Нет вестей с небес (СИ)

Нефрит! Вспомнилось название этого неровного поделочного камня, оберега воинов и жрецов. Нефрит. Символ неба и земли…

«Но вряд ли я из-за оберега нефритового все еще жива…» — попыталась небрежно усмехнуться женщина, только губы ее дрогнули, когда накрывало вдруг осознанье, что все завершилось. Она знала теперь, что все завершилось, просто знала, хоть не желала в это поверить, но точно волна разрывала ее изнутри. Камни в пыль превращались, астероиды падали вверх, длился сон, что длинней пониманья.

Тонет любовь в диссонансах тревожной симфонии.

Мы теряем друг друга на этой войне.

Она вышла из грота с другой стороны, пошатываясь. Там никого не было, ни единого человека, даже трупов не маячило, только кровавые пятна, пропитавшие песок… И казалось, мир опустел. С тех пор, как Ваас… Неужели уже никогда? Вот и завершилось — металл и вода. Кто сделал выбор из них и когда? И кем стали теперь, с какой целью? Узнать бы…

Ваас. Она убила того, кого любила. Теперь она могла признаться себе, теперь, когда все закончилось. Вот только зла от одного этого убийства не убавлялось. Весь остров кишел пиратами. И неизвестно, сколько еще времени ракьят предстояло вести борьбу, сколько еще жизней должны были оборваться по воле пронырливой свинцовой осы.

Женщина вышла, сминая сапогами взрыхленный неистово песок. Здесь шел ожесточенный бой. Но кто победил и когда? Никто не отвечал ей, совершенно никого не оказалось поблизости, значит, что-то изменилось, необратимо и заметно. Джейс нашла дорогу между скал, арку, пройдя под ней, сумела добраться до реки. Просто идти, ничего сложного. При ней был нож танто, а это уже много. Все повторялось, все замыкалось, разве только выцветшая водолазка — подарок отца — канула навечно, как и винтовка. И многое исчезло безвозвратно, и многие ушли в один конец.

Но, может, правы были ракьят? Все возрождалось в этом мире. Убитый медведь в медвежонке, убитый тигр в тигренке, растоптанный цветок в новой поросли… Все возвращалось, чтобы заново повторить свой путь и вновь возродиться. А Ваас… Он просил распятия, но заслужил ли возрождения? ..

Бессмертная любовь висела на кресте,

Сгорали в небесах случайные кометы.

Джейс устало брела вперед, давя надоедливых насекомых-кровопийц, но они являлись наименьшим злом по сравнению с тем, через что пришлось ей пройти. По пути встречались только разоренные дома, разрушенные, покореженные. Видимо, отсюда начиналось вторжение на северный остров, раз люди даже не попытались вернуться. Обломки жилищ порой пугают хуже, чем трупы, хоть нет ничего страшнее гибели человека, но заброшенный дом нередко подразумевает ее, да еще сковывает безотчетной тоской: уже никто не вернется, никто не восстановит, а ведь жили, а ведь радовались, но кто-то будто прервал эту цепь смертей и рождений, оборвал ее, беззаконно вмешиваясь в правила мирозданья.

Джейс сжимала ожесточенно зубы, уже будто не жалея о том поединке в гроте: «Каждый из нас боится безотчетно угрозы ядерной войны. Раньше, когда у людей была вера, они боялись Страшного Суда, теперь для нас это слилось почти воедино. Но только страшнее не ядерная война, но это вряд ли кто-то поймет. Страшны именно такие конфликты, локальные, они никуда не уходят по миру, вспыхивают то там, то здесь. Ради чьей-то наживы… И уносят жизни тысяч людей. Их часто не желают видеть, освещать. И их не боятся, пока самих не касается. А когда касается, нет времени поражаться своей глупости и циничности мира закрытых глаз».

Нет, не жалея, все верно — выстрел, прямо в цель, вот только… Зеленый камень, который она не побоялась повесить себе на шею, заставлял сердце ныть щемящей тревогой. Она даже представить не могла, что произошло на самом деле. Убит ли он вообще? Что, если бой проигран, пираты сбежали в форт, а ее снова пощадили? Но если даже так, если он ушел, оставив свой амулет, забрав ее, не значило ли это, что он ее, наконец, отпустил?

Твоя любовь, как лабиринт:

Мрачный огонь, кровавое золото.

