Север помнит (СИ)

Лагерь начал пробуждаться. Из палаток выбрались рабы и пошли за водой или стали разводить костры. Несмотря на сложившиеся обстоятельства, Дени отчасти была искренне рада снова оказаться в кхаласаре. Она мечтала выбраться из миэринской ловушки, освободиться от паутины заговоров, от необходимости все время оглядываться в поисках Гарпии, от своих длинных ушей, от просьб открыть бойцовые ямы и возобновить убийства, от постоянных размышлений о том, кому можно доверять, а кто собирается воткнуть ей нож в спину, от плотских посягательств Хиздара – может быть, именно он и есть самый опасный злодей. Только теперь, когда ей не приходится отчаянно бороться за глоток воздуха, Дени смогла осознать, каким кошмаром для нее оказался Миэрин. Она хотела править, и править справедливо, но все ее усилия привели к полному развалу.

Даже теперь мысль о возвращении в Миэрин вызывала у нее двойственные чувства. Она знала, нужно вернуться – ее ждали верные сир Барристан и Серый Червь, а также не столь верные подданные, не считая двух драконов и ее благородного лорда-мужа. И Даарио. Сначала она вспоминала о капитане наемников по нескольку раз на дню, но потом воспоминания о нем стали постепенно тускнеть. Теперь она пыталась вызвать в памяти его лицо, но видела лишь копну голубых волос и сверкающий золотой зуб.

Дени не была глупа. Она знала, не стоит надеяться на то, что Даарио героически спасет ее. Он нехороший человек и совсем не герой, нельзя ему доверять. Она понимала это с самого начала. Когда она вернется в свой город, нужно будет что-то с ним делать. Впрочем, возможно, юнкайцы уже решили вопрос сами, обезглавив его, как капитана Гролео. Тогда ей придется казнить своих заложников, но от этой мысли Дени становилось дурно. Это всего лишь дети, и она так привязалась к ним.

«Твое правление в Миэрине – фарс, - прошептал внутренний голос. – Ты узнала, что правитель может быть либо сильным, либо добрым, но не и тем и другим одновременно». Это глубоко ранило ее. Люди хватаются за любую возможность, чтобы назвать дочь Безумного Короля чудовищем. Сир Барристан пытался оградить ее от гадких слухов, но Дени все равно их слышала. Что она шлюха, убийца, колдунья, дьяволица, меняющая обличье, которая каждую ночь совокупляется с сотней мужчин, а утром пьет их кровь на завтрак, дочь демонов и сама Гарпия. Я – королева. Я не могу оставить дело незавершенным. Но когда удастся завершить начатое, неизвестно. Может быть, это и есть ее испытание. Конечно, в удобной клетке ей намного лучше, но что можно сказать о такой королеве? Я не допущу, чтобы обо мне говорили, будто я все провалила. Не будет этого.

Дени гадала, куда везет ее кхаласар. Дотракийцы были кочевым народом, они месяцами бродили по великому травяному морю, сражаясь с другими кхаласарами и осаждая города, и либо принимали выкуп в виде сокровищ и рабов, либо отказывались от подношений и с удовольствием разграбляли город. Даже ее брат признавал, что дотракийцам нет равных в открытом поле. Именно поэтому он так настойчиво просил кхала Дрого отплыть в Вестерос – и это стоило ему короны из расплавленного золота. Дени видела, что у дотракийцев нет дисциплины, они не думают о будущем, и конечно, не хотят провести месяцы на чужбине, сражаясь за какое-то железное кресло. Они последовали бы за ней, если бы ее солнце и звезды приказал, но эти времена давно в прошлом. А по окончании войны мне было бы чрезвычайно трудно заставить их остановиться. Она не хотела править королевством обугленных костей и остывшего пепла.

Дени пришло в голову, что боги вернули ее обратно к дотракийцам, чтобы она смогла отомстить за свой досадный провал, чтобы искупить выбор, который она сделала, позволив Мирри Маз Дуур применить магию к Дрого. Чхако был ко у Дрого, а когда Дрого умер, он стал вторым, кто объявил себя новым кхалом, и забрал с собой большую часть всадников. Ему следовало бы поблагодарить меня. Но Дени не забыла, как Маго и Чхако обошлись с ягнячьей девушкой Ероих – они изнасиловали ее, перерезали ей горло и посадили на кол. Она тогда поклялась, что Маго и Чхако будут молить об участи, которую они уготовили своей жертве, как о милосердии.

