School game (СИ)

— Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права? — полисмен говорит все точно и размеренно, так, чтобы было понятно. Но Микки уже слышал это, поэтому не нуждается сейчас в этих словах. Его выводят за двери школы, оставляя позади поломанную жизнь. Он так старался, так пытался все наладить, усмирить себя, но в итоге все испортил. А ведь выпускной был так близко. Брюнет все поломал, разорвал, уничтожил и плюнул. Зато выговорил все, что так давно держал в клетке. Только вот не сказал одну самую нужную фразу: «Ты мне нравишься, Йен Галлагер».

Комментарий к Нравишься

Да, я люблю боль( и нет, я совсем не танцую на этих руинах), именно поэтому еще будет БОНУСНАЯ часть.

Извините за задержку этой, ибо она вышла довольно-таки огромной и с крушащими событиями. ВСЕ И СРАЗУ И ПРЯМ ВЗРЫВ, БАБАААААХ.

Безумно жду ваших отзывов(желательно объёмных), ну же, сделайте мне приятное под конец фф:з х

========== Завершение ==========

***

— Не думал, что ты придёшь. Не после всего, что я тебе наговорил, — Милкович не боится своих слов, не стыдится того, что перед ним парень. Он просто безумно рад, что Галлагер здесь, после всего того взрыва, который произошёл на днях. Ведь любой бы на его месте скрылся как можно быстрее, испугался, постарался забыть все это, ведь брюнет неконтролированный и слишком вспыльчивый парень, с которым тяжело. Но даже в ужасных вещах есть что-то такое, за что их можно любить.

— Ты открыл мне на многое глаза, — кажется, те слезы, которые он проливал в школьном коридоре ещё не до конца высохли, и так и остались на уже чуть порозовевших щеках. — Но все, что я сказал именно тебе — чистая правда, Мик, — рыжий крепко держит трубку, вслушиваясь в родной голос. Их разделяет прочное, с огромными разводами, стекло, и Йен, совсем незаметно, проводит пальцами по нему. Так хочется дотронуться до брюнета и сказать ещё больше слов, выразить ещё больше чувств. Но стекло-то противоударное, и если Галлагер со всей силы впечатает рукой в него, то его костяшки пострадают сильнее.

— Как там Итан? — с горечью спрашивает Милкович, смотря свои посиневшие пальцы и выпирающие кости, которые выглядят довольно-таки пугающе. Правая рука туго перебинтованная. Он рассматривает свой оранжевый костюм; поворачивается и будто расценивает высокого лысого надзирателя, который, словно механический робот, только и смотрит куда-то вдаль; перебирает пальцами провод от трубки; все что угодно — лишь бы не сосредотачиваться на лице Галлагера.

— Лучше, — быстро отнекивается рыжий, и Микки явно благодарен ему за такой точный и короткий ответ. — Как думаешь, много дадут? — этого вопроса брюнет боялся больше всего. Как только он приехал в участок, там же его сразу встретил Этан с недовольной гримасой и парочкой уже отточенных фраз, его было действительно жалко. Именно в этот момент, когда он увидел Милковича в отделении, со взглядом побитой собаки, ему захотелось въебашить его мозги на место, но отпустить. Потому что брюнет выглядел действительно угнетённым: он не хотел этого, он больше всего боялся именно такой концовки. «Хэппи эндов» не существует. Миссис Одри накатала свои показания, попутно рассказывая, насколько ужасающе выглядит такой юный и красивый парнишка — Итан. Ведь он такой умный, добрый, отзывчивый, его все любят и уважают, он не мог сделать ничего плохого, и во всём виноват только этот уголовник, у которого даже татуировки на пальцах говорят о его мудачестве. Мол, Микки вообще не удостоен быть в обществе, и то, что она его пожалела — её самая огромная ошибка.

— Слушания ещё не было. Я умею всех разочаровывать, — брюнет лишь пожал плечами, его голос был разбит вдребезги, на маленькие кусочки уничтожен. Томные голубые глаза выражали сочувствие. Он выглядел уставшим и жалким. Большие, с размером во всю галактику, пожалуй, круги под глазами представлялись до чёртиков стрёмными. Этого всего было не миновать, и даже если Милкович немного изменился, но есть вещи, которые даются слишком тяжело. И хочется привязать себя на цепь, запереть на все замки, лишь бы не наделать кучу неправильных поступков. Вот для этого, пожалуй, и созданы тюрьмы.

