрально вздохнул и предложил: – А посмотри-ка вон в той книге – нет ли там чего?

Алеша скептично приподнял брови и недовольно проворчал:

– Откедова деньги в книгах?

Но все-таки исполнил просьбу барина. Каково же было его удивление, когда он обнаружил в книге десятку. Радуясь, как ребенок, изумлению слуги, Петр Ильич заставил его открыть еще несколько книг, насобирав таким образом нужную сумму. Алексей недоуменно качал головой, Володя едва сдерживал смех, и Петр Ильич остался доволен своей маленькой шалостью.

Прибыв в Первопрестольную, он обнаружил, что на Масленице в Большом театре пять раз шли его оперы: два раза «Евгений Онегин» и три – «Пиковая дама». А последняя еще раньше шла девятнадцать раз с полным сбором! Благодаря этому он неожиданно разбогател, смог расплатиться с долгами и даже решил начать копить, чтобы купить уже, наконец, себе жилище. Как раз недавно он присмотрел неплохой дом, стоявший прямо на шоссе за городом: большой, красивый и удобный. Из окон открывался чудесный вид. Небольшой сад, полное отсутствие соседей, замечательные комнаты – идеальное место. Особенно по сравнению с вызывавшим тошноту Майдановым. Петр Ильич уже договорился с владельцем Сахаровым о найме дома, в глубине души лелея мечту когда-нибудь его купить.

***

Из Москвы пришлось сразу ехать в Петербург – дирижировать в двух концертах. А ведь так хотелось пожить спокойно и закончить оркестровку балета!

Петр Ильич остановился у Модеста на Фонтанке. Наконец-то разошедшись с Колей Конради, брат поселился вместе с Бобом, который так и не захотел жить у Таси. В этой квартире Петр Ильич нашел абсолютную анархию. Модест был в отъезде, и Боб о хозяйстве, конечно же, не задумывался. Даже гувернантка мисс Иствуд, приехавшая из Каменки, чтобы присматривать за мальчиком, не особо помогала делу. Как они только здесь с голоду не умерли до сих пор? Петр Ильич постарался установить хотя бы относительный порядок.

Боб в это время сдавал экзамены и страшно нервничал.

– Мне кажется, я не справлюсь, – пожаловался он перед тем, как уйти в Училище на очередное испытание.

– Зря волнуешься, – заметил Петр Ильич, старательно пряча улыбку. – На самом деле, не обязательно быть самым умным, чтобы хорошо сдавать экзамены.

– Да? – Боб так заинтересовался, что даже перестал судорожно листать конспекты.

– Да, – Петр Ильич серьезно кивнул, но в глазах плясали смешинки, которых взволнованный племянник пока не заметил. – Для этого нужна всего лишь способность быстро все выучивать и запоминать. А эта способность частенько бывает у совершеннейших болванов. Так что… почему бы тебе ее и не иметь?

До сих пор внимательно слушавший его Боб, понял, что над ним издеваются, и скривился:

– Ну, спасибо, дядя Петя, утешил!

Однако здоровое чувство юмора взяло верх, и он рассмеялся. А главное, перестал нервничать и заметно расслабился.

Первым делом Петр Ильич зашел к Всеволожскому – обсудить выбор певцов для оперы.

– Вопрос об исполнительнице Иоланты очень меня беспокоит, – сказал он Ивану Александровичу. – У меня есть две кандидатки: Скомпская и Эйхенвальд – не знаю, кому отдать предпочтение.

Последнюю он видел в Москве в роли Татьяны в «Онегине». И хотя она показалась ему слишком девочкой для заключительной сцены, все-таки была мила и симпатична. Вполне могла бы подойти для Иоланты.