Дени все думала, каким образом и когда ей совершить отмщение. Каким образом – тут все очевидно, если, конечно, Дрогон согласится помочь ей. Однако нужно быть очень осторожной. Когда Дрогон вырастет, люди будут трепетать перед ним и говорить, что Балерион Черный Ужас возродился вновь, но сейчас он еще слишком юн. Его пламени достаточно, чтобы испепелить одного самозванного кхала, но другие двадцать тысяч всадников, вооруженные веревками и цепями, поймают его и растерзают на куски. Конечно, многие при этом погибнут, но дотракийцы не придают значения таким вещам. Они будут штурмовать преграду снова и снова, не считая потерь, даже если в конце концов останется только один воин. Дени вспомнила историю о трех тысячах Квохора. Если дотракийцы убьют дракона, слава об этом подвиге разнесется от самого дальнего уголка травяного моря до Конных ворот в Вейес Дотрак. А вместо одного кхала появится дюжина новых. Дюжина новых врагов, если, конечно, ей позволят жить. Я всего лишь женщина. Я не дышу огнем, у меня нет чешуи для защиты, нет зубов и когтей для сражения. Я – кровь дракона, но не его плоть.

«Вы не можете исправить все зло в этом мире, моя королева, - прошептал голос, так похожий на голос сира Джораха Мормонта. – Ероих просто обычная девушка. Тысячи таких, как она, погибают каждый день. А ваш отец тоже любил сжигать людей заживо».

Дени вздрогнула от неприятного напоминания. «Убирайся», - приказала она, но ее сердце было против этого. Ее медведь, ее неутомимый храбрый медведь. Она и раньше слышала его голос, когда блуждала одна по равнине, сжигаемая лихорадкой, истекая кровью и поносом. Визерис говорил, что драконы не подвержены болезням простых людей, но он ошибался, как и во многом другом. Она видела его, неспокойный призрак в оплавленной короне и с обожженным лицом. Она хотела бы увидеть и Джораха, ей так хотелось повернуться и зарыться лицом в его могучую волосатую грудь, но она знала, что, если повернется, он растает на ветру. Я прогнала его прочь. Он, как и Ероих, был ошибкой, которую нужно исправить. Дени все бы отдала, чтобы вновь увидеть его некрасивое лицо. Джорах всегда давал ей мудрые советы и преданно любил ее… но он шпионил за ней, лгал ей, доносил на нее. Ему обещали помилование, если он убьет ее и ее нерожденного сына… А в конце концов я сама убила Рейего.

«Нет», - внезапно подумала Дени. Сначала Мирри Маз Дуур приготовила лечебный пластырь и велела Дрого приложить его к ране, но он сорвал его. А потом… это моя вина, это я попросила применить заклятие. Я не знала, о чем прошу, я была всего лишь юной девушкой… на погребальном костре Дрого она дала жизнь Дрогону, Рейегалю и Визериону, там она стала истинной Матерью Драконов. Я не буду больше сожалеть и не буду больше вспоминать об этом. Дрого и Рейего мертвы. В глубине души она всегда будет тосковать по ним и гадать, как сложилась бы их судьба, будь они живы, но сейчас Дени почувствовала, как эта дверь плотно закрылась в ее сердце. Бурерожденная, Неопалимая. Она рождена для большего. Каким бы невозможным это ни казалось, когда-нибудь настанет день, когда безумного Эйериса Таргариена будут вспоминать лишь как отца королевы Дейенерис.

Но сначала нужно выбраться из этой клетки.

С убийством Чхако можно повременить, решила Дени. Я разбила цепи множества рабов, теперь я должна разбить свои собственные. Она не знала, как долго находится здесь, - по меньшей мере две недели, а может, уже почти месяц. У нее не было под рукой никакого инструмента, с помощью которого она могла бы взломать свою темницу. Из обрывков разговоров она поняла, что Чхако не собирается просто сдать ее в Дош Кхалин и покончить с этим. Зачем позволять западной шлюхе осквернять вековую мудрость, подстрекать старух одним богам известно на какие безумства? Нет, ее ждет иная участь.

Кхаласар двигался весь день, а Дрогон так и не вернулся. Дени всегда волновалась, когда такое случалось. Она не могла стереть из памяти ни обугленные кости маленькой Хаззеи, ни лицо ее отца. Драконов нельзя приучить к узде, но она должна была хотя бы попытаться ограничить их, ведь иначе умрет еще тысяча Хаззей. «Мне следовало лучше воспитывать их, - подумала королева. – Нужно было приучить их к моему лицу, к моему голосу, к моим командам. А вместо этого я отдавала все силы, чтобы править Миэрином». Городом обмана, пыли, рабов и гарпий. Когда вернусь, разнесу его по кирпичику.