Мне больно, когда говоришь,

Когда ты молчишь — мне страшно и холодно.

Если так, то Джейс пообещала себе, что больше не посмеет взять в руки оружье, ее война закончилась. Однако не противостояние воинов ракьят. Но у них теперь появилась надежда. Наверное, змей-великан убит… Да, Ваас мертв.

У ракьят появилась надежда на возрождение. А у Джейс точно отняли эту надежду, вернее, она принесла в жертву свою эгоистическую надежду ради всех этих людей. И не жалела, но все же делалось горько, хоть в лицо и ударяла свобода, точно она наконец избавилась от черной тени Танатоса, проклятья, которое протаптывало за ней кровавую тропу.

Но она знала, что больше никогда не услышит его голос, не почувствует ударов его сердца. И от этого какая-то часть сознания бессильно сожалела. Разве только другого цвета камень на шее и внезапная потеря сознания могли внести сомнения. Тело главаря тоже нигде не обнаружилось. Только свежая кровь на каменном полу… Что все это могло значить?

Джейс дошла до реки, у разрушенной пристани обнаружила лодку. Идти по территории, где водилось немало леопардов, до перешейка, она не решалась, транспорт тоже не попадался, так что она спустила на воду единственное найденное деревянное средство передвижения и пересекла залив, что кишел акулами, оставляя по левую руку безмолвный остров с аванпостов «Сиротский приют».

Обреченно скользит одинокая лодка

сквозь холодные воды бесконечной печали…

Вода плескалась о борта, весла противились воле слабого течения. Женщина глядела прямо перед собой и в персиковое вечернее небо, спокойное, налитое медовыми сумерками, будто не предвещалось в эту ночь битвы солнца со змеем, будто змея не стало. И никогда еще Джейс не ощущала такого спокойного и невыразимого одиночества. В душе слетали с петель двери, сквозь них беспрепятственно пролетали слабые порывы ветра и ненужные мысли, хаотичные воспоминания. И нет бы о друзьях, но все о нем, будто равная утрата. Но… Равная. Почему? Ведь враг. А с врагами все просто: их надо убивать. Но если бы не рассказал, если бы не поняла… Равная, даже если собственной рукой убила. Она просто опоздала на тысячу лет, он просто не нашел дороги к ней. И небо отражалось в воде, отчего все вокруг наливалось багрянцем, зеркальный мир окутывал тенями.

Видимо, чтоб стать светлее и чище,

Нам нужно пройти по горящим углям.

Тишина отвечала лишь редкой рябью и разноцветными трелями беспокойных птиц. Лодка пристала к берегу, женщина ступила вновь в мир лесов и неведомых чащ. Без карты, только с ножом. Она направлялась к деревне Аманаки, просто больше некуда оказалось. Герка она не видела со дня их разговора в Бедтауне, он не пошел с ней, может, ушел вообще с острова, может, еще ждал, но после смерти Дейзи они как-то не желали знать друг друга. Может, оно и к лучшему, после всего, что пережили, не служить друг другу вечным упреком.

Дорога терялась в зарослях, деревня оставалась вроде на севере, может, чуть дальше к северо-востоку. Но Джейс добиралась до нее три дня. И за все это время она не встретила ни единого человека, ни пирата, ни местного. Точно мир и правда опустел, обезлюдел. За это время почти ни о чем не думала, ни о ком, как первый человек, который не обрел слова, только о насущном, будто дремала наяву в оковах бесконечной усталости.

Она проходила и мимо холма с крестом, рядом с которым вечным напоминанием живым маячило сухое дерево, воздевая вверх бледные ветви. Но возле корней странно теплилась новая ветвь, новый живой отросток.

— Дерево, почему ты цветешь? Мертвое, — прошептала с отрешенным удивлением она. Но крест оставался за спиной, и все за спиной, как два крыла, что отмылись от копоти.

Три дня пути питалась неизвестными плодами, полагаясь только на случай, что они не ядовитые, спала на развилках деревьев, точно леопард. Один раз возле реки видела змею, которая пила воду. Странница не реагировала, не боялась, застыла и ждала, когда рептилия уползет, поэтому змея на нее тоже не реагировала, не ощущая запах страха. Пила, точно безобидный уж. Джейс нередко подкармливала ужей молоком, хотя террариума в зоопарке у них не было, поэтому она с трудом разбиралась в тропических змеях.