— Хэй, я не буду говорить пламенных речей, — веселым голосом начинает Йен, а потом говорит более серьезным и ответственным тоном, — Но в любом случае я буду ждать, — Галлагер говорит эти слова с полной искренностью и отдачей. Он сдаст экзамены, пойдёт на выпускной, поступит — все это время будет ожидать, пока Микки выпустят из-за решётки, ведь он действительно чувствовал себя виновником всей этой истории. Рыжий дышит в трубку, так безмятежно и спокойно, что все тело окутывает какая-то странная вера в его слова. Вот, что делает этот ебанный Галлагер одним лишь своим присутствием. Огромный ледник в его сердце начинает таять, будто под усиленным жгучим солнцем.

— Сестра должна сиги принести. Курить хочу, что пиздец, — вырывается из Микки, и он готов говорить любые неинтересные глупости, лишь бы еще чуть-чуть побыть рядом, даже если посмотреть на Йена так, как нужно, он еще не решается. Галлагер только отрывает рот, и его сразу же прерывают, вот дерьмо. Обидно, что нельзя говорить столько, сколько считаешь нужным.

Надзиратель орет о том, что время закончено, и вся комната озаряется красным мигающим светом, призывая всех вставать со своих мест и возвращаться на ожидающую койку. Милкович знает, что это их не последняя встреча, но не может отпустить его просто так, хочется сделать все возможное, чтобы оказаться рядом. Теперь всё кажется важным. Микки так не хотел смотреть на него, точно зная, что сейчас он не окажется рядом и не сможет крепко обнять, но когда в детстве детям говорили «не смотри на сварку – ослепнешь», они слушались, и боялись туда глянуть, а Милкович смотрел. Нарушал все, ебанный ты в рот, законы. Ему не страшна никакая сварка. Поэтому он решается заглянуть в зелёные глаза, от которых веет таким же теплом, как и прежде. От этого внутри что-то трепещет, и он понимает, что вот он, тот самый сладостный момент, который описан во всех книжках, о котором сняты миллионы фильмов, и теперь это случилось с ним. Милкович всегда осознавал, что он скорее наполовину пуст, чем полон. Он подозревал, что ему никогда не наполнить внутренности чем-то, кроме еды и выпивки. А теперь чувство того, что внутри даже не бабочки, а целая стая животных носится табунами, до боли приятна.

— Блять, ты мне… — он все ещё как-то странно зыркает по бокам, а потом набирает в лёгкие достаточно воздуха, чтобы произнести эту фразу быстро и на одном дыхании. — Пиздец, как нравишься, Йен, — кровь в жилах только ускоряет свои действия, и кажется, будто на него вылили сразу все ведро холодной воды, настолько это было неожиданным, но он уверен, что это не все. Хочется ещё добавить какую-то фразу, чтобы выразить ей всю серьёзность. — До этого я и близко не чувствовал ничего такого, — он немного опускает голову вниз, стесняясь, и его щёки чуть-чуть наливаются красным. У Микки Милковича, блять, краснеют щёки. Жалко, что этот процесс нельзя хоть как-то взять под свой личный контроль и выглядеть более строже. Брюнету нравится это чувство, которое явно больше, чем просто взаимная симпатия, и даже если он все ещё относится к этому с опаской, то когда поднимает голову — все сомнения летят далеко, он не жалеет.

Галлагер улыбается, так по-настоящему, отчего сердце Микки бьёт сильнее, чем его кулаки, оно готово вырваться из груди, вырывая и кроша за собой лёгкие. Он расслабляется, в его глазах появляется та жизненная искра, которая могла бы совсем погаснуть. Уголки губ поднимаются вверх, оставляя за собой отпечаток чего-то хорошего. Представляете, да? Такого нежного и мягкого, что не смущает тот факт, что его сейчас ожидает суд, тюремный срок и прочее неминуемое дерьмо. Если раньше Милкович считал школу хуйней, то сейчас это кажется самым лучшим периодом в его жизни, даже если в итоге он оказался в этом месте. Озлобленный мужик подгоняет, буквально отрывая Микки от стула, и говорит что-то вроде: «Ещё встретитесь», и от этого становится легче.